Идея обладания
В главе 2 мы выделили важные различия между стандартными мужской и женской сексуальностью. В случае женской сексуальности в глаза бросается одержимость проявлениями эмоциональной верности со стороны партнера. Это логично, ведь беременная и кормящая женщина крайне уязвима, и ей было бы очень сложно выжить без обеспеченного и ответственного партнера. Мужчина может разными способами заявлять о готовности занять эту роль – например, дарить подарки, окружать партнера вниманием, проявлять доброту к детям.
Но у него могут быть и менее приятные способы проявления своей привязанности. Кристиан Грей – жестокий, контролирующий грубиян, но его навязчивое поведение по отношению к Анастейше все же демонстрирует его непоколебимую привязанность. Цепочно-плеточная приправа «Пятидесяти оттенков» ложится на очень старый романтический сюжет – красивый и сильный мужчина до глубины души влюбляется в героиню и пойдет ради нее на что угодно, даже на насилие.
Взгляните при случае на обложки и аннотации книжек издательства «Миллз и Бун», написанные для старшей и более традиционной аудитории, чем «Пятьдесят оттенков». Герой каждый раз крупный и мускулистый. Успешный профессионал (например, хирург) или безрассудный бродяга (пират или разбойник). От книги к книге герои могут быть более или менее агрессивными, сюжет может немного меняться, но одно остается неизменным – герои никогда не притворяются недоступными, не испытывают сомнений в своих предпочтениях и никогда не отвлекаются на других женщин. Задолго до «Пятидесяти оттенков» читательницы лелеяли фантазию о мужчине, который, зачастую навязчиво, реально на них запал.
Если повезет, эта жажда нераздельного внимания поможет найти мягкого здоровяка, который с любовью и нежностью относится к детям, женщинам и котятам. Но иногда это рациональное женское желание найти верного партнера перехватывают такие, как Кристиан Грей. Да, он несомненно привязан к Анастейше, но все равно одержим контролем и опасен.
Как ни печально, в реальной жизни Кристианы Греи далеко не так верны своим Анастейшам, как на страницах книг. Неопытная или слишком доверчивая женщина легко может принять ревнивость за проявление верности и попасть под чары агрессивного выдуманного героя. Но дело в том, что в реальном мире две эти черты совершенно не обязательно идут рука об руку.
Консервативному писателю и психиатру Теодору Далримплу никогда не нравился феминизм. Впрочем, именно это делает его анализ ревности более беспристрастным. Работая в больнице неблагополучного района английского Бирмингема, Далримпл часто сталкивался как с жертвами, так и с виновниками домашнего насилия. Он описывает переживания пациентов, не слишком выбирая слова:
Подавляющее большинство ревнивых мужчин, что я встречал, нагло изменяют объекту своей предполагаемой страсти. Причем других женщин они иногда держат в таком же ревнивом подчинении где-то в городе, а иногда далеко за его пределами. В то же время они без тени сожаления заставляют других женщин изменять своим партнерам, нисколько не беспокоясь о других мужчинах. Наоборот, это даже помогает их хрупкой самооценке. В результате они видят во всех других мужчинах своих соперников, так как вражда не может быть односторонней. Вот почему даже одного короткого взгляда на его подругу достаточно, чтобы в пабе началась ссора. И не только между девушкой и ее любовником, но и между самими мужчинами[203].
Женщинам, которые связываются с такими мужчинами, Далримпл приписывает склонность к самоповреждению, которую далеко не всегда признают феминистки, но с которой знакомы все, кто работал с жертвами домашнего насилия:
Но почему женщина не уходит от мужчины, как только он проявляет насилие? Потому что насилие кажется единственным знаком – извращенным знаком – его привязанности. Ему нужно исключительное сексуальное обладание, ей нужны постоянные отношения. И она ошибочно полагает, что удар по лицу и попытка задушить хотя бы доказывают, что она все еще ему интересна. Единственное, кроме сексуального акта, доказательство, на которое она может рассчитывать. Не вступая с ней в брак, он фингалом расписывается в любви, почитании и заботе[204].
В этой главе я постараюсь доказать, что БДСМ представляет собой всего лишь новую оболочку, новую красивую упаковку токсичных отношений между мужчиной и женщиной. Хотя сексуальное подчинение «сабов» «домами» и приобрело в последние десятилетия контркультурный оттенок, само по себе оно старо как мир. Как мы увидим, сторонники БДСМ приложили немало усилий, чтобы выдать свою практику за нечто подрывное и революционное. Но на самом деле это не так. Во-первых, популяризация БДСМ позволила мужчинам и дальше безнаказанно избивать женщин. Во-вторых, она принесла огромные дивиденды порноиндустрии и производителям ширпотребного латекса. Иными словами, БДСМ выгодно жестоким мужчинам и капиталу. Оно не производит никакой революции.
Одним из наиболее популярных символов БДСМ являются очень специфические и весьма редко встречающиеся отношения между богатым бизнесменом и женщиной-госпожой, которая за нескромную плату бьет его плетью. Конечно, такие отношения бывают, и их забавная непривычность часто привлекает сценаристов и медиа. Но они отнюдь не типичны.
Большая часть тех, кто подчиняется («сабов») – женщины, большая часть доминантов («домов») – мужчины. Исследование 2013 года[205] среди участников БДСМ-форума показало, что лишь 34 % мужчин предпочитают позицию подчиняющегося, и еще меньшая доля женщин, только 8 %, считают себя доминантами. То же самое исследование выявило, что «домами», как правило, являются люди, в целом менее склонные идти на компромисс, более требовательные и решительные. «Сабы», напротив, более склонны к компромиссу и предпочитают доставлять удовольствие. Эти результаты ставят под сомнение популярное мнение, что людей привлекают в БДСМ роли, противоположные их повседневному характеру. Судя по всему, все наоборот. Как правило, «домы» остаются «домами», а «сабы» – «сабами» за пределами спальни (или секс-подземелья). БДСМ не отменяет сексуальное угнетение женщин мужчинами. Оно его подкрепляет.
Сатклиффовская женщина
К сожалению, феминистки двадцать первого века по большей части так не считают. Эта точка зрения не была общепринятой даже в 1970-е, во времена расцвета радикального феминизма. Например, в своем влиятельном тексте «Садовская женщина» 1978 года Анджела Картер предприняла литературную деконструкцию сочинений праотца БДСМ – маркиза де Сада, французского аристократа, от которого пошло слово «садизм». В модной тогда психоаналитической стилистике Картер описывает работы де Сада как протофеминизм, видя в «порнографе» – самым знаменитым из которых и был де Сад – «бессознательного союзника» женщин, «потому что он подходит к порогу знаковой и глубокой истины»[206]. Изобретение «садовской женщины» – часть долгой и грустной истории феминисток-интеллектуалок, ставящих свою концептуальную мастурбацию выше реальных интересов обычных женщин и девочек.
Далеко не только Картер выразила де Саду свое почтение. За годы, прошедшие после выхода «Садовской женщины», к ней присоединились многие другие секс-позитивные феминитски, заявившие права женщин на БДСМ. Не говоря о многочисленных мужчинах, которые в прошлом тоже восхищались де Садом. Например, его работы переоткрыли в XIX веке Флобер и Бодлер, а в 1920-е они привлекли сюрреалистов, в том числе Мана Рея, Андре Бретона и Дали, которые поддержали садовское требование абсолютной сексуальной свободы[207].
Конечно, все это было далеко от широкой культуры. Даже просто раздобыть книги де Сада было нелегко, потому что они были запрещены во Франции вплоть до 1957 года[208]. Тем не менее в 1960-е они стали широко доступны и обрели новый блеск. Так, Гонзак Сен-Бри, автор недавней биографии де Сада, говорит о его влиянии на сексуальную революцию 60-х[209]. Сен-Бри вспоминает себя в двадцать лет, во время студенческих протестов в мае 1968 года: «Я смотрел на все эти плакаты “Запрещено запрещать” и “Делай, что хочешь”. Я внезапно осознал, что все наши революционные фразы идут от де Сада. Его призрак в напудренном парике внезапно начал мерещиться мне на окружающих баррикадах!»[210]
Более того, в определенных кругах де Сад до сих пор остается в моде. Настолько, что его сегодняшнему потомку, графу де Саду, удалось выстроить на семейном имени целый бизнес «Дом де Сада», специализирующийся на предметах роскоши, вине и ароматизированных свечах. В честь двухсотлетия его смерти он выпустил линейку бюстов маркиза с ценником в 5 700 долларов[211]. В тот же год несколько престижных музеев Парижа провели выставки, посвященные жизни и работам де Сада[212]. Хотя, насколько мне известно, все эти видные сторонники де Сада прекрасно знают его реальную биографию – что он держал в заточении, насиловал и пытал многочисленных проституток и слуг, в том числе нескольких детей. И что ни одна из его жертв определенно не давала на это согласия, о чем каждая немедленно сообщала властям, как только ей удавалось сбежать.
В возрасте тридцати семи лет де Сад попадает в тюрьму, где проведет большую часть оставшейся жизни. У него остается единственный способ удовлетворения своих жестоких фантазий – чернила и бумага. Из-под пера выходит его главный труд – «120 дней Содома» – книга, до краев наполненная отвратительными мизогинистскими ужасами. Вполне вероятно, что, если бы у него была возможность, его смертоносные фантазии превратились бы в реальные убийства, жертвами которых стали бы все те же бедные женщины и дети, над которыми он издевался до своего заключения. Обстановка восемнадцатого века создает, конечно, впечатление некоторой отдаленности, но на самом деле де Сад ничем не отличается от любого сегодняшнего насильника со склонностями к нанесению увечий и к пыткам. Анджела Картер могла с таким же успехом сочинить оду Йоркширскому потрошителю