Забившись в дальний угол, Наталья крутилась, уворачиваясь от лап солдата. Тем временем другие с комендантом вместе, остановившись возле открытой двери, ржали, глядя, как она мечется.
Кузнец наблюдал за происходящим исподлобья. Глаза его налились кровью и сверкали по-волчьи.
— А этот что здесь? — спросил комендант, выбивая трубку о дверной косяк. — Эй ты! Чего уставился?!
Кузнец промолчал. Но глаз не отвел.
Наталья пищала в углу, отбрыкиваясь от своего мучителя из последних сил. Наконец бугай ухитрился схватить девушку за ногу и, не обращая внимания на ее вопли, потянул к себе.
— Замущ, замущ пошли! — пыхтел свей. Наталья выла от боли и ужаса.
— Помоги, — попросила она кузнеца. — Помоги же!
Кузнец смотрел на коменданта. Низенький, морщинистый, как подгнившее яблоко, неопрятный человек в богато расшитом камзоле делал угрожающие сердитые жесты в сторону пленника, однако в подземную комору далеко не заходил — брезговал, боялся испачкать и камзол, и башмаки.
Да и к чему было трудиться? Здоровущий, словно лось, свей уже сломил сопротивление Натальи и волок ее по земле к выходу. Обессилев, она все-таки цеплялась еще руками, задыхаясь от слез, чертила борозды на черной земле.
— Эх ты, в бога душу… — пробормотал кузнец, видя, что не по его выходит. И вдруг, мгновенно подобравшись, скакнул на плечи солдату, тащившему девушку, обхватил руками лоб гиганта. Тот от неожиданности сел с размаху на земляной пол.
— Наталья, хватай ключ! Беги!
Кузнец швырнул Наталье ключ и даже, схватив за плечо, толкнул ее в сторону потайного хода. А сам с загривка ее мучителя перескочил вперед и железными своими кулаками принялся молотить врага по голове, отчего у противника развезло по лицу кровавую юшку.
Опрокинувшись на спину, будто исполинский жук, солдат свейский размахивал лапищами, стараясь отбить быстрые удары кузнеца и делая судорожные попытки подняться.
Наталья кинулась в глубь коморы, раскидала неплотно прикрывающий деревянную дверцу дерн. Вставила ключ в замок, нажала… Замок заскрипел. Туго.
— Быстрее, давай! Торопись! — сдавленно крикнул кузнец.
Комендант, увидав, что его солдат проигрывает одиночное сражение, опомнился, заорал. Повинуясь приказу, все его воины ринулись вперед и скопом навалились на строптивого кузнеца.
Один вцепился пленнику в бороду, другой в руку, третий схватил за голову, пытаясь отклонить ее назад, вывернуть шею. Но кузнец, как кряжистый сучковатый пень, не поддавался.
Только хрипел:
— Быстрее, Наталья! Копаешься, клуша…
Наталья изо всех сил налегла на ключ — замок щелкнул.
— Толкай дверь! Толкай! — хрипел кузнец.
Комендант, наблюдая за ходом боя, поднес к дверному проему фонарь и увидал, что дверь тайного хода открыта, а девица уже стоит на пороге. Вознегодовав, он с криком влетел тоже в комору, намереваясь преследовать и поймать беглянку.
Глаза кузнеца блеснули.
— Наконец-то. Беги уже, дура! — крикнул он застывшей у двери Наталье.
Нечеловеческим усилием вырвался из рук двоих солдат, что держали его, а того, что вцепился ему в руку, протащил на себе прямо к деревянной подпорке.
— С Богом!
Он успел еще перекреститься, а потом с размаху вышиб подпорку ногой.
Наталья оглянулась. В последний миг она увидела глаза кузнеца — в них светилась спокойная мощь несломленного человеческого духа.
Когда дверь позади захлопнулась и вся масса земли и дерна с кровли сорвалась и обрушилась, похоронив под собой и кузнеца, и чужеземцев солдат с комендантом, и огромного свея, намеревавшегося на Наталье «жениться», этот взгляд придал ей столько сил, что, несмотря на ужас позади и страх и неизвестность впереди, на душе у нее сделалось вдруг легко и спокойно.
Что-то в этом взгляде примирило Наталью с собой.
Она жива. И будет жить дальше.
Она шагнула вперед, чтобы отойти от двери, и, неудачно поскользнувшись, рухнула с деревянной площадки.
Наталья открыла глаза. Напротив ходили какие-то неясные тени. Кто-то говорил поблизости глухо, как в вату. Очень медленно возвращалась способность нормально воспринимать речь.
— Простите… я упала…
— Наконец-то! Пришла в себя! Слава богу! — сразу несколько голосов откликнулись и возбужденно забубнили вокруг нее.
— Эй, но откуда у нее ключ? Ничего не понимаю.
— Ключ? Что за ключ?
— Ключ от Мертвого бастиона. Вернее, от потайного хода…
— Причем нам она говорила, что взяла его с той стороны.
— Да ладно! Как это с той?
— Бред. Не очухалась девушка. С той стороны земля. Грунт! Почва. Мы ж только снаружи дверь откопали. Ход завален.
Голоса бубнили, проваливаясь в серую вату тумана возле Натальи.
— Интересно, что это с ней было? Припадок? — растерянно спросил какой-то длинный бугай, назойливо нависая над самым ее лицом.
— Отойди, — попросила Наталья.
— Как это — «отойди»? — оскорбился здоровяк. — Мы же с тобой в ресторан собирались. Але?!
— Не пойдет она с тобой в ресторан, — сказал кто-то, поддерживая Наталью твердыми, как железо, руками. Ей было легко опираться на эти руки. Она чувствовала, что, пока они ее держат, ничего плохого с ней не случится.
— Она не пойдет. По крайней мере сегодня.
— Ни сегодня, ни завтра. Никогда, — тихо подтвердила Наталья. — Извини, Андрей. Ресторан отменяется. И все остальное тоже.
— То есть… это в каком смысле?
Наталья не пыталась объяснять. Как можно выразить словами и где взять рациональные аргументы, если ты просто кожей чувствуешь, что кто-то одним своим присутствием дарит тебе жизнь, а другой — не больше, чем шампанское и розы, квартиру с машиной и кольцо с бриллиантом — в сущности, такие… миражи.
ПУТЬ КРУГОВ НА ВОДЕ, ИЛИ ЖИВОЙ КЛИНОК
Александровский парк, 7,
Военно-исторический музей артиллерии, инженерных войск и войск связи
В 1994 году Валерию Быкову — это лучший друг и первый зам. нашего шефа — некий антикварный спекулянт предложил приобрести старинный японский меч. По его словам — раритет музейного уровня.
Быков обрадовался. Дело в том, что год назад наш шеф, Юрий Константинович Кротов, женился на японке и с тех пор во всем проявлял чрезвычайный интерес к родине своей супруги. По делам он часто посещал Японию и с каждым разом все больше проникался самурайским духом.
Подарить шефу такое оружие — значит, по-настоящему осчастливить его. Как раз вскоре намечалась годовщина свадьбы Кротова. Быков посовещался с коллегами, и все мы, сотрудники фирмы, согласились, что идея хорошая.
Быков созвонился со спекулянтом; тот быстро приехал, чтобы показать товар лицом. Смотрины проходили в офисе.
Не страдая по жизни от большой доверчивости, Быков предварительно отыскал человека, который мог бы выступить экспертом, потому что еще с советских времен занимался восстановлением и шлифовкой старинного холодного оружия. В своем роде он был специалистом уникальным.
Нам его представили без всякой помпезности: просто Саша.
Что-то азиатское было в лице этого Саши: скошенные широкие скулы, круглое лицо, тяжелые монголоидные веки, нависающие над блестящими черными глазами. Разве что нос беспечно выдавал в нем славянина — почти уплощенной азиатской формы переносица неожиданно перекала во вполне рязанскую курносую бульбочку над узким, как лезвие, ртом. Одетый скромно, в шерстяной свитер грубой домашней вязки и затертые, залатанные джинсы, Саша явился на встречу загодя, но в ожидании барыги разговаривать ни с кем не стал. Он вообще предпочитал больше помалкивать, чем говорить.
— Вот, — сказал барыга, разворачивая серую льняную тряпицу. Внутри лежала полоска железа с заостренным концом. На первый взгляд — ничем не примечательная.
— Что это? — поразился Бык. Он не ожидал что ценное оружие будет выглядеть столь невзрачно. Мы все столпились у стола, разглядывая железяку.
— Вакидзаси. Меч самурайской чести. Каждый знатный воин Японии носил такой при себе — голову врагу отрезать, раненого соратника добить или, при неудачном раскладе, самому… обряд самоубийства совершить. Стопудово японская вещь, — сказал барыга. — Музейный вариант. Берите, не пожалеете!
— И откуда это у тебя?
— Долгая басня…
— А мы не торопимся, — пожал плечами Бык.
Саша вразвалочку подошел взглянуть. Пока барыга разливался соловьем, рассказывая, откуда и как попал к нему клинок, Саша все рассматривал потемнелую железку, все крутил ее в руках. Барыга от такой внимательности заметно нервничал, но на его красноречие это не влияло.
Скорее наоборот.
По словам спекулянта, клинок долгое время валялся на кухне у какой-то старухи. Ее мать до революции работала в бутафорском цеху императорского Михайловского театра. Оттуда и принесла домой клинок за какой-то надобностью.
— Повезло еще, что эта бабка ничего на помойку не выбрасывает. Хозяйственная… А клинок серьезный.
— В бутафории — серьезный? — переспросил Бык.
— Ну так он в бутафорию-то из музея попал! Из артиллерийского музея…
Чувствуя, что словам его не доверяют, спекулянт раскраснелся и засуетился. А Быков, напротив, почуяв слабину, начал давить, чтобы прояснить все темные моменты заранее.
— Ага, ага. Признайся, что заливаешь! Расскажи еще, как бабкин папаша музей ограбил, — насмешливо протянул он.
И тогда Саша впервые заговорил, вполголоса и как бы нехотя:
— Он прав. Это вполне возможно. Еще при Петре военные собирали образцы оружия. Так сказать, по велению души. Начали с одной старинной пушечки, а закончили крупнейшей в Европе коллекцией. Бывший «Достопамятный зал» разросся в собрание на три этажа, больше десяти тысяч различных предметов — русское, западноевропейское и восточное оружие; ружья, пистолеты, клинки, ножи, мечи, щиты, доспехи. И свое, и трофейное. Плюс подарки послов азиатских держав, в том числе, конечно, Японии. Во времена Симодского трактата…
Но… не в этом дело. Как известно, в 1864 году в империи затеяли большие перемены. Реформы, то-се… А как у нас реформы проводят? Сначала переименовывают. Потом чиновников перетасуют в колоде. Потом затеют переезды из одного здания в другое. А переезд равен двум пожарам.