Галя не боялась мертвых. Но она научилась опасаться живых.
В очереди говорили о том, что большинству хозяев, державших у себя домашних животных, пришлось съесть своих любимцев: кошек, собак, голубей. О том, как один клоун из цирка съел ученого попугая, которому было 300 лет. А какой-то мальчик чуть не отравился супом из аквариумных рыбок. Рыбки были экзотические, из теплых стран, и одна оказалась ядовитая. Но, по счастью, она была такая маленькая, что яда ее не хватило, чтобы убить мальчика.
Галя стояла в очереди и, вспоминая тети-Дашину кошку Мусю, жалела, что они не решились съесть ее. Муся все равно пропала – выскочила погулять во двор и вот уж дней десять как не возвращается. Наверное, ее съели другие люди.
Думая о Мусе, Галя почувствовала на себе чей-то взгляд – подняла глаза и увидела тусклое лицо какого-то человека в черной шапке-ушанке. Человек рассматривал ее в упор красными, налитыми кровью глазами и как-то странно пожевывал губами. Причмокивая и втягивая в себя слюну.
Галя вся похолодела от этих звуков – у нее самой подводило живот от голода, и она хорошо понимала, что означает такое причмокивание.
Кто-то рядом закашлялся – и тот человек очнулся. Вид у него сделался виноватый, он отвернулся.
Галя воспользовалась этим и передвинулась в очереди немного назад, уступив свое место тем, кто стоял за нею. Она хотела затеряться в толпе, и ей это удалось.
Прошло пять дней.
Тете Даше стало хуже, и Галя снова отправилась в булочную одна.
В очереди опять говорили о еде. О том, где и как ее раздобыть. О черном рынке. Шептались о людоедах. О том, что у некоторых трупов на улицах недосчитались то руки, то ноги. О том, что люди уже съели всех птиц, кошек[16], собак и даже крыс и теперь воруют трупы из моргов и с кладбищ, чтобы прокормиться.
И что обезумевшие от голода люди нападают на детей, чтобы насытиться их мясом.
– Ты, дочка, ничего не бойся, – заметив Галю, сказала какая-то тетка с добрым, но смертельно усталым лицом. – Людоедов-то сразу видно – у них глаза пустые. Они уже ничего не соображают, только руками от жадности трясут. Увидишь такого – сразу беги. Ты молодая, еще крепкая. Справишься.
Галя кивнула и оглядела людей, застывших справа и слева от нее черными сгорбленными тенями. Нет ли среди них обуянного жаждой людоеда?
Все потупили взгляды, уперев их в спины впереди стоящих. И только за три шага от Гали какой-то человек отвернулся, скрывая лицо, покачнулся и отступил назад.
Отстояв очередь, Галя получила мокрый, вязкий черный хлеб и пошла с ним домой. Морозы держались сильные, и снег так громко хрустел под ногами, что она не услышала шагов позади. Вдруг за очередным поворотом чья-то тень легла на тропинку рядом с ее тенью. Но из-за угла дома навстречу вышли двое военных с красными повязками на рукавах. Они остановили Галю, спросили, где находится ближайшая больница.
Грея у груди под шубой драгоценный паек, она подробно объяснила им, как идти.
Человек, шедший позади, обогнал ее и ушел вперед. Галя увидела вдалеке его жердеобразную фигуру с поникшей квадратной головой. Голова казалась квадратной из-за черной шапки-ушанки, завязанной под подбородком.
Домой Галя спешила, как могла, изо всех сил. Хотя сил у нее оставалось уже немного: она целую вечность не ела досыта. Укладываясь спать, она воображала себе разные блюда, которые ей хотелось бы отведать. От самых простых: горячей картошки с маслом и блинов до диковинных омаров, которые встречались в тети-Дашиных книжках. Или вот, например, суп из колбасных палочек, о котором рассказывается в сказке про Щелкунчика, – что это такое за суп? Мама никогда такого не готовила. А интересно было бы попробовать, разве нет?
Маме она старалась не говорить о своих съедобных фантазиях – мама работала и очень уставала, но все равно постоянно отдавала Гале часть своей дневной порции хлеба. Она исхудала так, что кожа на ее когда-то полном и румяном лице висела пустыми мешочками на щеках, как у собаки-бульдога.
С каждым днем Гале все страшнее было покидать дом – стоило выйти за дверь, и повсюду в темноте ей мерещился взгляд человека из очереди, тусклые пустые глаза, налитые кровью.
Но старенькая тетя Даша совсем ослабела – у нее начались головокружения, и она, боясь упасть и разбить голову, все реже вставала с дивана у себя в комнате. Она мало ела, отдавая сбереженные кусочки хлеба своей любимице Гале. Она пыталась заменять еду водой. У нее распухли ноги, и она с трудом передвигалась даже по квартире. И вот настал день, когда тетя Даша уже не смогла встать. Она лежала в своей комнате и еле слышно дышала, глядя на пар, тонкой струйкой выходящий из ее рта и улетающий к потолку. Она была в забытьи, и Галя, погладив тетю Дашу по щеке, собралась идти сама добывать еду.
Теперь и дверь подъезда сделалась для Гали слишком тяжелой. Девочка сумела открыть ее, только повиснув на ручке всем телом. Дверь еще и примерзла – ночные морозы опускались ниже 30 градусов, а в подъезде дома осталось уже слишком мало людей. Кто не уехал и не ушел на войну – почти все уже умерли от голода, холода и болезней. Некому стало открывать дверь: дом опустел. Кроме Галиной, оставалась еще на первом этаже обитаемая квартира, в которой жили две женщины – сестры Зубатовы. Но они редко выходили из дому.
Дрожа от холода и поминутно оглядываясь, Галя выбралась из подъезда. Злой ветер дул в Ледяном городе. Он швырялся снегом, и тот колючими иглами впивался в щеки, царапая кожу.
Думая о несчастной тете Даше, о том, что она, возможно, умрет сегодня, Галя шла к булочной. Очередь показалась ей как будто меньше.
«Это потому, что все умерли», – подумала Галя. Мысли о смерти стали такими привычными, что уже почти не пугали. Может быть, это даже и хорошо – умереть. Чтобы больше не мучиться. Не страдать от холода и голода, от боли в животе. Не думать о том, где и как раздобыть еды. Не переживать за близких – маму и тетю Дашу. Не вспоминать о папе и Сергунке. Стать белой, холодной и лежать посреди Ледяного города, как принцесса в хрустальном гробу лежала в темной пещере.
«Нет, – подумала Галя. – Пока живы мама и тетя Даша, думать о смерти нельзя».
Она стояла в очереди почти два часа, равнодушно слушая разговоры о том, что даже крыс в городе не осталось уже и тараканы, увы, повывелись. А еще спустя полчаса из булочной крикнули, что хлеба сегодня не будет – муки в пекарню так и не привезли. Люди принялись медленно расходиться. Галя тоже поплелась домой. Перед глазами у нее все плыло: морозное сияние снега множилось, разбегаясь бесчисленными радужными зайцами.
Сзади послышались шаги. Хруп-хруп – хрустко ступал кто-то вслед за Галей. Покашливая и причмокивая.
Нехотя Галя оглянулась – и знакомый тусклый взгляд уперся в ее подбородок. Он. Человек из очереди. Жующие впустую челюсти. Худое лицо с впалыми щеками, покрытое багровыми пятнами. Такое лицо… Будто сам Голод стоял перед Галей на морозе, протягивая к ней дрожащие от жадности руки.
Повернувшись, Галя бросилась бежать. Ей казалось, что она летит быстрее ветра, но сил совсем не осталось в мышцах. На самом деле она продолжала тащиться вперед со скоростью черепахи, с трудом передвигая ноги в тяжелых толстых валенках.
Но и преследователь ее тоже был слаб, поэтому погоня со стороны даже и не выглядела как погоня. Он протягивал вперед руки, будто чувствуя, что сейчас упадет, и только хочет предотвратить это падение.
Надо бы закричать, позвать на помощь, но в горле у Гали от волнения пересохло, и голос пропал.
Завидев родной дом, занесенное снегом крыльцо, Галя как будто второе дыхание обрела – опередив преследующего ее людоеда на целых пятнадцать шагов, она рывком отбросила тяжелую дверь и вбежала в подъезд.
Первые пять ступенек вверх, на площадку.
Внизу скрипнула дверь подъезда.
Мимо не работающего уже полгода лифта – еще двенадцать ступеней до площадки первого этажа.
Сквозняк метнулся по стенам, взметая вверх снежную пыль и какой-то мусор – двери дома открылись, впуская людоеда внутрь.
Галя вжалась в стену за углом и затаила дыхание. Под ногами на ступенях давно не метенной лестницы хрустнул мусор.
– Девочка, – раздался хриплый мужской голос. – Ты где?
И тут дверь квартиры номер два, рядом с которой затаилась Галя, начала приоткрываться.
Это был последний шанс скрыться от людоеда.
Отодвинувшись немного, Галя ждала – она собиралась вбежать внутрь, как только дверь распахнется. Ведь там соседи, они защитят ее.
Но когда дверь открылась… Галя увидела такое, что новый ужас подстегнул ее, будто плеткой, – и она забыла свой прежний страх. Откуда-то у нее взялись и силы и решительность. Не раздумывая, она метнулась назад на лестницу, мимо преследователя. Людоед не ожидал от своей жертвы такой прыти. Он успел только цапнуть рукой воздух рядом с воротником ее шубы – а Галя уже проскочила, в мгновение ока взлетела на два лестничных пролета вверх к своей квартире.
Схватившись за ручку двери, она услышала внизу звериный рык и пыхтение, звуки возни – там кипела отчаянная схватка.
Галя не стала ждать, чем кончится драка, – она распахнула дверь своей квартиры, которая оказалась почему-то открыта, – и тут же захлопнула ее за собой, защелкнула английский замок и накинула цепочку.
Только за дверью ноги ее подкосились от слабости, и она упала. Слезы заливали глаза и щеки. Она слизывала их языком, но они были горькие.
Тети Даши дома не было. Она исчезла, пропала навсегда. Из комнаты, где она лежала, кто-то украл кусок мыла и баночку с солью.
Спустя месяц после этого случая умерла и мама, заболев от истощения и перенапряжения сил.
Так девочка Галя в одну зиму лишилась всех своих сокровищ на свете. Кроме одного, последнего: жизнь ее продолжала теплиться. Ведь в 1941 году Гале было только девять лет, и ей предстояло прожить еще очень долго.
Она дожила до того дня, когда Ледяной город начал оттаивать. Капель проснулась, и запела, и принялась будить живых; синева небесная выполоскала последние тучи и развесила сушить белыми облаками. Мертвых собрали с улиц и похоронили, а последних оставшихся в живых специальные санитарные команды отыскивали в пустых домах.