Проблема этой модели состоит в том, что она не признает необходимость сексуального подавления. Даже на свободном сексуальном рынке, сложившемся после 1960-х годов, закон часто требует от нас подавлять наши сексуальные импульсы. Если вы хотите заняться сексом с определенным человеком, но он либо не хочет, либо не может дать согласие, то закон обязывает вас подавить свое желание. Кроме того, вам запрещено заниматься сексом с животным или трупом, а в Англии и Уэльсе, как и в большинстве других государств, вы даже не можете легально посмотреть порно, в котором есть элементы зоо- или некрофилии. Более того, вам может грозить тюремное заключение, если вы мастурбируете или занимаетесь сексом в общественном месте – факт, который возмущает квир-теоретика Пэта Калифиа, который спрашивает:
Почему секс должен быть скрыт от глаз? Многие другие приносящие удовольствие действия или акты коммуникации совершаются публично, и это в порядке вещей: еда, употребление алкоголя, общение, просмотр фильмов, написание писем, учеба или преподавание, шутки и смех, наслаждение изящными искусствами. Неужели секс настолько опасен, ненавистен и ужасен, что мы не можем допустить его в свое поле зрения? Неужели обнаженные тела настолько уродливы или постыдны, что мы не можем вынести вида голых ягодиц или гениталий без того, чтобы не скукожиться до смерти?[112]
К несчастью для Калифиа, его призыв к нарушению данного табу не был поддержан общественным мнением. В действительности подавление сексуальных импульсов является требованием всех без исключения обществ. Разница лишь в том, где именно проходит граница дозволенного.
Слово «викторианский» часто ассоциируется у нас с сексуальным подавлением, и дело тут, судя по всему, вот в чем. Хотя, как я говорила выше, исторический маятник сексуальных свобод постоянно качается из стороны в сторону, его последнее сильное колебание к непомерной благопристойности пришлось как раз на эпоху викторианской Британии. Однако, как указывали историки-ревизионисты, – в частности Мэтью Суит, – популярное представление о викторианцах как о людях, у которых даже голые ножки стола вызывали возмущение, не совсем корректно[113]. В действительности это было противоречивое общество, которое умудрялось совмещать порой тошнотворно-сентиментальное отношение к детям с широко распространенной детской проституцией, и до 1875 года возраст согласия составлял всего двенадцать лет.
И в то же время нет сомнений, что уровень подавления в викторианском обществе был выше, чем в современном, и что результатом этого стали ужасающие зверства, прежде всего, в отношении геев и незамужних матерей. Сексуальное подавление – это грубый инструмент, но мы не можем полностью отказаться от него, на что нам указывают ошибки 1970-х. Радикальные устремления сексуального либерализма не работают в мире, в котором человеческая сексуальность далеко не всегда прекрасна, но зачастую безнравственна и отвратительна. Желание освободить «пескарей» – это хорошо, но опрометчивые действия могут привести к тому, что неограниченную свободу получат также и «щуки». Иной расклад просто немыслим в обществе, где все связано со всем.
Однако прогрессистский нарратив затушевывает эту истину, тем самым нанося ужасный вред «пескарям», которые, таким образом, приносятся в жертву делу сексуального освобождения. Для общества ставить на первое место желания людей с высоким уровнем социосексуальности с необходимостью означает отдавать предпочтение желаниям мужчин (исходя из естественного распределения этого параметра), а чтобы удовлетворить их, нужны другие люди, и в основном это молодые девушки.
Сторонники сексуального тэтчеризма будут отмахиваться от этой проблемы, настаивая на том, что «пескари» вполне способны пользоваться своей свободой, говоря «нет». Они могут даже обвинить меня в том, что я проявляю высокомерие, когда говорю о ком-то как о «пескаре». Однако я полагаю, что многие читатели смогут вспомнить случаи, когда попытка воспользоваться своей свободой перед лицом сексуального принуждения не оказалась действенной для них или для кого-то еще – подобно тому как большинство из нас могут вспомнить случаи, когда кто-то из наших знакомых был использован его работодателем вопреки его воле. На поле сексуальности далеко не все игроки находятся в равном положении, но в интересах сильных мира сего – убедить нас, что это не так.
Когда мы сдираем всю сексуальную мораль до голых костей, оставляя только принцип согласия, мы освобождаем путь для некоторых особенно хищных «щук». Как показывает пример пропаганды педофилии, системы согласия недостаточно, чтобы защитить от вреда тех, кто находится в уязвимом положении. Учитывая всю важность и сложность проблемы сексуальных отношений, нам требуется чрезвычайно сложная моральная система, и едва ли различные Мишели Фуко или Гейл Рубины смогли бы ее создать.
Но возврат к традиционализму также не является хорошим решением. Я отвергаю хронологический снобизм прогрессистов, которые не воспринимают всерьез людей более ранних эпох, представляя их как глупых и опасных. Однако мир, в котором мы живем сегодня, очень далек от мира, в котором были сформулированы древние религиозные кодексы. Наши предки жили в материальных условиях, резко отличающихся от современных: у них не было надежной контрацепции, они жили в небольших и менее сложных обществах с очень высоким уровнем рождаемости и смертности и по необходимости отводили совершенно иные социальные и экономические роли мужчинам и женщинам. Подражая прошлому, мы не научимся жить в двадцать первом веке.
Наши моральные интуиции помогают нам как-то сориентироваться. Сексуальный либерализм требует, чтобы мы избавились от инстинктивного отвращения, которое часто имеет защитную функцию. Я открыла эту главу несколькими примерами экстремального сексуального поведения, которые могут вызвать у нас беспокойство, но которые трудно осудить, оставаясь в рамках либерализма. Можно также привести множество тревожных примеров из реальной жизни. Так, в 2021 году американский актер Арми Хаммер попал в заголовки газет, когда несколько девушек, с которыми он ранее состоял в отношениях, обвинили его в принуждающем поведении. В частности, Кортни Вучекович сообщила, что Хаммер «делал некоторые вещи, которые доставляли мне дискомфорт», и назвала его «одержимым»[114]. Пейдж Лоренце, другая бывшая девушка Хаммера, говорила о его «контролирующем» поведении, из-за которого у нее было «что-то вроде тошноты в желудке»[115].
Странность этих конкретных случаев #MeToo заключается в том, что на самом деле произошедшее не должно было никого удивлять. Хаммер долгое время открыто признавался в своих сексуальных пристрастиях, которые основывались на насилии и унижении. Помимо того что еще в 2013 году он рассказывал журналу «Плейбой», что ему нравится душить девушек[116], он также признавался своим подругам в склонности к каннибализму. С тех пор некоторые из этих женщин сообщили журналистам, что Хаммеру нравилось причинять им боль во время секса и что он также говорил им о своем желании сломать их кости, съесть их кожу и поджарить их плоть на барбекю.
Казалось бы, как только эти женщины узнавали о «странностях» Хаммера, они должны были незамедлительно разрывать с ним отношения. Однако, по всей видимости, они находились под влиянием убеждения сексуального либерализма, что существует четкая грань между тем, как человек ведет себя в спальне, и тем, как он ведет себя за ее пределами. Поэтому, хотя им не очень приходилось по вкусу пристрастие Хаммера к каннибализму, они не могли ничего возразить против этого. Они подавляли свою моральную интуицию и в результате оказались втянуты на орбиту опасного и жестокого человека. Как мы увидим в главе 6, это предсказуемое следствие либерального отношения к БДСМ, особенно губительного для наивных покладистых «пескарей».
Сексуальный либерализм вводит нас в заблуждение, когда не только игнорирует, но также активно сопротивляется нашим моральным интуициям. И все же сама по себе наша интуиция – не самый надежный советчик (это слишком упрощенный ориентир, как и принцип согласия). В целом мы можем прийти к согласию относительно наиболее возмутительных примеров (таких как каннибализм), однако интуиции людей не всегда полностью совпадают. Инцест – универсальное табу, по мнению многих антропологов, – сегодня входит в число популярных категорий на мейнстримных порносайтах, что говорит о немалом интересе пользователей. Моральная интуиция может быть отправной точкой, но иногда она оказывается плохим проводником.
Я не собираюсь делать вид, что можно легко решить эту проблему. Вопрос о том, как мы должны вести себя в сексуальном плане, не намного проще вопроса о том, как мы должны вести себя в целом, и после тысячелетий, проведенных в поисках ответа, мы все еще далеки от консенсуса. Тем не менее, вот какой вклад я могу внести в это обсуждение: нам следует относиться к нашим сексуальным партнерам с уважением; мы не должны смотреть на других людей как на набор частей тела, которые можно просто использовать в свое удовольствие; нам следует стремиться к любви и взаимности во всех наших сексуальных отношениях, независимо от того, гомосексуальны они или гетеросексуальны, и ставить добродетель выше желания; мы не должны предполагать, что любое чувство, зародившееся в наших сердцах (или в наших чреслах), – это сигнал для действия.
Подавлять свое желание – вот что следовало делать Арми Хаммеру и Джимми Сэвилу. Первому – когда ему хотелось сделать больно своим партнершам. Второму – когда ему хотелось надругаться над ребенком. Это не причинило бы им никакого вреда, потому что определенная степень сексуального подавления – это правильно и необходимо. Мир был бы лучше, если бы такие люди больше стыдились своих желаний и позволяли бы этому стыду направлять их действия, тем самым повышая уровень самоконтроля. И не только самым омерзительным насильникам следовало бы ставить добродетель выше желания. Вероятно, все мы время от времени поддаемся искушению своих худших инстинктов, и именно к этому нас подстрекает культура, поощряющая гедонизм.