процесса. Ну и многочисленные враги, к которым лэн Таул, обозлившись до предела, нескромно приписал все человечество и которые, по его мнению, рано или поздно снова захотят его уничтожить.
Будучи еще частично вменяемым, он первое время довольно много рассуждал на эту тему в своем дневнике, а также усиленно готовился к встрече с неведомым злом. То есть ускоренными темпами гнал эликсир, старательно совершенствовал его химическую формулу и так же старательно кололся. Но при этом не забывал и регулярно посещать поверхность, чтобы как можно быстрее раскачивать свой дар. Причем даже составил для себя особую программу тренировок, чтобы встретить, так сказать, врага во всеоружии.
Невыносимые головные боли при этом продолжали его мучить, неумолимо сводя некогда образованного, сильного и в общем-то неплохого человека с ума.
Вторым его постоянным спутником стала бессонница, что тоже не добавляло ему психического здоровья.
Наконец третьей и самой, пожалуй, насущной проблемой для мага стал ограниченный запас воды и еды в подземелье, который, хоть и был достаточно обширным, все же оказался не рассчитан на годы, так что со временем оголодавшему профессору волей-неволей пришлось искать источники пропитания.
Памятуя о том, что употребление местной пищи может провоцировать тяжелые мутации, ос-Ларинэ поначалу не хотел ее есть и предпочел в качестве альтернативы использовать лабораторных животных, которых вскоре благополучно и перебил всех до одного. Параллельно он искал способы сохранить еду и достаточно быстро изобрел примитивный, но вполне рабочий накопитель магии, а также переходник, который позволил бы вновь запустить холодильную установку.
Туда-то он и стащил большую часть оставшихся трупов, в том числе и своих бывших коллег, чьи тела уже достаточно долгое время пролежали в коридорах и успели порядком попортиться. К тому времени профессор еще понимал, что запасов пищи надолго не хватит, но уже настолько подсел на стимуляторы, что ему казалось, будто каннибализм — не такое ужасное преступление, как об этом говорилось. А потом он и вовсе сумел убедить себя, что собирается есть не мертвых коллег, а поверженных врагов, и что в его ситуации это вроде как не зазорно.
На какое-то время запасы из огромных холодильников решили проблему пропитания, однако спустя несколько месяцев профессор все же начал выбираться на поверхность. Правда, делал он это ночью. Подкрадывался к выходу из шахты… веревок после последнего штурма спецназ в шахте оставил предостаточно… и уже там, зависнув на той границе, когда магфон еще позволял пользоваться магией, но до дестабилизации дара было пока далеко, одним ментальным ударом оглушал неосторожных зверей, оказавшихся поблизости. После чего быстро выскакивал, утаскивал добычу в свое логово и уже там жадно пожирал, постепенно погружаясь в пучины такого беспросветного безумия, что вернуть оттуда его разум даже лучшим целителям было уже не суждено.
Само собой, поглощение большого количества биологически активных веществ быстро сделало свое дело, поэтому не только душу, но и тело бывшего профессора поразило самое настоящее уродство. Его суставы деформировались и начали плохо работать. Череп тоже претерпел довольно грубые изменения и начал проявлять явные признаки того, что разросшийся мозг больше не может находиться в тесной костяной коробке. По всему остальному телу открылись множественные язвы. Головная боль при этом стала еще сильнее и упорнее, чем прежде. Да и сил на охоту становилось все меньше, тогда как потребность в эликсире, напротив, только росла.
Наконец настал момент, когда обезболивающие в аптечках центра, в том числе сильнодействующие, полностью закончились, после чего профессор, просканировав сам себя, принял решение провести трепанацию, чтобы высвободить избыточную массу мозга и дать себе возможность развиваться дальше.
Для этого ему пришлось переоборудовать одну из лабораторий, установить там стол, перенести манипуляторы, собрать из кучи хлама работающий компьютер и сделать под него еще один накопитель, который безумец сам же потом и зарядил.
Операцию он провел себе тоже сам, будучи в полном сознании, дабы иметь возможность следить за работой им же самим запрограммированных манипуляторов. Доверять он с некоторых пор не мог даже машинам, поэтому перед операцией накачался стимуляторами до бровей, а после трепанации несколько дней приходил в себя, регулярно догоняясь удвоенной дозой эликсира, чтобы ненадолго забыться.
Надо ли говорить, что после этого бывший ученый слетел с катушек окончательно и полностью перестал осознавать, что творит. Вернее, осознавать-то он осознавал, просто был уже не критичен. К тому же теперь он жил в своем собственном мире и в своей отдельной Вселенной, в которой не было места посторонним. Его мозг, будучи пораженным наркотиком и природными токсинами, по-прежнему успешно генерировал новые идеи. Вот только теперь это были бредовые идеи. Сумасшедшие. Больные. Однако для лэна Таула они стали единственно значимыми, поэтому он со всем энтузиазмом взялся за их реализацию.
В частности, через несколько лет после того, как над островом поставили щит, он пришел к выводу, что его пораженное язвами тело больше нефункционально, что оно слабо, неизлечимо больно и уже не отвечает тем задачам, которые он перед собой поставил.
Бывший лэн ос-Ларинэ страстно захотел себя усовершенствовать, сделать идеальным во всем, и эта мысль настолько втемяшилась в его стремительно увеличивающуюся в размерах голову, что однажды безумный профессор во второй раз лег под нож, без сожалений расставшись сначала с одной, а потом и со всеми остальными конечностями ради того, чтобы заполучить для себя их металлический аналог.
Протезы он, разумеется, придумал и спроектировал сам. Как и новый позвоночник, кстати. Материалов для производства у него тоже хватало. При этом лэн Таул не захотел вставлять себе вместо рук и ног обычные железки. Нет, сначала он тщательно отобрал запчасти. Все продумал. Нарисовал подробную схему. С помощью все тех же манипуляторов и новой программы придал будущим протезам нужную форму. А попутно изобрел специальный состав, который при высыхании образует очень плотную, липкую, невероятно прочную пленку, которая не только защищала металл от коррозии, но и придавала ему совершенно особые свойства.
Этим же составом он впоследствии стал натирать и голову, и остальное туловище, которое с годами избавилось от всего, как считал ос-Ларинэ, лишнего. Он, как ему казалось, наконец-то приблизился к идеалу. И своим новым телом искренне гордился, неустанно, годами, доводя его до совершенства.
С эликсиром он все эти годы тоже не расставался, а некоторое время назад нашел способ сделать его более концентрированным и придумал, как вводить препарат не в вену, а напрямую в центральную нервную систему. Это еще больше способствовало росту и без того огромного мозга, да и магический дар начал претерпевать положительные, с точки зрения ос-Ларинэ, изменения, благодаря чему несколько лет назад он открыл в себе способности не просто менталиста, но и полноценного мага сна.
С одной стороны, это была прорывная технология. До лэна Таула, насколько я знал, никто не сумел найти способ с помощью лекарств открыть в себе новую ветвь развития или хотя бы простимулировать дар для ускорения процесса.
А с другой…
Кажется, я очень вовремя наткнулся на этого безумца, потому что с такой тенденцией очень скоро у него могла развиться еще какая-нибудь ветвь сопряженной магии. А то, может, и не одна. И с учетом того, до какой степени он сумел простимулировать себя как менталиста, с учетом продолжительности жизни на Найаре, думаю, не надо пояснять, чем могло бы закончиться появление у такого монстра, скажем, ветви порталов. И что могло бы произойти в случае, если бы сумасшедший старик нашел однажды способ преодолеть магический щит и покинуть Мадиар.
«Это очень грустная история, — тихо заметила Эмма, когда мы вместе с ней дочитали последние страницы дневника. — Всего один просчет, и человек, можно сказать, сам себя уничтожил».
Я молча кивнул.
Да.
Зато теперь я гораздо лучше понимал своих учителей и в том числе то, почему все самые важные сведения о магии до сих пор передаются из уст в уста, от учителя к ученику. А также то, почему тэрнэ Ларинэ и подвластные ему министерства так отчаянно сражаются за информационную чистоту в отношении магических знаний.
Если бы у безумного старика, которого я сегодня убил, под рукой лежали учебники по сопряженной магии, я бы его не одолел. Если бы он знал, как строить нормальные сны-ловушки и как правильно нужно обрубать связи жертвы с реальностью, я бы оттуда точно не выбрался.
Мое счастье в том, что учить его магии сна заранее никто не стал бы, а сам он, когда открыл новую ветвь, разбирался в ней плохо. Да и тренироваться ему было не на ком — на острове уцелели только птицы да зверье, которому много не нужно. И если обычный ментальный удар они в теории еще могли как-то выдержать, то против магии сна защиты у них не было. Поэтому начинающему магу ничего не стоило их подкараулить, затянуть спящего зверя в сон, а при желании убедить его на своих лапах прийти в нужное место, подчиняясь простейшим инстинктам, которые опытному менталисту ничего не стоило разбудить.
Со мной же этот номер не прошел. Я слишком быстро опомнился. Слишком быстро сообразил, что произошло. Не поверил в его фантомов. Не испугался и не поддался ментальному давлению сразу.
Да еще и Арли сумела меня выручить, ведь нашей связи маг-недоучка не заметил. И не смог предвидеть, что мне удастся призвать на помощь род. Хотя, конечно, насчет самоубийства я, если честно, мог бы и раньше догадаться.
— Ладно, — вздохнул я, отворачиваясь от монитора. — Пора бы и честь знать.
Но тут мой взгляд наткнулся на распятую на столе лисицу, и я, почти не раздумывая, разрешил Эмме избавить ее от мучений.
Что ж, вот и ответ на вопрос, почему в лесу нам порой встречались звери с повышенным содержанием металла в теле. Кажется, я не ошибся, и эта бедолага далеко не первая оказалась на том проклятом столе. Кажется, сумасшедший профессор задумал усовершенствовать не только себя, но и других. И начал, как это обычно бывает с безумцами, с самых слабых. С самых беззащитных.