— Этот Микис был жуликом?
— В нашем мире вовсе не обязательно быть жуликом, чтобы быть убитым, а если ты жулик, то это вовсе не значит, что тебя убьют. Жизнь иногда ужасно несправедлива.
Она кивнула, затем спросила:
— А что случилось с вашим лицом?
Опять этот вопрос.
— Порезался об обтекатель двигателя. В пустыне.
— А что вы делали в пустыне?
Опять все те же вопросы.
— Доставил оборудование и части для американской буровой установки. В Афинах нет никаких новостей насчет катастрофы с самолетом Кена?
Это был не лучший способ с моей стороны сменить тему разговора, но он сработал. Лицо у неё потускнело, она покачала головой.
— Ничего нового. Когда я была на Кире, туда приходил греческий военный катер, но они ничего не нашли.
Принесли пиво, и мы посвятили этому событию паузу. Потом я спросил:
— Вы сделали хорошие снимки на Кире?
Она кивнула.
— Старая «Дакота» под деревьями. Я сделала это в цвете. Я столько нащелкала там, но в «Лайфе» будет на разворот.
— Вы виделись с этим немцем, Николаосом?
— Да, приятный человек. Он поводил меня по острову. Это многое говорит о жителях острова — как они приняли человека, который пятнадцать лет назад был их врагом.
— Да, это действительно интересно. Значит, набрали материала?
— С этими фото я сделаю материал о поисках навабом своих сокровищ, найдет он их или нет. А где он остановился, вы не знаете?
Я потрогал руками сокровища наваба и сказал:
— В «Уаддане». Это большой и хороший отель, он в сторону порта. Любой таксист довезет.
— Спасибо. — Она разделалась со своим пивом, потом встряхнула головой — в знак того, что ей пришла в голову идея. — А вы не знаете, зачем наваб приехал сюда?
Я пожал плечами.
— Здесь море свободы. Кое-какие вещи проходят через Ливию в Танжер. Может, поэтому.
Она рассеянно кивнула и взяла свой багаж.
— Поеду найду гостиницу.
— Вы будете возле наваба?
— Конечно. В самом этом «Уаддане», если меня там примут.
— Загляну к вам, если смогу.
Чем ближе она будет держаться наваба, тем больше шанс, что она не столкнется с Кеном.
— Заскакивайте.
Она встала из-за стола, я тоже встал вслед за ней. Меня ничто больше не держало в аэропорту. Я взял её чемодан и открыл перед ней дверь. Раскаленное солнце накинулось на нас. Я проводил её до стоянки такси.
Из-за угла появился Кен.
Я как набрал воздух в легкие, так и замер. Ширли окаменела. Кен медленно подошел к нам, смахнул ладонью волосы с глаз и сказал:
— Привет! А ты что делаешь в этих местах?
Ширли промолвила:
— Так ты жив?
Он снова провел рукой по волосам.
— Да, я о'кей, спасибо.
Он несколько растерялся.
— Ты разбился?
— Да как тебе сказать?.. Нет. Тут дело было в том, чтобы расторгнуть контракт с навабом. Мне показалось, что так проще… Тогда показалось.
— А почему ты мне не сказал?
Он улыбнулся, но улыбка вышла неестественной.
— Видишь ли, дорогая, проблема была между мной и навабом. У нас… Так что зачем мне было говорить тебе?
Она резко выпрямилась, потом повернулась кругом. Лицо её было каменным. Она выхватила свой чемодан у меня из рук и решительным шагом скрылась за углом.
Кен взглянул на меня и беспомощно развел руками.
— Мне надо выпить.
— И мне тоже.
Мы вернулись в бар и сели за стойку. Кен пачкой денег постучал по стойке, и бармен был тут как тут. Кен заказал два двойных виски. Бармен быстро принес заказ, потом посмотрел на меня и сказал с улыбкой на лице:
— Вы только что были здесь, да? С дамой?
— Да. А теперь я здесь с джентльменом. Если это не возбраняется.
Бармен выглядел несколько озадаченным. Кен искоса взглянул на меня, затем сказал:
— Сделайте отдельный счет для моего друга. Если и это не возбраняется.
Лицо бармена стало ещё более озадаченным. Я спросил его:
— Вы будете брать бриллиантами или рубинами?
Кен сказал:
— Ох, эта коррупция, — и бросил ливийцу через стойку купюру в один фунт. Бармен сразу отошел, улыбнулся и удалился.
Кен быстро уменьшил двойную порцию до ординарной и уставился в бесконечность.
— Все нормально, все нормально. А ты что бы сделал на моем месте?
— Я? Ничего особенного. Я сидел бы и смотрел, как ты мучаешься.
— Прости меня. Я думаю, ты занял высоконравственную позицию.
— Ты меня с кем-то путаешь.
Он улыбнулся, затем снова с серьезным видом обратился ко мне:
— Я просто не знал, что мне делать, Джек.
— Ничего. Проехали. А что ты тут делаешь?
Он кивнул на дверь.
— Я тут нашел попутный самолет, который летит на ту буровую, где я оставил «Пьяджо». Потом пригоню его сюда. К вечеру буду здесь.
— Я буду здесь.
Я хотел было рассказать ему о вчерашнем разговоре с навабом, но передумал. Это был разговор, да и только. Я не знал, насколько наваб будет придерживаться уговора.
Кен осушил стакан и глянул на свои часы.
— Значит, пока.
— Кен, — остановил я его, — а у наваба есть список сокровищ, которых он лишился?
Кен неопределенно посмотрел на меня.
— Да, я так думаю. Должен быть.
— А ты его видел?
— Нет. Он же не размахивает им на каждом углу. Я был у него наемной рабочей силой. Мне говорили только то, что надо было по моей работе.
— Значит, ты не знаешь, на что были похожи те сокровища? Хоть примерно? Золото? Жадеит? Или просто ожерелья да перстни?
Он развел руками.
— Ну не знаю. Знаю только, что непростые. Дело не в том, что они тянули на полтора миллиона. Но ты же видел некоторые из них, так что ты должен знать.
Я кивнул.
— Мне просто хочется знать про другие, вот и все. Ладно, увидимся вечером.
Он пошел было на выход, но вернулся.
— Джек, если ты увидишь Ширли, будь с ней, ну, помягче. Угости её от моего имени. Только не говори, что это моя инициатива.
— Будет сделано.
Он опустил глаза.
— По большому счету, лучше, чтобы я был живой свиньей, чем мертвым героем.
— Ты позаботься, чтобы остаться живым. В общем, оставайся свиньей.
Он улыбнулся и ушел.
Я допил виски. Бармен пришел со сдачей Кена, своевременно опоздав. Я сказал ему, чтобы взял себе.
Он был тронут и захотел что-то сказать по такому случаю.
— Этот джентльмен — ваш друг?
— Да, — я выразительно кивнул. — Это один из великих людей в своей профессии. И он был бы общепризнан в таком качестве, если б однажды не допустил маленькой ошибки. Вы знаете, что случается с маленькой ошибкой, когда её совершает великий человек?
Я вперился в бармена своим стальным взглядом, и тот торопливо закачал головой. А я пояснил:
— Ошибка превращается в большую. Вот так.
После этого я чисто развернулся на 180 градусов и, печатая шаг в мере допустимого, взял курс на дверь, подсчитывая в уме, что с утра во мне сидит большая доза солнечной радиации, четыре пива и двойное виски минус завтрак.
Сквозь солнечные лучи, как сквозь стену, ничего не было видно. Я стоял, щурясь, пока не различил «Рапид», стоявший ярдах в двухстах от меня с вращающимися винтами. Кен как раз забирался в самолет. Я повернулся, чтобы уйти, и чуть не столкнулся с Анастасиадисом.
Он улыбнулся и кивнул в сторону «Рапида».
— Ваш друг?
Внезапно я протрезвел.
— Встречал его как-то раз.
Анастасиадис кивнул, не придав значения моим словам.
— Мне кажется, я тоже знаю его. — Вот болтун! — А как его зовут?
— Килрой, по-моему. Продает запчасти для двигателей.
«Будь осторожен, Джек, будь осторожен».
— Да-да, мне кажется, я вспомнил. — Анастасиадис просиял. — Я могу предложить вам подбросить вас до Триполи? Боюсь, мисс Бёрт забрала единственное такси.
— Это очень любезно с вашей стороны.
Мы забрались в маленький «рено», взятый напрокат, который стоял под солнцем достаточно долго, чтобы вполне стать похожим на духовку, опустили стекла и двинулись в путь по бетонному шоссе.
Я закурил, а он отказался. Когда мы повернули в направлении Триполи, Анастасиадис сказал:
— Я полагаю, вы встречали много полицейских, много раз, во многих городах и странах, командир.
— Это неизбежно, когда колесишь по свету.
— Не совсем в том смысле, в каком я говорю, командир. Человек, который привык иметь дело с полицейскими, умеет скрывать, что он знает. Но он никогда не сумеет скрыть, что он что-то скрывает.
— У каждого есть что скрывать. Поэтому мы и носим одежду.
Анастасиадис весело засмеялся.
— И что же необходимо скрывать вам, командир? Вы же говорите, что не убивали Микиса. Но может быть вы знаете что-нибудь о том, почему он был убит?
— Мне известна его репутация как агента. Знаю я о его репутации в женском вопросе. В Афинах и окрестностях должно было быть немало мужей, которые хотели бы всадить в него нож, пулю или что-то еще. А как он был убит?
Он пожал плечами, и машину чуточку повело.
— А, мне не сказали. Надо было бы.
Я усмехнулся.
— Я встречал множество полицейских в разных городах и странах — как вы говорили. Они отличаются друг от друга. Британский — не такой, как швейцарский, швейцарский — не как греческий, греческий — не как ливийский. Но хороших полицейских отличает одно и то же во всех странах: он обязательно чего-то не досказывает. Всегда.
— Всегда, — довольно согласился он, — Как вы сказали — у нас у всех есть что скрывать. Но всегда наступает день, когда мы говорим все.
— Только, пожалуйста, не Судный день. По крайней мере, не в отношении меня.
— Приношу извинения. Это мой английский. Я имею в виду — когда вы приедете в Афины. Вы же пилот. По вашей работе вы должны располагать возможностью бывать везде. В один прекрасный день вы очутитесь в Афинах. И тогда мы скажем вам все.
Я швырнул окурком в козу на обочине.
— Запугивание? Это очень жестокое оружие.
Он улыбнулся.
— Хороший полицейский использует не весь арсенал. Он использует только необходимое оружие. Применительно к вам запугивание — это самое верное оружие. Да, в какое место вас подкинуть?