Когда первая бредовая идея безоговорочно проглочена, легко принять остальные, якобы взаимосвязанные с ней.
Это похоже на «безумие на двоих», один человек разделяет бред другого, например, мать соглашается с дочерью и отрицает ее беременность вопреки фактам; или в случае стокгольмского синдрома, до смерти запуганный заложник начинает разделять идеи своего похитителя и устанавливает с ним прочную связь. То же происходит с обществом в неблагополучный период: спаситель обещает добиться порядка, счастья и мира. В условиях тревожной привязанности влияющий человек успокаивает, легко устанавливаются отношения зависимости: «Я хотела его слушать… В его присутствии я чувствовала облегчение», – говорила Гислен.
Когда вокруг все рушится, как не поддаться на зов поющей сирены?
Ради обещанного счастья отказываешься от свободы. «Покоритесь, – говорил Гитлер униженному немецкому народу, – и я принесу вам тысячу лет счастья». И народ покорился. Он проглотил наживку, обещание исполнения мечты: восстать из руин, построить новое общество. Чтобы оправиться от унижения, образованный народ повелся на приманку, настолько нужен был ему нарратив, исполненный величия, – им стала книга «Моя борьба». Ее купили 12 миллионов немцев. Они вычитали из нее несколько фраз, клали ее на рабочий стол, демонстрируя свою приверженность: «Вы тоже читаете „Мою борьбу“, мы одинаково смотрим на мир. Автор этой книги спаситель, объясняет, как нужно думать – наш для возрождения надежды. Он знает, в чем источник зла, и говорит, как нам себя вести. Все написано на бумаге». Другие немцы после прочтения книги испытали шок.
Нелогичное описание воображаемой реальности, сказка, не связанная с действительностью. Отчаявшийся читатель снова стал счастливым: «Я чувствовал себя ничтожеством, все меня презирали. Но когда я рассказываю, что работаю врачом в ВОЗ, у меня непростое происхождение, и я принадлежу к высшей расе. Фюрер, мой обожаемый вождь, представляет меня и говорит, что мне делать, как одеваться, ходить в ногу, брать в руки оружие, чтобы вернуть заслуженное место. В этот момент я счастлив». Подобное убеждение – иллюзия, поскольку дискурс совершенно не связан с реальностью. У немецкого народа так и не нашли арийских корней, биологические исследования не смогли подтвердить превосходство белокурых людей, но в условиях тотального отчаяния дискурс спасителя вызывал эйфорию, облегчение, что верующим достаточно было просто слепо верить.
Под действием любви к природе, романтизма, представлений о красоте белокурого сверхчеловека, веры в светлое будущее, идеи войны со Злом, евреями, славянами, душевнобольными и инвалидами складывалась чудесная концепция: «Никакому другому движению не удалось вызвать такого энтузиазма среди молодежи». Эти идеи не соответствовали реальному миру, что, впрочем, не имело значения, поскольку важно лишь ощущение счастья, доходящее до полного абсурда.
Когда возникает потребность покориться благотворному влиянию, люди верят во что угодно, при этом необходимо возненавидеть тех, кто оспаривает эти убеждения, ломает механизмы защиты и мешает счастью.
Гислен настолько верила Тилли, что, когда Жан, муж Гислен, захотел открыть ей глаза, она возненавидела любимого. Она предпочла поверить своему защитнику, будто Жан, по информации спецслужб, нанял киллеров из Азии, чтобы убить собственных детей. Так семья раскололась на два непримиримых лагеря. Одиннадцать затворников поверили в фантастическую историю, овладевшую их умами, и заперлись в доме в местечке Монфланкен. Среди них были врач, несколько студентов, интеллигентная бабушка, бизнес-леди, и все они решили в интересах защиты закрыться дома: «У нас не осталось друзей. Мы только и делали, что считали врагов». Изоляция и полный крах ужасали другую часть семьи. Они хотели помочь затворникам, но вызывали у них только агрессию. Муж Гислен Жан был уважаемым журналистом и поднял шум в СМИ. Там провели серьезное расследование. Юго-западное региональное издание посвятило целую страницу «Восьми таинственным затворникам шато Мартель». Затворники подали на журналистов в суд за посягательство на личную жизнь, газету приговорили к штрафу на сумму 23 000 евро. Эту сумму перечислили в дружественный банк в Лондоне, к счетам которого у масонов и евреев не было доступа. Торжествующие затворники оказались в еще большем порабощении у своего спасителя Тилли.
Почему некоторые члены семьи помогли собственному отчуждению, а другие выступили против? С точки зрения марксизма, отчуждение наступает, когда человек «под воздействием экономических условий дистанцируется от своего сознания». Чаще всего мужчина или женщина, не имеющие средств к существованию, ради выживания теряют свободу и оказываются в положении, подобном тому, в котором находились рабы в Древнем Риме, пролетарии в индустриальную эпоху и проститутки во все времена.
В зависимых отношениях разум того, кто подвергается отчуждению, попадает под влияние Другого.
Человек, лишенный самосознания, вверяет себя Другому, которому приписывает превосходство. Среди затворников Монфланкена часть семьи отдала себя в распоряжение Другого, а остальные – нет. В чем изначально заключалось различие? Можно предположить, что в результате развития или после сложного периода жизни эти одержимые попали под чужое влияние. С другой стороны, у тех, кто выступил против, сформировалось самосознание, навык проявлять уверенность в себе, который помог им остаться самими собой и сохранить цельность личности. На состоятельную, интеллигентную семью Ведрин повлияли экономические факторы, – проблемы со школой секретарей и проблемы личного характера, – развитие в условиях тревожности. Подобное развитие уязвимости можно наблюдать на всех уровнях общества, однако при негативных социальных и культурных условиях его вероятность возрастает.
На Западе со времен Римской империи и до конца первого тысячелетия нашей эры никто не выступал против рабства, подобные установки формировались как производная от социальных отношений. В архаичном обществе социализацию объясняли иерархическими отношениями. Чтобы наслаждаться счастливым временем, не испытывая потребности в превосходстве, нужно с умиротворением жить в организованном обществе. В те времена мораль требовала просто быть хорошим господином или рабом. Изменения произошли с наступлением христианской эпохи: принцип «подставить левую щеку» сделал недопустимым насилие, образ Марии способствовал развитию достойного отношения к женщине. Христианство, однако, не смогло побороть рабство, а позже способствовало колонизации и религиозным войнам.
В Риме человек без дома и семьи, чтобы не умереть в одиночестве на улице, шел в подчинение. Он снова становился членом общества, но попадал в зависимость. Хозяин мог побить его. Мещане без стеснения задавали трепку прислуге, когда были недовольны выполненной работой. Тот, кто проявляет малейшие признаки бунта, словно маленький ребенок покушается на собственного отца. Наказание блудного сына и восставшего врага кажется делом нравственным.
Конформизм всемогущий
Когда к народу относятся как к ребенку, в обществе укореняется и становится моральной ценностью право сильнейшего. В 1943 году Элен Берр готовилась к конкурсу на получение должности преподавателя в Сорбонне. Чтобы развеяться, она пошла в городской сад рядом с Собором Парижской Богоматери. В полицейский участок позвонила соседка и сообщила о нарушении: Элен носила звезду Давида. Полицейские задержали нарушительницу, а соседка в праведном гневе воскликнула: «Эти евреи позволяют себе все, что хотят!» Когда мы покоряемся и безоговорочно принимаем общепринятые стереотипы, то уподобляемся тем, кто считает допустимым применять физическую силу, выражать гнев руганью и оскорблениями и прибегать к доносам.
Думать самостоятельно – значит достичь внутренней свободы.
В XXI веке формально нет рабства, прислуга меньше страдает от дурного обращения, еврей может зайти в городской сад. В дискурсе больше не отражаются представления коллективной памяти об иерархических отношениях между людьми, в которых один наделен властью навязывать свою волю другому.
Понятие «думать самостоятельно» для внутренней свободы, – это абстракция: нейронаука и клиническая практика показывают, что в одиночку без самобытности любой ребенок не может думать. Ребенку необходимо определяющее влияние, оно, как направляющая сила, помогает сформировать характер, выучить родной язык, соблюдать общественные ритуалы для социализации. Для формирования личности необходим объект, на который можно направить мысли. Гиперактивные дети с дефицитом внимания плохо учатся и социализируются. Если у ребенка нет матери, он растет в неблагополучной семье или в условиях экономического кризиса в стране, и окружение не оставляет на нем отпечатка, то ребенок, неприкаянный, запутавшийся, лишенный ориентиров, повинуется неконтролируемым импульсам. Когда Другой вторгается во внутренний мир и разрушает личность, как это происходит в семьях с отцом-тираном или в тоталитарном обществе, не допускающем самостоятельных оценок, некоторые воспринимают такую гегемонию моральным ориентиром и с гордостью подчиняются. Тех, кто не одобряет навязанный вождем закон, ждет печальная участь: либо они полностью психологически подавляют самих себя и приспосабливаются, либо они обращаются в бегство или берутся за оружие.
Мне необходим Другой: он позволяет мне установить привязанность, разговаривать на общем языке, на основе дискурса сформировать мировоззрение и разделять его с теми, кто похож на меня. Но когда Другой изгоняет меня из самого себя, я, словно раб, становлюсь его собственностью. Возможно, конформизм сбалансирует два необходимых противонаправленных процесса. Пример брошенных детей или страдающих от дефицита сенсорных ощущений показывает, что без Другого я буду никем. Если Другой овладевает мной, я не могу стать самим собой и пойти по пути собственного развития. Другой отвечает за установление привязанности, овладение родным языком, выстраивание собственной и групповой идентичности, конструирование разделяемых мнений и убеждений, на основе которых и формируется общность. Под влиянием Другого на мой внутренний мир, я становлюсь одержимым, я становлюсь никем.