Для Роджерса это было не просто сильное желание, он ни о чем другом вообще не думал. Но он-то ещё сможет добиться этого, а я уже, скорее всего, не смогу. Если не произойдет ничего сверхъестественного.
Заказали ещё по разу. И тут Роджерс спросил:
— А что делает наваб? Летает по свету и смотрит достопримечательности?
Кен покачал головой и смахнул волосы с глаз.
— Не совсем, сынок. Наваб идет по следу большой тайны. Наваб — да будут неизменными его мужские достоинства и банковский счет — разыскивает свои фамильные сокровища.
— Это у него одна из жен сбежала с греческим моряком? — спросил я.
— Он неженат, мой друг. Это наваб старой школы.
— Ладно заливать, видел я, чему их учат в этой школе.
Кен широко улыбнулся.
— Ладно. Если тебе интересно знать и ты никому не расскажешь, я скажу тебе, что он ищет ювелирные драгоценности. Настоящие, сверкающие и переливающиеся драгоценности. Два ящика из-под патронов, — Кен отмерил на стойке их размеры, разведя руки фута на два, — вот такие. Примерная стоимость их — полтора миллиона фунтов стерлингов. Он хочет получить их любым путем. Как водится, за вознаграждение.
Роджерс слушал и не мог понять, где кончилась правда и начался вымысел.
— А когда это случилось? — спросил я. — В смысле, когда их украли?
— Это хорошо, что ты спросил об этом. — Кен поудобнее устроился на стуле и оперся на стойку. — Случилось это, дорогой друг, во времена нашей молодости, в добрые старые времена Раздела, когда наваб жил в Тунгабхадре в своем дорогом старинном розово-мраморном дворце, в спокойствии и безопасности. Если, конечно, не считать толп индуистов, которые бесновались за стенами дворца и жаждали перерезать глотку своему любимому правителю.
Кен передохнул и продолжил:
— Да-а. И вот, видя, что все становится с ног на голову, закадычные западные дружки наваба облепили его «Дакотами» и начали перевозить золотые обеденные сервизы, ожерелья и прочие драгоценности в Пакистан и другие правоверные места.
Выпитое виски чувствовалось, но говорил Кен, не глотая ни слога.
— Они забрали также наваба и верхушку его окружения, — продолжал Кен. — Они, может, и не имели отношения к истинной вере, но так уж устроена жизнь. Так вот, во время исполнения этой благородной миссии один из пилотов, участвовавших в операции, — видно, и пилот плохой, и учили его в свое время плохо — как-то взял да и обратил внимание на два ящичка в самолете, и сказал себе: зачем, мол, садиться в Пакистане?
Кен остановился, погремел льдом в стакане и промолвил:
— Положение с горючим снова стало серьезным.
Пока он звал бармена, Роджерс, взглянув на меня, поморщил нос. Я в ответ только пожал плечами.
— Значит, — вернулся Кен к теме, — мы оставили нашего героя сидящим в кабине своего «Дака» и осененным идеей, что у него в руках все, что нужно для хорошей жизни, и при этом не надо будет летать черт знает с кем. И вот он — обратите внимание, до чего хитер, — садится в Гоа, а вы помните, друзья, что это маленькая португальская колония на западном побережье, почти не тронутая религиозными распрями и волнениями. Там он наполняет баки и предлагает своему второму пилоту, парню во всех отношениях порядочному, вот как наш друг, — Кен показал рукой на Роджерса, отчего тот отшатнулся, выйти и посмотреть состояние хвостового шасси.
Кен сделал глоток свежего коктейля.
— Парень, ничего не подозревая, идет и вдруг слышит, как дверь захлопывается и взревели двигатели. И не успевает парень возмутиться этой наглости, как «Дак» уже в воздухе и в одиночку прокладывает себе путь над Аравийским морем навстречу тропическому закату.
— Тут, — отвлекся Кен от повествования, — я должен признаться, что для драматического эффекта отошел от действительности: на самом деле было одиннадцать утра. Но полетел он на запад, это точно.
— В это, — подчеркнуто сказал я, — я верю. И как, ты сказал, его звали?
— Я не говорил. Но звали его Моррисон. Это был бывший лейтенант, военный летчик.
Я покачал головой.
— Такого не знал. Ты говоришь, это произошло десять-двенадцать лет назад?
Кен кивнул, несколько энергичнее, чем требовал случай. Пот выступил у него на лбу, но он этого уже не чувствовал.
— Потом все это сломали, переплавили, камням дали другую огранку, предположил я. — Наваб может смотреть на свои сокровища и не узнавать их. Бейрут для этого отличное место. Ты ведь там бывал, ты, вроде, говорил, да? Через Бейрут проходит много краденых сокровищ, только хозяевам их потом не узнать.
Кен отрицательно покачал головой, и снова слишком энергично.
— В принципе ты прав, друг Ястребиный Глаз, но ты неправ в конкретном случае. Пару месяцев назад наваб вернул себе два-три предмета из тех ящиков, причем в неизменном виде. Один из его людей купил их в Бейруте. Не спрашивай меня, как его превосходительство узнал их при той уйме, что у него есть в доме, но он узнал. И с этого момента началась охота.
— А что привело вас в Афины? — поинтересовался Роджерс.
— Из Бейрута пришел сигнал, — ответил Кен. — От… — Но Кен не сказал, от кого.
Я не заметил, как она подошла, и увидел мисс Ширли Бёрт, только когда она остановилась возле Роджерса. Его она словно не заметила, а стала разглядывать нас с Кеном. Длинные черные волосы Кена намокли и свисали на уши, по лицу тек пот, рубашку он расстегнул ещё на одну пуговицу, а рукава засучил. И я уже успел расстегнуть ворот рубашки, пиджак был у меня нараспашку, ремень ослаблен.
Все это казалось довольно естественным, но я видел, какое впечатление это производило на нее.
— Господи, — произнесла она, — муссон прошел.
— Тебе «мартини»? — невозмутимо спросил Кен.
— Старые фронтовые дружки, — недовольно фыркнула она.
Я допил остатки и слез со стула.
— Думаю, мне лучше пойти, — предположил я.
— Только после того, как он уляжется в постель, — проворчала мисс Бёрт.
Я хотел было сказать, что она сама вполне способна справиться с этой задачей, но потом счел за благо промолчать. Я продолжал стоять, более или менее прямо, и ноги держали меня более или менее надежно.
Кен взглянул на меня, разочарованно изогнул брови и сполз со стула. Став на пол, он покачнулся. Это, похоже, удивило его.
Я было сделал движение поддержать его, если ему понадобится — и если я смог бы. Но Кен дернулся, выпрямился, провел рукой по лбу и убрал волосы с глаз.
Потом мы взглянули друг на друга.
— Полагаю, мы увидимся, — промолвил он.
— Я тут буду.
Он двинулся к лестнице, ведущей в отель. С одного бока вплотную к нему шла мисс Бёрт, с другого тащился я. Роджерс, правильно разобравшись, что в этой компании ему делать нечего, слинял.
В баре снова стал скапливаться народ. Некоторые мужчины посматривали на нас с кислыми понимающими или осуждающими улыбками. Они, должно быть, видели это представление третий вечер подряд.
Мы подошли к ступеням, поднимающимся в вестибюль отеля, чуть не столкнувшись в дверях с высоким и крепким джентльменом. Он, набычившись, отступил, пропуская нас.
— Мистер Китсон, — жестко произнес он, — вы опять сидели и пили. — В его голосе слышался гортанный немецкий акцент.
Во мне сидело достаточно виски для того, чтобы у меня появилось желание смыться, но не так много, чтобы я рискнул исполнить свое желание. Да, тут надо держаться твердокаменным трезвенником.
Мужчина был высок: во мне было шесть футов, а в нем — на дюйм с лишним больше, и скроила его природа, как профессионального охранника. Новый с иголочки серый двубортный костюм отставал от моды на десяток лет. Он плотно сидел на хозяине, и под ним угадывались мощные плечи и объемистая грудь.
Это был кудрявый шатен с упитанным, широким лицом, тонкими губами, крепкой шеей. Его бойцовской внешности не соответствовали только квадратные очки без оправы — которые, впрочем, можно было легко снять.
Кен в двух словах определил, куда тому идти.
Девушка выслушала это, и глазом не моргнув. Высокий тип аж затрясся, и лицо его налилось краской, заметной даже под загаром. Он протянул руку, схватил Кена за плечо, пригнул его и толкнул к лестнице. С помощью стены Кен удержался на ногах. Гигант направился в бар таким шагом, словно подходил к Бисмарку за получением приказа по армии.
— Может, мне надо было дать ему? — неуверенно спросил я, но девушка повернулась ко мне и тихо ответила:
— Нет, не теперь.
Кен, сжав зубы, оторвался от стены и посмотрел в бар. Из дверей вышла пожилая пара, которая, неодобрительно взглянув в нашу сторону, старательно обогнула нас и стала подниматься по лестнице.
Кен внезапно расслабился и, быстро бросив на нас взгляд, улыбнулся и произнес:
— Баиньки, я думаю. До встречи, детки.
Каким пьяным он ни был, но в движениях оставался ненапряжен, а на ногах держался прочно. Мы провожали его глазами, пока он поднимался по лестнице и пока не скрылся из вида. Я потер рукой тыльную часть шеи и обнаружил, что она влажная.
Девушка наблюдала за ним с мрачной улыбкой.
— Хотела бы я, — спокойным голосом произнесла она, — увидеть его после семи вечера трезвым — хоть раз.
— Точно хотели бы? — спросил я.
— Пока не знаю, — задумчиво произнесла она и тут же улыбнулась. — Но буду знать.
Я галантно кивнул ей — насколько это можно было сделать при отяжелевшей голове, с трудом двигавшейся на своих шарнирах, и двинулся вверх по лестнице. Это оказалось делом, требовавшим предельного сосредоточения.
— А что это за прусский гвардеец был? — поинтересовался я.
Она утвердительно кивнула.
— Тут вы правы. Это герр Хертер, личный секретарь наваба.
Я лег в вираж и обогнул угол.
— Ну и манеры у него.
— Я думаю, зря вы на него так. Кому понравится, когда пилот твоего босса каждый вечер на бровях.
Мы достигли холла.
— Я не про него, я про его манеры. Как это ему удалось ни разу не проснуться в Бейруте с ножом в спине?