Они ехали в молчании, и все-таки Оливия решилась его нарушить.
— Тебе не хотелось, чтобы Лэйси видела тебя с женщиной вообще или именно с той, которая не сумела спасти жизнь ее матери?
Алек мрачно глянул на нее, потом снова уставился на дорогу.
— Прости. Дети никогда меня не видели ни с кем, кроме Анни, и я вдруг почувствовал себя идиотом. Я не хочу, чтобы Лэйси начала фантазировать на наш с тобой счет. Думаю, она решила, что я предаю память ее матери.
— Мы же друзья, Алек. Разве тебе запрещено иметь друзей? Но он, казалось, не слышал ее.
— Этот парень выглядит слишком взрослым для нее. Оливия покрутила обручальное кольцо вокруг пальца.
— Возможно, тебе следует ограничить ее свободу несколько больше, чем это было раньше.
Алек покачал головой.
— Ни в коем случае. Анни никогда не стала бы запирать ; дочь дома.
Оливия как следует обдумала свои слова, прежде чем произнести их:
— Анни уже нет. — Ее голос звучал совсем тихо. — На самом деле ты не знаешь наверняка, как бы поступила твоя жена.
Алек остановил «Бронко» на парковке у больницы. — Что ж, скоро у тебя будет свой ребенок, и ты будешь воспитывать его так, как подскажет твое сердце. Лэйси отлично со всем справлялась все эти годы, и я не собираюсь сейчас ничего менять.
Алек заглушил мотор, вышел из машины, обошел ее и открыл Оливии дверцу. Когда она подняла на него глаза, в них стояли слезы.
— Я понимаю, ты смущен тем, что твоя дочь видела нас вместе, но прошу тебя, не вымещай свое настроение на мне.
На лице Алека появилось страдальческое выражение.
— Прости, — прошептал он едва слышно.
Оливия ничего не ответила и направилась к своей машине. Она завела двигатель и быстро уехала, оглянувшись лишь раз. Алек стоял в круге яркого света, отбрасываемого фонарем, и смотрел ей вслед.
На автоответчике Оливию ожидало четыре сообщения Их оставила настырная репортерша из «Береговой газеты» В последнем сообщении эта дама наконец соизволила рас крыть причину своего звонка. «Мне просто необходимо переговорить с вами сегодня вечером, доктор Саймон. Эти касается Анни О'Нил».
Оливия нажала на кнопку, чтобы стереть сообщения. Что может быть такого срочного, если речь идет об умершей женщине, о которой Оливия не желала разговаривать? Но она хорошо знала репортеров и понимала, что представительница «Береговой газеты» так легко не отступится.
Оливия отключила телефоны по всему дому, отлично сознавая, что тем самым лишает себя возможности услышат! голос Алека этим вечером. Ну и ладно. Если он и не позвонит ей, она об этом не узнает.
29
— Эта докторша убила маму, — заявила Лэйси, залива; молоком рисовые хлопья.
Алек нахмурился.
— Нет, — осторожно возразил он, — доктор Саймон пыталась спасти твоей матери жизнь.
Дочь подняла на него глаза.
— У мамы на рубашке была всего лишь капелька крови. А когда эта врачиха занялась ею, мама истекла кровью. — У Лэйси дрожала нижняя губа, и Алек видел, что девочка с трудом сдерживается. Она смотрела в свою миску с хлопьями и водила в молоке ложкой. Ее волосы немного отросли, и у корней появилась рыжая полоска.
— Лэйси, посмотри на меня, — попросил Алек.
Она на мгновение подняла на него глаза и тут же отвернулась к окну.
— Девочка моя, — он коснулся ее запястья, — мы так с тобой ни разу и не поговорили о том, что произошло в тот вечер.
Лэйси вырвала руку.
— Мама умерла, остальное не имеет значения.
А мне кажется, что имеет. У меня было много вопросов, и держу пари, ты тоже задавала их себе. Несколько недель назад я познакомился с доктором Саймон, наткнулся на нее в мастерской Тома. Она берет у него уроки, пытается делать витражи. Я расспросил ее о том, что случилось в ту ночь.
Лэйси посмотрела на него с осуждением.
— Так ты, типа, это… встречаешься с ней?
— Нет.
— Тогда почему ты был с ней вчера вечером?
— Мы с ней стали друзьями.
— Ты ее обнимал, — напомнила отцу Лэйси.
Алек не знал, что на это ответить. То, что произошло накануне, он не мог объяснить даже самому себе.
— Оливия замужем, Лэйси, — сказал он. — Они с мужем в настоящий момент не живут вместе, но, скорее всего, снова сойдутся. Ее муж написал статью о маме в «Морском пейзаже». Помнишь?
Лэйси сморщила нос.
— Этот тип перепутал мой возраст.
— В самом деле?
— А ты уже забыл? Он написал, что мне двенадцать. Ты представляешь, двенадцать! — Ее глаза расширились от возмущения. — Ведь мне было уже тринадцать с половиной.
Алека позабавило ее негодование.
— Думаю, такие ошибки случаются частенько.
Лэйси снова начала перемешивать хлопья в миске. Пока еще она не проглотила ни ложки.
— И о чем же вы с врачихой беседовали вчера вечером? — поинтересовалась она.
— О маяке. — Алек откинулся на спинку стула. — Оливия поможет нам, выступит по радио. У нее в этом большой опыт. Честно говоря, сегодня утром мы вместе едем в Норфолк.
Лэйси выразительно посмотрела на отца, встала и отнесла миску в мойку.
— А есть ты не будешь? — поинтересовался Алек.
— У меня пропал аппетит, — буркнула Лэйси.
— Кто такой Бобби?
— Друг. — Лэйси так и не повернулась к нему. Она составляла грязную посуду в посудомоечную машину.
— Почему бы тебе не пригласить его к нам? Я хотел бы с ним познакомиться.
Лэйси наконец обернулась и хмуро посмотрела на него:
— Очнись, папа.
Она вытерла руки бумажным полотенцем и вышла из кухни.
Алек улыбнулся, увидев Оливию на ступенях ее дома Светлый костюм, который она надела для поездки в Норфолк, очень шел ей.
Он вышел из машины, открыл ей дверцу и обрадовался, увидев, что она улыбается ему, несмотря на неприятный разговор, состоявшийся накануне.
— Ты просто красавица, — заявил Алек, садясь за руль. — Утонченная и изящная.
— Ты тоже хорош, — в тон ему ответила Оливия. — Впервые вижу тебя в костюме и галстуке. Очень мило.
Алек принялся задавать ей вопросы о маяке, проверяя, насколько Оливия знает материал. Они даже не заметили, как проехали длинный мост, соединяющий Внешнюю косу с материком, и пересекли границу штата Виргиния. Только тогда Алек решился заговорить о том, что произошло накануне.
— Прости меня за то, как я повел себя, когда мы встретили Лэйси, — извинился Алек. — Ты все еще злишься на меня?
— Нет. Я понимаю, что ты почувствовал себя неловко.
— Я попытался дозвониться до тебя, но ты не снимала трубку. — Он безуспешно набирал ее номер снова и снова и сдался только в одиннадцать часов.
— Я отключила телефоны. Алек нахмурился.
— Чтобы не говорить со мной?
— Нет, Алек. — Она поколебалась мгновение и решила, что упоминать об Анни не стоит. — Со мной пыталась связаться репортерша из «Береговой газеты», а я не в состоянии была разговаривать с ней.
— О чем она хотела с тобой поговорить?
Оливия лишь пожала плечами и посмотрела на пробегающие мимо ярко-зеленые поля.
— Понятия не имею, — соврала она.
Они приехали в Норфолк сразу после полудня, перекусили в ресторанчике рядом с радиостанцией, где Оливии предстояло давать интервью. Она съела не только свой сандвич с салатом из тунца, но и отломила кусочек от сандвича Алека.
Он не сумел сдержать улыбку.
— Ты из тех, на кого во время волнения нападает волчий аппетит?
— Я ем за двоих, ты не забыл? — парировала Оливия и тут же добавила, защищаясь: — И я совсем не нервничаю.
Алек проводил ее до дверей радиостанции, чувствуя себя виноватым за то, что ей придется сорок пять минут в одиночестве ждать интервью. Но его самого ждали в городской библиотеке, где собрались члены общества «Друзья маяков Атлантики».
К концу выступления Алек подумал о том, что выбрал более легкую аудиторию. Пришедшие на заседание люди оказались отзывчивыми, и к тому моменту, когда Алек закончил свое выступление, несколько человек подписали чеки на внушительные суммы в фонд спасения Киссриверского маяка. Алек ответил на вопросы и сразу же уехал. Оказавшись в машине, он первым делом включил приемник, чтобы захватить последние десять минут интервью Оливии. И она, и ведущий Роб Маккейн чему-то смеялись, и Алек понял, что все идет хорошо.
— Судя по всему, — снова заговорила Оливия, — капризы погоды — это лишь малая часть проблемы. Все решения по поводу судьбы маяка имеют политические, технологические и экономические последствия.
Алек убедился, что был прав, предложив Оливии выступить в ток-шоу. Она сумела произвести должное впечатление.
— Но, мне кажется, вариант, предусматривавший возведение защитной стены, получил существенную поддержку, — продолжал Роб Маккейн.
— Многие заинтересованы в том, чтобы спасти Киссриверский маяк, — ответила Оливия. — Эта проблема выходит за узкие местные рамки, так что необходимость в сборе средств для сохранения маяка оправдана. Нам присылают деньги дети и старики, чиновники и политики, все, кто заинтересован в спасении частички нашей истории.
Алеку понравилось, что Оливия употребила местоимение «мы», говоря о комитете, хотя обычно он испытывал чувство ревности, когда кто-то пытался примкнуть к его единомышленникам. Но после выступления на радио Оливия стала среди них своей.
Оливия стояла на тротуаре около здания радиостанции и выглядывала в потоке машин «Бронко» Алека. Интервью прошло в высшей степени удачно. Она прочитала кое-что сверх того, что ей давал Алек, и вполне комфортно чувствовала себя перед микрофоном.
«Бронко» выехала из-за угла и остановилась у обочины тротуара. Оливия села рядом с улыбающимся Алеком.
— Я услышал конец передачи, — сообщил он, трогаясь с места. — Ты была великолепна.
— Спасибо, — поблагодарила Оливия, — мне самой по нравилось.
В машине было жарко. Ей хотелось снять жакет, но утром она застегнула пояс юбки на большую булавку, потому что талия ее заметно располнела. Придется ей оставаться в пиджаке, даже рискуя изжариться заживо.