Одежду мою перерыли, но ничего не взяли, включая кожаную куртку. Не замшевую — простую шоферскую куртку на молнии. Я сменил форму, одел куртку, потом прошел в туалет и, выжимая последние капли воды из умывальника, стал смывать с лица засохшую кровь.
Порез, как будто бы, оказался чистый и не очень глубокий. Хозяину каравана хотелось поставить мне клеймо, и это ему удалось. Даже если наложить швы, тонкая белая линия в три с половиной дюйма останется у меня на всю жизнь. Но зато у меня осталась сама жизнь, чего не скажешь про хозяина каравана.
В кабину я вернулся усталый, голодный, с бородкой, как у пророка, но все-таки чуть почище прежнего. Я сел и расслабился, а Кен вел машину. Десять лет с лишним прошло, как мы сидели в одном самолете.
Ему, видимо, хотелось спать, но глаза его горели, когда он пробегал ими по приборам, а руки сжимали и отпускали штурвал. Воздух вокруг нас казался тихим, как в морозную ночь: ни тряски, ни порывов ветра, ни вверх не бросает, ни в ямы не проваливаемся. Да ещё и Кен за штурвалом.
Через некоторое время Кен спросил меня:
— А что ты скажешь им, когда мы прилетим в Триполи?
— Особых проблем не будет, — ответил я. — Скажу им, что выгрузил груз в Эдри, переночевал, хотел лететь на следующий день, да двигатель забарахлил. Я сел где-то в пустыне, подремонтировать, и потерял ещё одну ночь.
— А представь, что они свяжутся с Эдри?
— Не думаю. Официально я вез детали буровых. А кто подозревает, что это не было буровое оборудование, считают, что я вез оружие для Алжира. Официально Ливия поддерживает алжирских повстанцев, так что все, что нужно ливийцам — это чтобы это дело не выплыло наружу и не дало французам оснований для обвинений в нелегальном снабжении алжирцев оружием. И если я буду твердо придерживаться своей легенды, они меня поддержат.
— А как насчет хозяина каравана и того малого, которого я ранил в колено?
— Такой же ответ. Дело в том, что они — не граждане Ливии. Эти караваны вообще не хотят принадлежать ни одной стране: от этого их торговля только пострадает. Я не думаю, что кто-то что-то узнает. А этот полицейский наверняка будет молчать. Ты знаешь, — добавил я, — пожалуй самое серьезное во всем этом то, что я забрал его револьвер. А он принадлежит государству.
— С этим нет проблем, — сухо сказал Кен.
Я посмотрел на него.
— Кен, друг, это же мой приход, помнишь? Я десять лет летаю по этим местам. Я знаю, что тут и почем.
Он кивнул.
— Ну, извини.
— А как насчет твоей легенды? — поинтересовался я.
— Я чист, за исключением одной вещи: у меня ливийская виза в паспорте, но нет отметки о въезде. Так что если бы ты приземлился одновременно с каким-нибудь лайнером, я протиснулся бы вместе с пассажирами.
Это он сумеет. Даже после трех дней пребывания в пустыне его одежда так и кричала, что этот человек при деньгах. Никто не задаст ему лишних вопросов.
— Это можно организовать, — сказал я. — А как быть с «вальтером»?
— Постараюсь его сохранить. Он мне нравится.
Я достал револьвер полицейского и взвесил его на руке. Под барабаном на нем был грубо проставлен номер, но не номер изготовителя.
— У меня впечатление, что на глаз видно: это государственная собственность, — сказал я. С этими словами я открыл стекло и выкинул его за борт, стараясь не задеть им винта. — Наплевательски я все-таки отношусь к оружию: за три дня это третий пистолет уплывает от меня. Ладно, может, вернутся.
Кен с любопытством посмотрел на меня, его длинное лицо слегка нахмурилось. Потом он кивнул и занялся над радиокомпасом. Вскоре я принял у него управление. Воздух стал ощущаем, будто камней под колеса накидали.
Горючего у меня было на четыре часа, а лететь оставалось два, и я посвятил это время прогулке по эфиру, пока не наткнулся на радиообмен между «Идрисом» и рейсовым самолетом компании «Алиталия». Я спланировал свою посадку сразу после самолета «Алиталии», связался с аэропортом, назвал диспетчерской вышке свои данные. Сел я около восьми часов утра.
Кен выпрыгнул и ушел, едва мы застопорили двигатели. Я стал ждать, что будет дальше. Появился полицейский с красивыми белыми поясом и кобурой, но оружия в кобуре явно не было. Мне жалко стало, что и тут они расстаются с пистолетами.
Он поинтересовался, не смогу ли я пойти поговорить с синьором таким-то. Синьор такой-то — если мне не изменяла память — был полицейским чином.
Почему же не пойти? Сочту за честь. Мы пошли.
Это был маленький загорелый человек в белой рубашке и серых фланелевых брюках. Он занимал небольшой кабинет в здании аэропорта. Он встал, наклонился вперед, опираясь о стол обеими руками, и, глядя мне в живот, попросил:
— Ваш паспорт, пожалуйста.
Я дал ему паспорт. Он посмотрел и убедился, что я тут легально, потом начал листать его в обратную сторону, посмотреть, где я ещё бывал. Проще сказать, я бывал везде. Он закрыл паспорт и положил на стол.
— Вы были в Эдри?
— Да.
— Разгрузились нормально?
— Да.
— Можно посмотреть квитанции?
Я вытащил стопку бумаг, выбрал одну и протянул ему. Она была подписана мистером Паттерсоном. Добрым старым «мистером П.». За последние десять лет его подпись появлялась на многих полезных мне документах.
Синьор изучил бумагу и кивнул.
— Груз состоял из того, о чем тут говорится?
— Не знаю, я не смотрел.
В первый раз он поднял голову и заглянул мне в лицо. Долго и пристально смотрел он на меня, затем улыбнулся, еле заметно. Игра шла в соответствии с правилами. Предписанные вопросы, положенные ответы. Никаких нарушений, никакого расследования, все как по нотам.
— Есть ещё одна штука, капитан Клей…
— Да, слушаю?
— Когда вы тут садились два дня назад, с вашего самолета неожиданно сошли два человека. Может быть, вы сумеете…
— Разумеется. Один — молодой парень, ливиец. Он до этого мало летал и очень боялся. В последний момент он не захотел лететь, вот и вышел. И мой пилот сошел после него — посмотреть, в порядке ли он. Похоже, ему было плохо, поэтому я предложил моему второму пилоту остаться и присмотреть за ним. В таком коротком полете мне не нужен был второй пилот.
Он кивнул и снова улыбнулся.
— Понимаю. Конечно.
— А вы не знаете, как он, — спросил я.
— Ваш второй пилот? Роджерс? Он в отеле, я думаю.
— Да нет, я про того ливийского парня.
— Боюсь, что не знаю, командир. Молодежь — это такой своенравный народ, никого не слушают. Это уж я знаю.
Он снова взглянул на меня. Лицо его не выражало никаких эмоций. Совершенно никаких. Затем он вернул мне паспорт и сделал несколько быстрых заметок в своей записной книжке.
Следствие прошло удовлетворительно. Получены адекватные ответы. Нет необходимости в каких-либо дальнейших следственных шагах в отношении подследственного. Игра закончена. Мы оба играем за одну команду.
Он встал.
— Благодарю вас, что вы сэкономили мне время, командир. Мне очень жаль, что пришлось вас немного задержать, тем более что вы устали. Но тут есть ещё одна вещь. Полагаю, с вами хочет побеседовать джентльмен из афинской полиции, всего одну минуту. Я думаю, он уже здесь.
Этого в правилах игры не было.
Он подошел к двери, открыл её и крикнул в коридор, потом отошел в сторону и пропустил джентльмена из Афин.
— Капитан Клей, представляю вам синьора Анастасиадиса.
После этого он вышел и закрыл за собой дверь.
Анастасиадис был пониже меня, но пошире и при солидном брюшке. Я дал ему около сорока пяти: он вряд ли мог быть младше этого для работы по командировкам за границу. У него было плоское квадратное лицо, ещё более плоским и квадратным делали его лицо гладкий зачес назад, темные волосы и очки без оправы. На нем был льняной мятый костюм кофейного цвета, кремовая рубашка и галстук со срезанным низом, полосатый, как неаполитанское мороженое.
Мы обменялись рукопожатиями, и он слегка улыбнулся мне, затем показал на стул, а сам обошел стол и сел в кресло хозяина кабинета. Я сел и стал смотрел на него.
Вначале он поерзал вместе с креслом, занимая удобное положение, потом достал из карманов записную книжку, ручку, пачку «Честерфилда» и большую плоскую хромированную зажигалку и расставил их, словно фигуры на шахматной доске. Затем он поискал вокруг глазами, нашел простенькую металлическую пепельницу и добавил её в свою коллекцию.
Все это он делал очень аккуратно. Одно мне не понравилось: несколькими движениями он сделал стол определенно своим, а меня — посетителем при нем.
— Командир, вы разрешите мне посмотреть ваш паспорт? — произнес он мягким, неторопливым голосом, в его произношении слышалась некоторая шепелявость.
Я протянул ему паспорт. Он просмотрел несколько последних страниц, затем отложил его в сторону, в один ряд с пепельницей.
— Вы знаете мистера Микиса? — спросил он.
— Агента? Да. Он снабдил меня грузом, который я привез сюда.
— А что это был за груз?
— Оборудование для буровых установок.
— Вы сами его проверяли?
— Нет. Ящики были так хорошо упакованы, и на них были таможенные пломбы — пломбы греческой таможни.
Это его ничуть, похоже, не смутило. Но внезапно он словно стал вспоминать что-то. Он достал сигарету.
— О, я прошу прощения, командир. Мои манеры подводят меня. Вы курите?
Я покачал головой. Мне очень хотелось закурить, но я не хотел выглядеть как человек, который очень хочет курить.
— Сейчас такая сухость, — сказал я. — Да, так о чем вы? Что-нибудь не то с грузом?
Он вежливо положил сигарету обратно на стол.
— Возможно, командир.
— Если Микис дал мне незаконный груз, я вернусь в Афины и выбью ему зубы.
Он улыбнулся, несколько досадливо, и сказал:
— Боюсь, мистер Микис убит.
Я застыл. Когда я подумал, что хватит и пора размораживаться, я неловко наклонился в его сторону и спросил:
— Когда это произошло?
— В день, когда вы вылетели из Афин. Скорее всего, перед самым вашим отлетом.