Я уставился на масляное пятно на колене и изобразил раздумья.
— Я вылетел в то утро около одиннадцати. Перед этим я был у Микиса в его конторе. Около десяти часов. Его там не было.
Он, видимо, знал, что я побывал там. Может, мне самому ему чистосердечно рассказать все? Это мне не повредит, а может и помочь. Если мне только нужна помощь.
— Вы входили в его кабинет?
— Во внутренний — нет. Я постучал в дверь, ответа не услышал и подумал, что его нет, бегает по делам.
— А ещё кого-нибудь там видели?
— Нет. Ни секретаря, ни кого иного.
— И никто не приходил, не уходил?
— Никто.
Он уверенно сделал какие-то пометки в своей записной книжке.
— А насчет груза, который я привез сюда, — медленно произнес я, — он никак не связан?
Он улыбнулся и развел руками.
— Поскольку мы не знаем, что это был за груз — если это было не оборудование для буровых, — ничего про связь между тем и другим сказать не могу.
Он подождал, не сообщу ли я чего нового. Ничего не дождавшись, он спросил:
— Откуда пришел этот груз?
— Микис сказал, что он лежал на складе в Афинах с тех пор, как пришел из Ирака.
— А он не прибыл с островов, с Киклад?
Теперь мне просто жутко захотелось закурить.
— Нет, насколько я знаю. А почему оттуда?
— Ведь Микис много торговал с Кикладами, разве не так?
— Этого я не знаю. — Я действительно этого не знал.
— А вы не приземлялись на Саксосе днем раньше?
— Да, но это не по делам Микиса. Меня на этот полет нанял другой.
— А мистер Китсон — он знал мистера Микиса?
— Я не знаю. Но я так не думаю.
Он сделал ещё несколько аккуратных записей. Потом ему захотелось узнать, зачем я заходил к Микису перед вылетом из Афин. Затем, что Микис хотел что-то подправить или дополнить в грузовом манифесте, который он мне вручил за два дня до того. Поскольку я не застал его, то воспользовался прежним манифестом.
Потом он заинтересовался моей щекой. Я повернулся к нему, чтобы он мог как следует рассмотреть её и самолично убедиться, что порез я приобрел уже после Афин, и объяснил, что ремонтировал двигатель в пустыне, рука соскользнула и я задел щекой об острый край обтекателя.
Он принял это не моргнув глазом и, возможно, не веря ни одному моему слову, но все это нашло отражение в блокноте. Это был хороший полицейский, может быть очень хороший, но он был не в своей стране. Он может сколько угодно не верить мне, но если он начнет расследовать, зачем я в Ливии, то упрется в стену. Ему скажут: мол, спасибо большое, но мы уже все проверили, у нас нет оснований сомневаться в словах командира самолета Джека Клея. Трик ислама — и не хлопайте дверью, когда будете уходить.
Он поблагодарил меня за уделенное ему время, посоветовал показаться врачу с порезом и показал на дверь: мол, я могу идти. Открывая мне дверь, он произнес:
— По-моему, когда я летел сюда из Рима, в самолете были ваши друзья. Наваб — э-э-э Тун-габ-хадры, да? — и его два очаровательных секретаря.
«Очаровательные» — это очень тонко подмечено, особенно в отношении Хертера.
— О, что-то всех потянуло в Триполи, как на встречу в родительском доме, правда? — сказал я, и только потом подумал, что зря так сказал.
18
Триполи построен, пожалуй, лучше всех других городов Северной Африки, но это и самый скучный город. Широкие главные улицы и просторные государственные здания выглядят по-итальянски, они и сделаны итальянцами. За ними теперь стоят большие прямоугольные здания, построенные для американских семей, живущих или работающих вне военно-воздушной базы Уилус. А на западе — арабский квартал, Медина, с его узкими переулочками и темными дверными проемами с сидящими там согбенными, скрюченными старцами, чего только ни вытворяющими из кусочков меди. Но выглядело это все ненатурально. Создавалось впечатление, будто их наняли сидеть там, потому что кто-то видел нечто подобное в Марокко и счел, что такие картины добавляют туризму местный колорит.
По городу можно передвигаться в одноконном экипаже. Из аэропорта едешь на такси — «крайслере» последней модели. Сидишь в нем и сомневаешься в здравом разуме политиков в Вашингтоне и в Уайтхолле, которые тратят по восемь миллионов фунтов стерлингов в год, чтобы поддержать Ливию в платежеспособном состоянии и чтобы они эти деньги тратили на «крайслеры».
Я выбрал отель на берегу, бросил в коридор свой чемодан и попросил дать мне адрес врача-европейца. Им оказался суетливый и маленький француз с тонкими пальцами и подозрительным взглядом. Он не поверил, что я поцарапался о край обтекателя — ему приходилось видеть раны от ножа, — но он наложил восемь швов, сверху кусочек корпии и дал мне рюмку коньяку, чтобы я пришел в себя.
Из-за швов пришлось забросить мысль о завтраке, и я пошел в отель, в свой номер. В отеле было сто номеров, и все — как один. В каждом можно было раздеться и лечь, а если ты достаточно богат и хочешь делать в отеле ещё что-нибудь кроме этого, то ты можешь снять номер в отеле «Уаддан» на этой же улице, только подальше. Но в тот момент я думал только о том, как бы скорей завалиться спать, и черт с ним с раздеванием.
Комната выходила на солнечную сторону, и от жары одолевали сны. В два часа я проснулся, обнаружив, что дерусь с подушкой, потому что мне приснился нож, режущий мне щеку. Пошатываясь я прошел в закуток, который назывался ванной комнатой и который я делил с жильцом соседнего номера, смыл пот с лица, осторожно побрился и спустился в бар. Выпив две хорошие порции виски, я вернулся в номер и на сей раз уже спал без сновидений.
Кен разбудил меня в пять часов. Я пошатываясь подошел, открыл ему дверь, закурил и плюхнулся обратно в кровать.
Он сморщил нос, увидев мой номер.
— Для похитителя сокровищ международного класса ты, по-моему, слишком много времени проводишь лежа на спине, — заявил он.
Он уже сделал покупки: новые легкие фланелевые брюки, итальянский пиджак в бело-голубую полоску и серебристая шелковая «удавка». Это не «Бриони» в Риме, но самое приличное из того, что можно достать в Триполи. Он сел в ногах кровати и закурил. Потом объявил:
— Его превосходительство в городе.
— Знаю.
— И зачем-то грек из полиции.
— Я знаю. Убили нашего афинского агента.
— Ого! Для человека, который проводит столько времени в постели, ты знаешь много. А не ты ли это пришил того малого в Афинах?
— Сейчас загляну в свои записи… Не я, действительно не я.
— Но греческая полиция думает на тебя? Это, наверно, здорово все усложняет.
— Они прекрасно знают, что это не я. По крайней мере, они не видят в этом резона.
— Я очень надеюсь, что ты прав. Я бы лично, увидев, что в город прибыл человек с ножевым порезом в четыре дюйма и бородой в три, арестовал бы тебя по любому из висящих дел. Но это лишь мое мнение.
— Черт, конечно, человеку, который официально мертв, а разгуливает по городу с «вальтером» под рубашкой, легко говорить.
Он похлопал себя по животу.
— В настоящий момент — никакого пистолета. А завтра я могу пойти на пляж и сказать, что доплыл сюда из Греции. И буду чист.
— Да-а? — я опустил ноги на пол. — А ты случаем не знаешь, как его превосходительство посмотрит на то, что ты тут разгуливаешь с огнестрельным оружием? Или он не знает?
— Наваб — он любит, когда его окружают люди вооруженные. Сам он не носит, но ему спокойнее, когда его окружение ходит с оружием.
Я кивнул и пошел в ванную. После яркого обмена мнениями в голове у меня немного прояснилось. А после теплой воды прояснилось ещё больше. Подошел Кен и просунул голову.
— А ты не видел моего пилота? — спросил я.
— Вот теперь хороший вопрос. Этого-то ты точно не знаешь. Твой прекрасный парень — Роджерс, кажется? — сегодня утром улетел с Хертером. Хертер нанял самолет, и они улетели, как я слышал, в Эдри. Это куда ты должен был слетать.
Я отнял полотенце от лица.
— Ничего себе!
— Когда они узнают, что ты не был в Эдри, у тебя могут возникнуть проблемы с властями, как ты думаешь?
Я снова закурил.
— Не думаю. Не обязательно. Полицейским понравился мой рассказ, и, я думаю, они будут придерживаться его столько же, сколько и я.
— Но наваб — это большой человек.
— Не в этом городе. И не сейчас. К Бейруту и Афинам он готовился, он ожидал, что поедет туда. Там он приобрел источники информации и влияния. А Триполи — он не ожидал, что приедет сюда. Тут он пока вынужден полагаться на самого себя.
Я, похоже, не убедил Кена.
— Он все-таки мусульманин, — произнес он.
— Это ничего не принесет ему среди арабов. Он не тот мусульманин. Он ненавидит их больше, чем христиан и евреев.
— Я очень надеюсь, что ты прав, — повторил он свою фразу. — Так, и что теперь?
— Я думаю насчет поесть — в первый раз за целые сутки.
— Слишком рано. — Он взглянул на часы. — Сделаем это время часом нашего любимого «старомодного». Ты пока обувайся, а я позвоню и закажу.
— Нет, я вначале поем, — решительно заявил я.
— Ты меня огорчаешь, — сказал он, выглядя и вправду огорченным. — Я буду у тебя после ужина. Не занимай себя делами: нужно произвести кое-какой важный ремонт этого левого бензобака, не забудь.
Я кивнул.
Ужин не подавали ещё полчаса. Мне не хотелось идти искать другое место, чтобы поесть, вот я и очутился в баре. Помещение бара было побольше, чем номера в этой гостинице, но построено на тех же принципах: в одном помещении надо было купить напиток, в другом пить. Люди с лишними деньгами собирались здесь.
За одним из столиков рассматривал свой стакан с пивом, словно редкостный хрусталь, не кто иной, как мой молодой друг Роджерс. Я пошел взял пару больших доз виски и направился с ними к нему.
Он вскочил и чуть не перевернул столик.
— Боже мой! — воскликнул он. — Я уж думал, тебя нет на свете!
— Вот ты и предложил свои услуги по поиску меня?
Я сел и подвинул ему стакан.