Это унизительно: дергаюсь, словно паяц, деревянная кукла на веревочках. Или того хуже — как дохлая лягушка под током.
Черная. Снова. Черная.
В комнате делается темно. Черные надписи… Они наползают, как стаи муравьев. Они тащат меня за собой — в темноту могилы.
Черным… «Ненавижу людей. Перестрелял бы, дай волю, больше половины своих знакомых. Скоты! Сволочи! Уроды! Для них ничего нет, кроме денег. Деньги и карьера. Беспринципные твари. Мало того — они все притворяются. Сделает гадость — и говорит: „Я пошутил!“ Видали такого шутника? Да он хуже свиньи!»
Черным… «И что за мужики пошли? Поголовные эгоисты, маменькины сынки. Тетки не лучше — гламурные дуры. Во что все эти люди превратили страну? Мы же никогда не выберемся из катастрофы!»
Пожалуйста… Дайте красную! Я хочу дышать…
«Кругом шакалы, шкурники. Каждый только за свое держится. Молодые мамашки офонарели, трясутся над своими детенышами как самки какие-то. Коровы. Старухи и старики всюду лезут без очереди. Мужики хамят. Раньше в метро место уступали женщинам, а теперь хоть повесься прям над их головой — задницу не оторвут. Чтоб вы все сдохли!!!»
Темнота перед глазами. Вспышки разноцветных молний.
«Мой парень — настоящий негодяй. На День святого Валентина всем подарили мишек, а мой жмот открыточку принес. Нате вам! Понятно, я ему скандал закатила. Так он меня бросил, мразь бесчувственная. Ненавижу людей!»
Воздуху, хоть немного… О-о-о…
«Каждый человек по-своему интересен. Любить людей надо хотя бы из любопытства». Красное!
Черное…
«Все бабы — суки. Среди мужиков у меня нет друзей. Они тупо меряются членами по каждому поводу. Ненавижу людей».
Змея. Громадная чешуйчатая тварь. Она ползает снаружи, стискивая кольца холодного тела, давит стены моей тюрьмы. У нее плоская черная голова с крохотными злобными глазками, она всунулась ко мне сквозь стену… Черная пасть с шипением раскрывается. С острых зубов капает яд.
«Я живу среди людей и не могу их не любить. Если человек не любит людей, значит, он не любит самого себя, ведь мы все — люди!»
Змея исчезла. Какое же это счастье — просто дышать! Нашелся добрый человек, написал красным. Ужасно жалко себя. Плачу, лежа на полу. Внизу кислорода должно быть больше. И здесь, наверное, холоднее.
Красная надпись. Черная надпись. Опять черная. В людях столько злобы.
От нехватки кислорода я начинаю зевать, дышу все чаще и чаще.
Красная надпись — вдох. Глоток воздуха. Черная — выдох. Нечем дышать. Ненавижу черное.
Вдох. Выдох.
Красное. Черное.
Сколько людей — столько здесь ненависти.
Щеки мои втягиваются и опадают, дрожа, словно жабры у рыбы. Сам себе я напоминаю рыбу — вялую, оглушенную плотвичку. Кто-то зацепил меня и выбросил на берег… И здесь я погибну. А тот, кто меня погубил, возможно, и не хотел ничего плохого. Он мечтал о другой рыбе — крупной, красивой. Я просто попался в сети. И теперь умру, забив песком пересохшее горло.
Кто, кто пишет здесь красным и черным на стенах? За что они губят меня?!
Почему я?!
Силы на исходе.
То, что творится со мной, — никчемная, глупая фантазия.
Но разве это единственная человеческая выдумка, способная убивать?
«Люби ближнего своего, прощай врагов твоих».
Глоток воздуха.
«Зачем лицемерить? Люди — враги, с ними надо бороться. Лицемеры, все до одного. Я ненавижу людей».
Я пытаюсь подняться — не знаю, зачем… На ногах мне уже не устоять, я и сидеть не в силах: слабость во всем теле. Голова кружится, перед глазами мельтешат мухи. Скоро ли конец? Я не хочу досматривать это кино до конца.
Я запутался в мыслях и во времени. Когда жизнь отмеряют короткими глотками воздуха, это немудрено — запутаться в секундах, утопить разум в мгновениях.
Как прекратить пытку? Неужели никто не придет на помощь? Я же ни в чем не виноват! Я ничего не сделал плохого. Да, да, я ответил на вопрос… Поставил галочку и согласился, чтоб ради всего человечества страдал один, но почему же непременно меня?!.
«Посмотрите на себя, какие вы подонки! Ненавидите друг друга, ненавидите людей? Ну идите, убейтесь об стену. Тот, кто ненавидит, — сам заслуживает смерти».
Вдох.
«Люди! Самые мерзкие, самые поганые твари. Они воняют или потом, или духами, их дети воняют какашками, а старики — мочой».
Выдох.
«Дождаться благодарности за свои добрые дела? Нет, это, конечно, редко. Скорее, наоборот. Но это не значит, что можно позволить себе оскотиниться…»
Вдох! Дышу. Змея шелестит за стеною, я слышу, как она ворочается.
Черная надпись. «Я одолжила соседу деньги. Он не отдал. Потом снова пришел просить. Пьяный в зюзю. Я сказала — нет. Так он, сволочь, стоял и орал на меня матами. На весь подъезд. Нет, делать людям добро ни к чему. Только себе же хуже сделаешь!»
И снова черным: «Люди подонки. Их всех надо уничтожить. Травить, как крыс. Морить, как тараканов. Без них на Земле будет чище».
Господи! Кто делает это со мной? Как остановить это?!
Черным: «Люди задают дурацкие вопросы и дают дурацкие советы. Они не знают, в чем смысл жизни, и даже не думают об этом».
В глазах темно. Грудь сдавило. Меня сейчас разорвет изнутри. Змея…
«Люди живут в абсурде и притворяются, что так и надо. Жалкие существа. И при этом — безжалостные! Разве это люди? Это спам».
Воздуху! Дышать… Боль в груди разрывает легкие. Дайте мне воздуху. Я хочу жить. Чем мне спасти себя? Жить.
— ЛЮДИ, Я ВАС…
Написано черным.
Дорогой друг! Тебе не придется ничего делать. Просто ответь на вопросы нашего теста:
— Любишь ли ты людей или ненавидишь их?
— Считаешь ли ты разумным, чтобы из девяти миллиардов людей кто-то один погиб в мучениях, а в награду за его гибель человечество получило бы в свое распоряжение вакцину абсолютной гуманности?
И помни: если ты не ответишь — уже завтра люди на планете Земля начнут умирать от неизлечимой болезни…
Александр ПодольскийЦифропокалипсис
© Александр Подольский, 2015
Ему всегда нравились книжные этажи. Прижатые друг к другу корешки, выцветшие страницы, шелест бумаги. Жук понимал, что больше всего в изгнании ему будет не хватать этого волшебного запаха библиотеки. Тут даже номера страниц писали буквами, а за стенами Башни бушевал совсем другой мир. Оцифрованный.
На лбу с каждым ударом сердца пульсировала буква Ж — полученная при рождении отметка о принадлежности к своей группе оборотней. Так уж вышло, что единственные друзья Жука тоже относились к началу алфавита. А и Б ждали на крыше, пришли прощаться. Чуть поодаль докуривал сигарету Филин, которому и предстояло оставить Жука под цифровым небом.
— Мне так жаль, — прошептала Азия и полезла обниматься. — Превращайся при любой опасности, понял? Не тяни, сразу превращайся. Так больше шансов… так ты хотя бы сможешь…
— Прожить подольше, я понял, — закончил Жук.
Под ногами всё ещё виднелась засохшая кровь, заставляя вспоминать снова и снова. Крики, цифру, убитых. Вчера ночью он дежурил на крыше и спутал в тёмном небе оборотня буквы Ф с обратившейся восьмёркой. Издалека Ф и 8 очень похожи, но Жук различил чудовище, только когда оно оторвало голову первому часовому. А потом и вовсе растерялся, наблюдая за резнёй. Если бы не огнемётчики, четырьмя трупами дело бы не ограничилось.
— Там же не только враги, — сказала Азия. — Остались люди, есть и блуждающие буквы.
— Ну всё-всё, — растолкал их Бор, — хватит тут соплями исходить, расценивайте это как вылазку в стан чисел. Как знать, авось вернётся ещё наш Жучара!
Жук хмыкнул. В такую перспективу он не верил. Вот наткнуться на флибрусеков, с которых и начался цифропокалипсис, на фанатиков или дикарей — это пожалуйста.
— А даже если и нет, — с неуместным весельем продолжал Бор, — какая разница? Годом раньше, годом позже. Мы проиграли, когда они убили последнего Ё. Теперь эту заразу не победить. Так что наслаждайтесь жизнью, дети мои!
Жук подошёл к краю и посмотрел вниз. Рёв нарастал, поглощал остальные звуки. Казалось, от него пульсирует даже цифровая пелена, закрывшая большую часть неба. Оцифрованные совсем обезумели. Они кидались на стены, громоздились друг на друга, волнами врезались в металл, размазывая по нему своих же собратьев. Башня держалась.
Рядом возник Бор и сунул что-то Жуку за пазуху. Азия вытаращила глаза:
— Это что, это…
— Окстись, женщина! — заткнул её Бор, театрально грозя пальчиком и глазами показывая в сторону Филина. Затем прошептал: — Раз ни оружия, ни припасов ему с собой не дают.
Филин сбросил с себя человеческое обличье и глядел на границы новых небес, на сцепленные в замки тройки. Вдалеке вспыхнуло, и к земле полетела маленькая точка. Цифровая сеть поджарила очередную птицу.
— Держись там, брат, — произнёс Бор. — И соберись. Все ошибаются, усёк?
— Усёк, — кивнул Жук. — Вспоминайте меня иногда, хорошо?
Азия кивнула, сбрасывая слёзы на румяные щёки. Бор улыбнулся уголком рта и дважды стукнул кулаком в грудь. Мохнатая птица подхватила Жука, и Башня осталась в прошлой жизни.
С высоты это место казалось пустым, но Жуку не хотелось проверять, живёт ли кто в здешних пещерах. Филин бросил его на Голодном Пике, чтобы бедолага сразу не угодил к оцифрованным. Валуны и каменные изгибы были плохим укрытием, чего не скажешь о системе туннелей. Но Жук помнил россказни о них, поэтому обходил тьму в горных воронках и двигался как можно тише. Восьмёрок обязательно привлёк бы одиночка на открытой территории, поэтому выбирать не приходилось. Спустившись с Пика, Жук ступил в проросший сквозь мёртвый город лес.
Никто бы и твёрдого знака не поставил на то, что выросший в Башне неумеха протянет снаружи хотя бы пару дней. Жук держался уже месяц. Домом ему стал автомобильный скелет, который со всех сторон оплела зелень. Травы, цветы и листья так спрятали машину, что обнаружить убежище можно было, лишь подойдя вплотную. Цивилизация здесь давно уступила место природе, и о городе напоминали редкие стволы фонарей среди деревьев, обломки зданий да разбросанная по лесу техника. И такое запустение не могло не радовать. Значит, числа сюда не добрались.