Потом я худеть начал, тощать, глаза вон как плошки на лице стали…
Не знаю, что за напасть… Часто я думал, что от всей этой экземы да заразы только батюшка может помочь – молитвой или, может, отчиткой? Я на все согласен. Но не могу. Ни в какую не получается.
Стоит мне только подумать о церкви, и такая тоска нападает – не то что жить не хочется, а даже руки не поднять – такая хмарь на душе. Хоть ложись прям да помирай, и покаяния с прощением не нужно.
Чувство при этом такое, будто бы все это и не я уже. А что-то внутри меня, само по себе, отдельное от моей окаянной души – что-то еще более окаянное, страшное… Сидит внутри меня взаперти, тоскует и рвется на волю… Будто что-то вселилось в меня тогда – из той проклятой, вскрытой нами могилы.
С тех пор ничего мне, брат, не помогает. Врачи только мучают почем зря – уколы, таблеточки, диеты… А меня червь могильный изнутри догрызает. Понимаешь, брат?!
Не могу больше. Все, уходи! – без всякой паузы закончил он свой рассказ.
Я опешил: зачем ему меня прогонять? В конце концов, это грубо.
Но ему было наплевать.
– Иди, – сказал он мне.
Я все мешкал.
– Иди! – рявкнул Макс и глянул на меня своими мертвыми глазами. – Попрощайся.
Тут он почему-то хихикнул, и глаза его вспыхнули – кто-то внутри его тоже хихикнул.
– Тхи-пси-пси-пси! – смеялся он, будто заплевывая себе подбородок.
Если он пытался меня разыграть – это была совсем неприятная шутка. Меня охватило вдруг дикое чувство омерзения – я даже не мог объяснить себе, откуда оно взялось.
Я встал и даже не оглянулся – ушел из больницы.
Больше Макс меня не звал к себе.
Спустя две недели я узнал от Лариски, что он повесился на батарее в больничном туалете. Врачи сказали потом, что это было самоубийство от безнадежности – он все равно умер бы, специалисты давали ему не больше месяца жизни от силы.
Та версия событий, которую Макс пытался внушить мне и в которую, очевидно, сам он свято верил, слишком чужда моему атеистическому мировоззрению.
Я рассказал историю Макса – кратко, обиняками и без упоминания конкретного имени – одному своему приятелю-медику. Он предположил, что Макса могли сгубить какие-то патогенные вирусы или бактерии, которые подхватил он, копаясь в могилах… Острое инфекционное заражение организма, не обладающего иммунитетом против древней, скрытой в земле заразы, могло привести моего несчастного брата сначала к нервному истощению, потом к галлюцинациям, а там и к поражению кровеносной системы и всех органов, в том числе мозга.
Тем не менее я настоял, и Лариска со мной согласилась, чтобы тело моего брата кремировали. Подальше от греха, не говоря уж о кладбищенских мародерах и всяких там некромантах.
Новичок
– Ну, я только один способ знаю, – выпятив толстую нижнюю губу, сказал Эдик Кротов, по прозвищу Крот, своему новому приятелю Коле Фомину, по кличке Муром. Этимология обоих прозвищ была совершенно прозрачна: у Эдика она происходила от весьма распространенной фамилии, а у Коли обозначала местность, из которой он заявился в Питер и где обретался все годы своей недолгой восемнадцатилетней жизни.
– Если ты хочешь ее вернуть… – деловито разглагольствовал Крот. – Тогда…
– Я хочу ее найти! – поправил Муром. Он угрюмо смотрел перед собой, сунув руки в карманы джинсов и побрякивая мелочью.
– Я только один способ знаю, – повторил Крот, пожимая плечами. – Все люди рано или поздно сходятся в Центре Мироздания.
Муром откинул рукой уже начавшие слегка лосниться патлы, стянутые на лбу пестрым хайратником, и вопросительно уставился на Крота.
– И где это? – насмешливо спросил он. – Точку покажешь?
– А то, – ответил Крот. – Потусуешься там среди наших. Система знает всех. Пойдем.
Они свернули с Гороховой улицы во двор какого-то дома, прошли через бывший сквер старинной усадьбы, вошли в дверь со стороны заднего фасада, и тут Муром, словно Алиса в Стране чудес, почувствовал, что оказался в Странном Месте.
Диковинная архитектура поражала нелогичностью. Как будто старый питерский дом – в целях маскировки, что ли? – возвели над совсем древним храмом с куполом на шести колоннах.
В обе стороны от двери по кругу вдоль стен взбегала вверх чугунная лестница, разветвляясь и вправо и влево.
Все стены вдоль лестницы и сами колонны были исписаны и изрисованы самодеятельными художниками вкривь и вкось, но это только придавало значительности удивительному сооружению: столько людей приложили здесь свою руку, что уже без слов было понятно: место – культовое, подобное пещерам первобытных людей – с магическими петроглифами. Возможно, и без жертвоприношений не обошлось.
Площадка по центру лестницы, возвышаясь от первой ступени, несомненно, годилась для проведения каких-нибудь ритуалов.
– Ротонда! Центр Мироздания, – сказал Крот и с горделивой улыбкой повернулся, чтоб оценить реакцию приятеля.
– Эй, братья, забить есть? – окликнул обоих какой-то тощий паренек в драных джинсах, жавшийся к стене возле батареи.
– Извини, брат, пусто!
– А дринч?
– На! – Крот отдал пареньку недопитую бутылку пива, которую держал в руке.
– Приход, – обрадовался парень. Вскочил, выхватил бутылку, быстрыми жадными глотками опустошил ее, рыгнул и деловито спросил: – А че пришли-то?
– Он… Вот ему надо. Герлу одну ищет, – пояснил Крот.
Парень нагнулся, катнул пустую бутылку в темный угол подъезда и подошел знакомиться. Протянул руку дощечкой вперед сперва Кроту, потому Мурому:
– Привет, я – Весло. Так что за герла?
– Марина. Говорила, с Обуховской Обороны. Такая… на джинсовке стрекоза нарисована, ручкой. На спине.
– Рыжая?
– Кто?
– Дед Пихто, – засмеялся Весло. – Герла, конечно!
Муром помотал головой:
– Не. Черненькая.
– Не видал. Извини, брат.
Весло, улыбаясь, отошел в сторону – туда, где бренчали на гитаре трое каких-то подростков.
На его место с верхней площадки лестницы спустилась лохматая длинноносая девица. Уселась на нижней ступеньке и окликнула Мурома:
– Эй, пионер![20] А зачем тебе эта герла? Вписка твоя? Ну, вписаться[21], что ли, некуда?
Муром пожал плечами:
– Да нет. Я так…
Ну не объяснять же этой длинноносой, что Марина с Обуховской Обороны – первая в жизни Кольки Фомина герла, из-за которой он вдруг понял, зачем эти девчонки вообще на свет появляются.
– Может, завернутый?[22] – засмеялась девица. – А где ты ее видел-то?
– У Фаины, – ответил за приятеля Крот. – Но там она уже три дня не появляется. Да какая разница? Система знает всех.
– Система, конечно, – усмехнулась длинноносая. – Но я не знаю. Кстати, привет, я Линда.
Она лениво встала, развинченной походкой подошла к батарее и, пошарив за ней, вынула из заначки припрятанную кем-то мятую пачку «БТ».
Внутри обнаружились пять сигарет. Тяжело вздохнув, девица сунула одну сигарету в рот, другую – за ухо и с пачкой вернулась к ребятам, щелкая зажигалкой.
Весло, допивший пиво у Мурома, вернулся и сел рядом с длинноносой Линдой и потеснившимся Кротом на ступеньку. Честно разделив курево, засмолили все четверо, прищуриваясь от едкого дыма.
– Если хочешь здесь кого-то найти, – сказала длинноносая Линда, – нужно написать желание. На стене…
– А еще хороший способ, – добавил Весло, глубоко затягиваясь, – переночевать здесь. После полуночи явится Дьявол – скажешь ему свое желание, он все исполнит.
– Почему? – вытаращился Муром. «Не может быть, чтоб они все это серьезно, – мелькнуло у него в голове. – Или они психи больше, чем я, или просто подкалывают». – Почему это Дьявол будет исполнять мое желание?
– А почему он сюда явится в полночь, ты узнать не хочешь? – ответил вопросом на вопрос Весло. Он ухмылялся, глядя на заезжего провинциала.
– Ну и почему? – озадаченно спросил Муром.
– Потому! – сказал Весло. – Потому что здесь Центр Мироздания! И ты в нем. Смотри сюда – вот. – Он ткнул рукой в кованые узоры чугунных перил. – Что видишь?
– Что? Звездочку, – ответил Муром.
Весло заржал:
– В глазах у тебя звездочки!
– Октябрята – веселые ребята, – бормотнула Линда, затягиваясь. Она держала сигарету в кулачке, по-солдатски.
– Это тебе не звездочки, а символ рогатого Бафомета, врубаешься?
– Бафомет – одно из имен Дьявола, – пояснила Линда. – Этот дом, ходят слухи, строили когда-то специально для масонской секты. Ложа Бафомета. Ему розенкрейцеры поклонялись.
– А, – сказал Муром и оглянулся на Крота. Крот пожал плечами: мол, а че? Нормально. Система знает все.
Расспрашивать, кто такие розенкрейцеры, Муром не стал.
Новичка встретили внизу. Человек в маске и в глухом плаще до пят попросил повернуться, завязал вновь прибывшему глаза черным шелком и повел вверх по ступеням невидимой бесконечной лестницы.
Шли так долго, что у новенького с непривычки закружилась голова – вероятно, отсутствие ориентиров сбило с толку аппарат равновесия в мозгу. Потом были переходы то вправо, то влево, кто-то шептал из-за спины вопросы, на которые приходилось отвечать в точности так, как учил куратор.
Потом лестница пошла вниз.
Наконец спертый воздух и запах свечной гари подсказали, что место действия уже близко: все было именно так, как и описывал куратор.
– Когда вам снимут повязку и вы увидите братьев, не вздумайте засмеяться или хотя бы улыбнуться. И ни в коем случае никому из тех, кого вы, скорее всего, узнаете, нельзя дать понять, что их лица вам известны. Это не принято и будет расценено как неуважение к обществу. Однако непременно запомните лица всех братьев. Это пригодится вам для вашей карьеры. Постарайтесь запомнить каждого.