— Нас же выгонят с работы.
— Чепуха. Нас ещё повысят. Хаузер ещё купит нам новые галуны на фуражки.
Роджерс пожал плечами.
— А как там «Дакота»?
— Хороша как никогда. Я сегодня сделал ей прокрутку. Так что пей на здоровье и возьми еще.
— Ты уже спустил все деньги, которые мы получили за Саксос от наваба?
— Если и спустил, то вернул в десятикратном размере.
Мне захотелось бросить перед ним на стол последнюю пачку, которую я получил, но потом я подумал, что бар — не самое подходящее место для этого.
Он пристально и грустно посмотрел на меня, потом резко отодвинул стул и ушел. С его точки зрения, в последние несколько дней я вошел в штопор и продолжаю падать.
Мне хотелось объяснить ему, чем я занимался, но это все равно не исправит его мнения о моих делишках.
Я сидел, потягивал пиво и пытался отгадать, что теперь предпримет наваб. А ведь что-то он сделает: по его мнению — и Хертера, — я, в некотором роде, провел их, заставив сдержать собственное слово. Им захочется отомстить мне.
Они могут подослать Юсуфа по мою душу, или может заявиться сам Хертер. А то придут с драгоценностями в полицию и скажут, что я где-то прячу остальные. Я надеялся, что они прибегнут к логике, прежде чем действовать. Если они поднимут слишком большой шум, придадут этому делу повышенную гласность, то остатки сокровищ уйдут глубже под землю ещё на десяток лет.
Если бы они были просто мошенниками, я чувствовал бы себя спокойнее. Мошенник — преуспевающий — это бизнесмен. Он может оторвать тебе голову, но только если это в интересах дела. Его поступки поддаются логическим объяснениям, и, зная это, можно не дать ему причин, из-за чего он оторвал бы тебе голову. А от любителей всего можно ждать.
Я допил пиво, поймал такси и поехал в аэропорт.
В аэропорт я приехал без чего-то пять, поменял несколько долларов и заказал, чтобы заправили самолет. Потом я послонялся по аэропорту и купил инструмент — вместо того, что у меня украли в Мехари. Я погонял двигатели, проверил, нормально ли меня заправили, когда приземлился «Пьяджо».
Вел машину он. Самолет сел красиво, как чайка, затем свернул с посадочной полосы и покатил за дальние ангары. Я заглушил двигатели и пошел в ту сторону.
Когда я подошел, Кен договаривался насчет заправки. Мы кивком поздоровались, и я оставил его заниматься своими делами, а сам пошел взглянуть на «Пьяджо».
«Пьяджо» был поменьше «Дакоты», имел высокорасположенное крыло и трехколесное шасси, которое позволяло ему держаться низко и ровно и делало самолет ещё меньше. Но фюзеляж у него был толстенький, как у откормленного кота.
У «Пьяджо» были двигатели толкающего типа, с винтами позади крыла, в темноте об этом не следовало забывать. Я обошел самолет и открыл левую дверь кабины, что располагалась перед крылом.
Прав я был, что у наваба полно дома нетронутого богатства и без украденных драгоценностей.
В пилотской кабине свободно поместилось бы восемь человек, но приспособлена она была для четверых. Два кресла были обращены вперед, два в сторону хвоста, все покрытые пятнистой кремовой кожей, каждое имело серебряную пепельницу и откидные столики, прилаженные к ручкам кресел, чтобы можно было выпить в полете. Верх и бока до самых стекол кабины были покрыты шелком, а ниже шли полированные панели. На стеклах имелись зеленые бархатные занавески с золотистыми шнурами.
Я без тени благоговения влез в кабину и чуть не запутался в темно-золотистом ковре. Справа — в сторону хвоста — между двух кресел находилась дверь, она была открыта. Я посмотрел внутрь: буфет с одной стороны, шкафчик и стойка впереди, слева — туалет. И все покрыто темной фанеровкой.
Я посмотрел на переднюю часть кабины. Оба пилотских кресла никак не отделялись от остальной кабины, разве только бархатной занавеской, которую можно было задернуть, чтобы пилотам не мешал яркий свет в остальной части кабины. Сами пилотские кресла были несколько поменьше, не совсем пилотские, а больше похожие на кресла в салонах бизнес-класса, но покрытые той же кремовой кожей. Приборная панель была отделана кожей потемней, по верху по всей ширине шла мягкая подушка — смягчить удар головы при нештатной посадке. Над каждым циферблатом имелся маленький серебряный козырек и подсветка. Кнопки, ручки, тумблеры, выключатели были сделаны из слоновой кости.
На меня этот простор и богатая отделка производили впечатление нереальности. Такие вычурные украшательства делали на старых спортивных «роллс-ройсах», но не в современном самолете. А может, это просто дело привычки. Я вырос на самолетах, в которых простор создавали для пассажиров, для приборов управления, и только после этого стали думать, куда бы приткнуть пилота.
Я потянулся к полукругу штурвала, когда открылась вторая дверца рядом с местом второго пилота.
— Ты, мальчик, не балуйся там ручками, — услышал я голос Кена, — мы, летчики, ох как этого не любим.
— Цветного телевизора жалко не хватает, — заметил ему я. — Я, знаешь, такой человек, что не могу летать на самолете, где нет цветного телевизора.
Он улыбнулся и вошел в кабину.
— Зато у нас есть холодильник. Сделать тебе виски со льдом?
— Я расценю это как стремление угодить мне.
Я встал, отошел в конец кабины, сел в кресло, обращенное назад, и стал смотреть, что делает Кен. Он прошел в буфет. Холодильник там действительно был — маленькая дверца под столиком, которую я не заметил.
— А что, этот королевский будуар ещё и летает? — спросил я.
Пришел Кен с двумя массивными стаканами.
— Ты ж видел его в воздухе, как он тебе? — Он дал мне стакан и сел в пилотское кресло по диагонали от меня. — Это пусть тебя не обманывает кожа, вышитый шелк, фанеровка. Обычная кожа, тряпье и пластик. А дальше все настоящее. — Он пальцем показал наружу, в сторону двигателя. — Два плоских шестицилиндровых «Лайкоминга» с нагнетанием, я из каждого на взлете выжимаю по триста сорок лошадиных сил. Покажи мне ещё самолет, который с шестью пассажирами отрывается от земли через двести ярдов.
— Да ещё с бутылкой виски, да со льдом, — добавил я.
Кен улыбнулся, мы выпили. Наваб явно считает, что хорошее виски весит ничуть не больше плохого.
— Я тебя понимаю, — сказал я. — Может, у меня все это потому, что я слишком долго был слишком беден.
— Хорошая мысль, запиши мне.
Выпили за хорошую мысль. В кабине было тепло, но не жарко, машина недолго стояла на солнце. Снаружи работала бригада заправщиков, двигались они, как сонные мухи. Кен достал сигареты, но, увидев заправочную команду, убрал их.
— Как там Ширли? — поинтересовался он.
— Я её больше не видел.
Он кивнул и сделался серьезным.
— Я все ещё хотел бы… А, сам не знаю чего.
— Ладно, не говори. Я знаю. — Я сделал большой глоток, а потом сказал: — Я тут сделал одно дело, пока тебя не было.
Он резко поднял голову и хмуро взглянул на меня.
— Я надеюсь, ты не натворил тут глупостей, пока дядя Кен был в отлучке?
— Это как посмотреть. Ты лучше выслушай, сейчас я тебе все расскажу.
Он медленно кивнул.
— Давай, рассказывай.
— Я заключил сделку с навабом и вернул ему драгоценности. — Кен оцепенел, а я продолжил: — Одна из вещей, которые я получил взамен, это пара писем. — Я достал их из кармана и передал Кену. — Думаю, ты слез с крючка. Он не может ничего выдвинуть против тебя. Ты теперь можешь снова жить на легальных условиях.
Он пробежал по бумагам.
— Но линчевать они меня могут. Скажем, там, в Пакистане.
— Это они могли и так и так сделать.
Кен убрал бумаги в карман.
— Надеюсь, ты получил не только это?
— Может быть, эти письма важнее, чем ты думаешь. Я лично нахожу это большим делом — свободно передвигаться по земле. Особенно при нашей работе.
Он усмехнулся.
— Свободно? С каких это пор?
Я пожал плечами.
— Ну, скажем, до какой-то степени. Все равно и это важно. Да, у меня действительно есть кое-что еще. Около пяти тысяч фунтов в долларах и швейцарских франках. И пистолет.
Он с удивлением смотрел на меня.
— Пять тысяч? Пять?! Господи!
— Наваб дает вознаграждение пять процентов. Я получил меньше из-за пистолета и других вещей.
Кен по-прежнему не сводил с меня удивленного взгляда.
— Представляю, что это за пистолет должен быть, — огорченно произнес он.
— Так получилось, что он мне нужен был. Он того стоит. Да ещё я взглянул на список утраченных предметов. Они не хотели мне его показывать, но вынуждены были.
— И ты теперь удовлетворен?
— Кажется, да. Теперь я знаю, где находятся остальные драгоценности.
Внутри кабины было очень тихо. Шум, производимый бригадой заправщиков, здесь заглушался и казался очень далеким. Бензозаправочная машина завелась и уехала.
Кен проводил её глазами, потом достал из кармана сигареты и предложил мне.
— Откуда ты знаешь? Ты действительно уверен? Почему?
— По логике вещей. Этот список показывает, что предметы, которые добыл я, вместе с предметами, выплывшими в Бейруте, являются частью всех тех ожерелий, серег и тому подобных вещей, которые были украдены. Все эти вещи с камнями и жемчугами составляли одну группу. Прочее же — драгоценные камни по резному жадеиту, нефриту или золотые работы. Это были оригинальные произведения мастеров.
— Ну и?
— Вот представь себе, что все это у тебя на руках. Что ты постараешься сбыть в первую очередь?
Он выпустил струю дыма под узорчатый потолок.
— Кажется, я начинаю понимать: ожерелья и все такое. Камни — их легко вытащить, поменять огранку. Жадеит и золото — это будет потруднее сбыть подпольно, конечно.
— Именно в первое время. Более половины стоимости жадеита и золота зависят от их резьбы или отливки, и это сделает их слишком легкими для идентификации. Что ж, хорошо, значит, ты придерживаешь их до тех пор, пока не будешь на все сто уверен в рынке сбыта. Первым делом ты пошлешь несколько предметов — скажем, штуки три — и посмотришь, надежного ли ты нашел себе покупателя. Так и выплыли в Бейруте те предметы, которые они нашли. Потом ты пошлешь остальное из того, что легче сбыть. Последними пойдут жадеит и золото. Мы вторглись во вторую стадию.