Например, недавно в медиа разразился скандал по поводу того, что некоторые домовладельцы предлагали молодым арендаторам заключить договор «секса в обмен на аренду». Либеральные издания, например журнал «Гламур», назвали такие предложения «отвратительными» и «пугающими»[278], а газета «Гардиан» разочарованно констатировала, что «не предпринимаются достаточные усилия», чтобы привлечь к ответственности этих домовладельцев[279]. Лейбористская партия пообещала разобраться с этой проблемой, если у нее получится вернуться к власти и ввести в закон специальное обвинение за предложение «секса вместо арендной платы»[280]. Либеральные демократы поддержали этот проект[281].
Представитель «Кризисного центра по изнасилованиям Англии и Уэльса» указывает, что «согласие заняться сексом под страхом остаться без крыши над головой или в обмен на базовое человеческое право на жилище не является добровольным согласием… Любые сексуальные действия, не сопровождающиеся добровольным согласием, являются очень серьезным сексуальным преступлением»[282]. И та же самая феминистская организация пишет на своем сайте, что «простое участие в секс-индустрии еще не делает вас жертвой сексуального насилия»[283]. Короче говоря, продавать секс за деньги можно, за аренду – нельзя. Хотя лейбористы и либеральные демократы явно поражены феноменом «секса за аренду», демократы официально поддерживают декриминализацию продажи секса за деньги[284], а прошлый лидер лейбористов – Джереми Корбин – заявил, что считает декриминализацию секс-индустрии «более цивилизованным» вариантом[285].
Почему прямой обмен секса на деньги должен быть декриминализован и дестигматизирован, но обмен секса на жилье – нет? Ведь мы с удовольствием подсчитываем денежную стоимость аренды, когда, например, договариваемся о зарплате, которую будем платить няне. Простите мне мой цинизм, но не в том ли все дело, что мы находимся в гуще жилищного кризиса, из-за которого представительницы среднего класса – дочери политиков и журналистов – внезапно потеряли уверенность в своих возможностях оплаты аренды? И особенно в свете медиарепортажей, которые обостряют это беспокойство, рассказывая об особой уязвимости студентов перед лицом предложений «секса за аренду», которые «обнаруживаются во всех университетских городах, в том числе в Оксфорде, Бристоле и Брайтоне» – в местах нахождения наиболее престижных британских университетов[286].
Или возьмите, как другой пример либерально-феминистской непоследовательности, панику вокруг инцелов – «недобровольно воздерживающихся» мужчин, которые собираются в интернете и жалуются на свои неудачи в поиске девушки. В 2018 году экономист-либертарианец Робин Хэнсон в своем блоге выразил сочувствие инцелам:
Мужчина может обоснованно утверждать, что отсутствие доступа к сексу приносит ему такие же страдания, как другим – низкий доход. И может надеяться на кооперацию на основе такой идентичности, на лоббирование идеи перераспределения этого «товара», подразумевая, по крайней мере неявно, возможность применения силы, если их требования не будут удовлетворены… Это может принять форму простого перераспределения секса, а может быть дополнено денежной компенсацией[287].
Прогрессивные медиа пришли в ярость. Журнал «Слэйт» задался вопросом, не является ли Хэнсон «самым мерзким американским экономистом»[288]. А вот как выразила свой гнев Мойра Донеган из «Космополитена»:
В центре идеологии инцелов находится убеждение, что для мужчины секс с другим человеком – в частности, секс с проникновением с женщиной – является правом, а не привилегией. Инцелы говорят о сексе со Стейси (обобщенное имя для привлекательной женщины) так, как нормальные люди говорят о еде, воде и жилище – как о базовой потребности, необходимой для выживания… Женщины – не предметы обмена, мы не товары и не сырье[289].
Разумеется, я с этим согласна. Я тоже не считаю, что кто-то задолжал инцелам секс, даже если его «дополнить денежной компенсацией». Однако я хочу, чтобы вы обратили внимание на разницу в интонации между, с одной стороны, этим текстом – «Мы не обязаны заниматься с вами сексом», «наши вагины» – и, с другой стороны, остальными прогрессивными статьями о секс-работе, в том числе авторства самой Донеган или из «Слейта» и «Космополитена». Так, когда речь идет о сексуальной неприкосновенности женщин, занимающихся проституцией, все впадают в абсолютный прагматизм, и либеральных феминисток волнует только смягчение стигматизации. Однако, как только под угрозой «перераспределения» оказываются тела других женщин, не связанных с проституцией, о сексуальном расколдовывании немедленно забывают, а на его место приходят ярость и гнев. Как они посмели подумать, что красивая женщина может обратить внимание на инцела?
Эта ярость появляется потому, что в глубине души они понимают, что секс отличается от других видов социального взаимодействия и что, следовательно, продажа секса является совершенно особенным актом. Вендите Картер, жертве проституции и борцу против сексуальной торговли, удалось кратко выразить эту мысль: «Люди спрашивают меня: “В чем вред проституции самой по себе?” – этот вред заключается в самом сексуальном акте»[290].
Синдром культурной мертвой хватки
«Синдром мертвой хватки» – квазимедицинский термин, обозначающий импотенцию, вызванную избыточным потреблением порно. Это не только физиологическая проблема, вызванная интенсивной мастурбацией и последующей потерей чувствительности, но и психологическая проблема, связанная с перегрузкой сексуальными стимулами. Люди, страдающие от синдрома мертвой хватки, – почти все они мужчины – теряют возможность заниматься сексом с реальным человеком из-за постепенного притупления своих физических и эмоциональных реакций.
В главе 5 я описала парадоксальные последствия употребления порно, из-за которого человек начинает меньше заниматься сексом с реальными людьми, хотя подвергается более интенсивным сексуальным стимулам. Причем эти парадоксальные последствия не ограничиваются стенами спальни. По мере гиперсексуализации нашей публичной жизни мы входим, как я считаю, в эпоху синдрома культурной мертвой хватки. Мы каждый день подвергаемся такому количеству сексуальных стимулов, что они постепенно перестают на нас действовать.
Когда компания «Вандербра» запустила свою знаменитую рекламу «Привет, мальчики», то рекламные плакаты, на которых Ева Герцигова восхищается своим приподнятым вырезом, оказались настолько привлекательными, что отвлекали водителей и становились причиной аварий. Но это было в 1994 году. Сравните это с тем, что происходит сегодня, – попробуйте прогуляться по любой центральной улице британского города и посчитать, не сбившись со счета, сколько изображений грудей и задниц в нижнем белье вы увидите за десять минут. Они везде – на окнах магазинов, на автобусах, на обложках газет и журналов.
В торговом центре неподалеку от моего дома висит двухметровое фото. На нем одна девушка-модель в купальнике не просто целует, но буквально облизывает изнутри открытый рот другой модели. Это фото куда непристойнее плаката «Привет, мальчики» 1994 года, но я легко могла бы его не заметить, потому что похожие фото везде, они уже ничем не отличаются от обоев. На свободном рынке, не скованном моралью, сексуализация идет только в одном направлении, и причина проста – секс хорошо продается, и бизнес об этом знает.
Время от времени какое-нибудь новое культурное явление привлекает к себе внимание своим рвением еще более радикально преодолеть границы пристойного. Из недавнего – музыкальный клип на песню «ХЛЮП» (англ. WAP, не только звукоподражание, но и аббревиатура Wet Ass Pussy, «Офигенно мокрая киска») американских рэперш Карди Би и Меган Зи Сталлион, который был встречен лавиной позитивных комментариев со стороны либералов, увидевших в порнифицированной эстетике и ненормативной лексике «беззастенчивое прославление женской сексуальности», как выразился один из колумнистов «Гардиан»[291].
Однако прославление выглядело очень странно. Даже если мы предположим, что повторяющееся слово «шлюха» не следует понимать буквально, в тексте полно других указаний на понимание секса в духе коммерческой операции. Мужчина как объект похоти оценивается в тексте песни по двум критериям: размер его «королевской кобры» и банковский счет. «Заплати за мое обучение», – умоляет Меган этого воображаемого мужчину, которому достанется секс, только если он устроит «денежный дождь». «Выпрошу машину» во время секса, «зачитаю в его микрофон», чтобы обеспечить себе сделку с лейблом, «расскажу, откуда у меня это колечко на пальце» – щедрое описание отсылает не к женскому наслаждению, а к материальной выгоде.
«ХЛЮП» не имеет отношения к подлинной женской сексуальности, но он отлично описывает худшую сторону мужской – навязчивую и бесчеловечную сторону, которую с радостью используют те, кто гонится за прибылью. Дело в том, что, хотя женщины, даже притворяясь, на самом деле не верят в сексуальное расколдовывание, в него, хотя бы до некоторой степени, верит определенная прослойка мужчин. Эти мужчины смотрят на возраст, смотрят на внешность, но в остальном им не важно, в кого эякулировать, и они уж точно не беспокоятся, получает ли человек удовольствие. Их воля – и они бы использовали своих сексуальных партнеров в качестве неодушевленных отверстий. Напомню фрагмент из циркуляра генерала-квартирмейстера 1886 года, который я цитировала в начале главы: «нужно обеспечить необходимое количество женщин, [и] позаботиться, чтобы они были достаточно привлекательными