Несколько центральных банков в курсе и продолжают принимать свои четверть процента с цены золота, но некоторые просят о возврате самих слитков. Два года назад Французский национальный банк объявил о намерении продать часть своих резервов. Мы тогда собрались, чтобы профинансировать покупку достаточного количества золота, чтобы наполнить их хранилище для проведения продажи. Как помните, цена этого драгоценного металла возросла на пятьдесят евро всего за пару недель, когда трейдеры поняли, что имеет место подобная скупка. Затем французы продали свое золото, и цены снова стабилизировались. Наша возня по покрытию отзыва обошлась нам почти в миллиард евро. Мы сказали своим акционерам, что это однократное списание, но на самом деле такое списание нам грозит всякий раз, когда любой центральный банк отзывает свои активы.
— Берн, мы не нуждаемся в уроках истории, — раздраженно бросил нью-йоркский банкир. — Оглядитесь — и не увидите нескольких знакомых лиц, потому что советы директоров их поперли.
— Быть «попертыми своими советами», как вы изволили выразиться, мистер Гершель, сейчас наименьшая из наших тревог.
Фолькман одарил американца взглядом, пресекшим дальнейшие возражения.
— Банковское дело строится на доверии, — продолжал он. — Работник получает зарплату, тратит столько, сколько требуется ему на жизнь, а остальное доверяет на хранение банку. То, что будет с ними дальше, откровенно говоря, свыше его понимания, да и за рамками его интересов. Он сделал свое дело, обратив труд в капитал, и доверяет нам работу по преумножению его капитала. Мы же одалживаем его предпринимателям, создающим новые предприятия, чтобы нанять больше работников для обращения нового труда в капитал в системе, прекрасно работавшей веками. — Но что будет, если доверием злоупотребить? Разумеется, банковские скандалы в прошлом случались, однако ныне мы столкнулись с кризисом доверия беспрецедентных масштабов. Запасы капитала, используемые правительствами, чтобы заверить народ в силе своих стран, их золотые резервы, распроданы за долговые расписки, которые, по сути, больше нельзя покрыть. Мы не можем сдержать свое обещание центральным банкам. Даже будь у нас деньги на покупку золота для возвращения центральным банкам, на покрытие нашего долга его не хватит во всем мире.
— Можно увеличить производство, чтобы выиграть для нас время на удовлетворение требования по отзыву, — подал голос англичанин в костюме от Сэвил-Роу.
— Нельзя.
Ответ был краток и грубоват, под стать давшему его человеку. Он тоже говорил с акцентом сродни британскому, но с колониальной гнусавостью.
— Мистер Брайс, потрудитесь объясниться.
Брайс встал. Среди остальных его выделяла загорелая, обветренная кожа, узловатые суставы крупных рук, вечный прищур, скрывающий синие глаза Он явно заработал свои богатства тяжелым трудом, чего банкирам нипочем не понять.
— Я представляю южноафриканские горные концерны, — сообщил Брайс. — Мистер Фолькман сказал, что мы здесь для дискуссии, так что я потолковал со своими людьми заранее, чтобы предоставить вам точные сведения. В прошлом году Южная Африка произвела около трех тысяч четырехсот тонн золота по цене около двухсот восьмидесяти долларов за унцию. В этом году мы планируем тот же тоннаж, но по цене в триста восемнадцать долларов за унцию. Со времени окончания апартеида цена труда возросла из-за сильных профсоюзов, и на нас оказывают большое давление, чтобы мы подписали новый контракт, и еще более щедрый.
— Не уступайте им, — встрял президент крупнейшего голландского банка.
— Горные работы в твердых породах — это вам не работа на конвейере, — обжег его взглядом Брайс. — Требуются многие годы учебы, чтобы приобрести опыт. Забастовка сейчас ударит по всем нам, и профсоюзы это знают. Они видят, что золотом торгуют где-то по пятьсот за унцию, и знают, что шахты денег не теряют.
— Вы можете увеличить производство? — осведомился еще один из сидящих за столом.
— Глубина наших шахт достигла двух миль. С погружением на каждый следующий горизонт стоимость добычи возрастает в геометрической прогрессии. Это как строительство небоскреба. Чтобы сделать его выше, нельзя просто добавить сверху еще этаж. Нужно сперва укрепить фундамент и структуру. Нужно позаботиться, чтобы лифты доходили туда, а водопровод и канализация могли выдержать дополнительную нагрузку. Добавление этажа сверху, говорят архитекторы, стоит столько же и дается настолько же трудно, как подсунуть новый этаж под существующее здание. Каждый новый горизонт в наших глубочайших шахтах стоит в два-три раза дороже, чем разработка предыдущего яруса. Ну да, мы можем добывать золото как и прежде, но затраты будут намного перевешивать прибыль.
— Значит, надо найти альтернативные источники золота. Может, Россия? Канада? Соединенные Штаты?
— Производительности недостаточно, чтобы покрыть дефицит, — проронил Фолькман. — Более того, меры по охране окружающей среды в Северной Америке накидывают тридцать-сорок долларов на унцию.
— А как насчет изысканий? Начнем разработку новых шахт, может, наведем порядок в хаотической золотодобыче в Бразилии, тогда она сможет увеличить производство.
— Даже с новейшим оборудованием и менеджментом месторождения в Бразилии недостаточно велики, чтобы заполнить за год бронеавтомобиль, — ответил Брайс. — Что же до изысканий, золотые жилы есть. Мы даже знаем, где находятся некоторые из них. Нужны годы, чтобы пробиться через бюрократические рогатки и сделать заявки, а потом потребуется инвестировать миллиарды долларов, чтобы довести уровень их добычи до размеров, которые нужны вам, джентльмены.
— Тогда есть простое решение. — Француз нарушил недолгое молчание, воцарившееся после угрюмого заявления Брайса. — Мы должны убедить центральные банки не отзывать свои резервы. Скажем, пообещав им более высокую процентную ставку, чтобы заручиться их сотрудничеством.
— Это лишь паллиатив, — возразил другой ньюйоркец. — Нельзя же уклоняться от своих обязательств до скончания веков.
— Но если у нас будет время вновь заполнить сундуки центральных банков, мы можем поддерживать стабильные цены, избежав того, что случилось, когда о продаже объявила моя страна.
— А если «Уолл-стрит джорнэл» опубликует эту историю, — парировал ньюйоркец, — что тогда? Люди начнут требовать, чтобы им показали золото, за существование которого ручалось их правительство. Джо Полудурок думает, будто хранилище в Форт-Ноксе забито этим добром под завязку. И узнав, что там пусто, не считая кипы ничего не стоящих долговых обязательств, он вряд ли обрадуется. Он запаникует, потому что его правительство солгало о единственной вещи, о которой еще не врало ни разу, — о страховке вечнозеленого.
— Именно поэтому я и сказал ранее, что это кризис беспрецедентных масштабов, — подхватил Фолькман. — Мы подрыли фундамент капиталистической системы, и как только общественность узнает об этом, система рухнет, как карточный домик.
Швейцарский банкир помедлил, оглядывая комнату. Увидел, что приковал всеобщее внимание, и по кислым выражениям лиц некоторых понял: они уже догадываются, что последует дальше, хоть и не знают деталей. Отхлебнул воды из бокала и продолжил:
— Последние шесть лет Германия придерживалась весьма ущербной экономической политики, и в результате страна из промышленного локомотива Европы превратилась в нечто вроде государства всеобщего благосостояния. Производительность труда упала, безработица дошла до потолка, допустимого в ЕС, и вскоре правительство столкнется с перспективой дефолта по чрезмерно щедрым пенсиям. Одним словом, Германия вот-вот обанкротится. Две недели назад я узнал, что она собирается распродать свои золотые запасы.
Собравшиеся в один голос охнули, осознав, что стоят на краю пропасти.
— Это шесть тысяч тонн, джентльмены, или примерно объем производства Южной Африки за два года. В настоящее время резерв в Берлине и Бонне составляет лишь две тысячи тонн. Мы должны покрыть дефицит в четыре тысячи тонн.
— Когда? — осведомился француз, растерявший прежний кураж.
— Толком не знаю, — ответил Фолькман. — Чтобы поддержать стабильность цен, полагаю, какое-то время будет.
— Но недостаточно, — проворчал ньюйоркец.
— И имейте в виду, — гнул свое Фолькман, громоздя катастрофу на катастрофу, — если трейдеры поймут, в какой переплет попали наши банки, они взвинтят цены вдвое, а то и втрое.
— Мы погибли! — воскликнул голландский банкир. — Все мы. Даже если бы немцы принимали валюту, отплатить ее мы не сможем. Деньги, которые мы сделали на продаже золота, уже одолжены другим. Нам придется отозвать займы, все наши займы. Это погубит нидерландскую экономику.
— Не только вашу, — вставил банкир по фамилии Гершель. — Мы купили и продали германского золота на двадцать миллиардов долларов, и изрядный шмат этого испарился во время обвала доткомов. Чтобы вернуть их, нам придется опорожнить счета наших вкладчиков. Банки по всем Соединенным Штатам будут буквально осаждать. Снова наступит Великая Депрессия.
В комнате воцарилось подавленное молчание: все переваривали эти слова. Эти люди были слишком молоды, чтобы помнить Депрессию, охватившую мир в 1920-х и 30-х, но слышали рассказы о ней из первых рук от дедов и других родственников. Однако на сей раз все будет гораздо хуже, потому что глобальная экономика чересчур тесно взаимопереплетена. Некоторые думали даже не только о собственных потерях и утратах своих стран. Если нации будут выкручиваться, чтобы обеспечить хотя бы свое население, международной помощи придет конец. Сколько человек в развивающихся странах умрет из-за того, что люди за этим столом продали одолженное золото, чтобы увеличить цифры в доходной графе своих гроссбухов?
И вдруг лощеные корпоративные транжиры стали такими же серыми, как Бернхард Фолькман.
— А нет ли способа разубедить немцев? — через несколько секунд осведомился один.
— Можем попытаться, — ответил другой, — но им надо печься о собственных интересах. Они должны получить свое золото обратно или столкнуться с несостоятельностью, возможностью массовых беспорядков, а то и бунтов.