— Вы имеете в виду, что они могут быть в курсе относительно операции с Лилли?
— Почему бы и нет? — пожал плечами Куэйл. — Вы ведь понимаете, что мы — не единственные участники игры. У немцев тоже есть первоклассные агенты. Лилли был одним из них.
— Послушайте, мистер Куэйл, — быстро сказал Кордовер. — У вас была причина провести операцию, связанную с Лилли, вы хотели убрать его. Но я не знаю, почему?
— Мне пришлось убрать его, как вы выразились, — отвечал Куэйл, — потому что Лилли был тем агентом, который получал здесь у нас информацию относительно наших людей, действующих во Франции. Мы совсем недавно потеряли троих наших — и след привел прямо к нему. Его необходимо было обезвредить.
— Послушайте, мистер Куэйл, разве не могло получиться так, что эти участники игры, о которых вы говорите, знали заранее, что вы подозреваете Лилли, что вы решите его убрать? — спросил Сэмми.
— Я понял вас, Сэмми, — медленно сказал Куэйл, — и я думаю, что вы, наверное, правы. — В глазах его мелькнула искра восхищения. — Вы хотите сказать, что люди, на которых работал Лилли, должны были догадаться, что мы собираемся избавиться от него, они и сами поступили бы так же на нашем месте. И поэтому они все время не спускали с Лилли глаз. Они так и ждали, что мы примем свои меры.
— И все же, если дело обстояло именно так, — произнес Кордовер, — они все равно никак не могли бы выследить мистера Керра в Кельсвуде. Они не могли бы так рисковать. В такое время ночи на дороге почти не бывает машин. И мы бы их непременно заметили. Мы бы заметили за собой слежку.
— Верно, — сказал Куэйл, — значит, должен быть кто-то, кто навел их на след, кто сообщил, что Керр направляется в Кельсвуд. Этот человек должен был знать и цель, с которой мистер Керр туда едет, и время, когда он туда направится. Что вы по этому поводу думаете, Сэмми?
— Ну, — сказал Сэмми, — я ведь ничего не знал обо всем этом, пока вы мне не рассказали, мистер Куэйл. И я нашел его на вечеринке — в доме м-с Мильтон. Иисусе!.. — Он внезапно замолчал.
— Верно, — сказал Куэйл. — Кто-то на этом вечере знал, что Лилли должен отправиться на тот свет. Кто-то знал, что Керр работает на меня, кто-то сумел проследить возвращение Керра в Лондон. Это было вовсе нетрудно, ведь он мог возвратиться только одной-единственной дорогой. И с момента его возвращения за ним следили.
— Они, должно быть, следили за ним и на следующий день, когда вы с ним встретились, мистер Куэйл. Где была эта встреча? Им уже известно это место. — Голос Сэмми звучал тревожно.
— Здесь все в порядке, Сэмми. Эта квартира уже прикрыта. Мы больше не будем ею пользоваться.
Кордовер достал сигарету и сказал:
— Все это вовсе не хорошо, мистер Куэйл, совсем не хорошо. Послушайте, мистер Куэйл, — продолжал он, — думаю, что вы встревожены. — В голосе его прозвучало легкое смущение. — Вы же знаете, я готов сделать для вас все на свете, и для мистера Керра тоже… И для миссис Керр.
Куэйл мягко спросил:
— Вам нравится миссис Керр, Сэмми?
— Нравится?! Да она для меня все равно что богиня. Она — самая красивая женщина, которую я встречал в своей жизни, мистер Куэйл. Я просто мог бы стоять и любоваться ею, — его осенило. Он нахмурился и спросил: — Послушайте, мистер Куэйл, она знает что-нибудь о том, чем по-настоящему занимается мистер Керр? О том, что он работает на вас?
Куэйл покачал головой.
— Ровно ничего. Она думает, что он работает в Министерстве поставок.
Сэмми кивнул.
— Что от меня требуется, мистер Куэйл? Вы только прикажите.
— Послушайте, Сэмми, — сказал Куэйл. — Список остался у той женщины.
— Да, — кивнул Сэмми. — И потом вот еще что. Что будет с тем парнем, которого должны перебросить во Францию сегодня ночью? Ведь и для него вся эта история тоже опасна. Ведь верно? Что вы собираетесь предпринять?
— Я ничего не могу придумать, — пожал Куэйл плечами. — Я ничего не могу поделать. Я переслал ему дубликат списка, и моя единственная надежда на то, что к тому времени, когда он прибудет во Францию и начнет действовать, мы успеем здесь что-то предпринять. Иначе…
— Иначе, — сказал Кордовер, — они сцапают всех наших ребят во Франции. Господи, помоги им!
— Вот именно, Сэмми.
Кордовер с минуту подумал, затем сказал:
— Ну, ладно, мистер Куэйл, эта женщина заполучила список. Она ведь должна его кому-то передать, не так ли? И что же они будут делать с этим списком дальше?
— То, что обычно. Правда, раньше, когда им требовалось что-то быстро передать отсюда, они прибегали к помощи Лилли. Однако теперь у них нет такой возможности. Лилли ведь мертв. Значит, у них есть еще кто-то, и этот человек нам неизвестен.
— Да, — протянул Кордовер, — вот это влипли.
— Ну, ладно, — сказал Куэйл. Мы должны их обнаружить каким-то образом. Я думаю, что между этим происшествием и вечером у м-с Мильтон существует какая-то связь. Что ж, нам придется действовать очень быстро. И если придется, то мы будем в достаточной мере жестоки. Послушайте, Сэмми… — И он низко пригнул голову к столу.
Керр шел по Пикадилли. Было около полудня, улицы кишели народом — разношерстной публикой, которую занесла в Лондон война. Но Керр ничего не замечал вокруг себя. Он испытывал что-то худшее, чем просто раскаяние, скорее он чувствовал себя как человек, который должен сам себя приговорить к смерти.
Он вспомнил разговор, который состоялся у него два часа назад с Куэйлом. До этой минуты Керр задумывался над тем, как именно Куэйл отреагирует на его рассказ. Он боялся последствий этого разговора, потому что всегда ощущал внутреннюю жестокость и беспощадность Куэйла. И поэтому был страшно удивлен тем, как Куэйл воспринял его странный рассказ, так, словно бы даже и не удивился. Он сказал ему только одно. Небрежно так заметил:
— Разумеется, это довольно неприятно для Вайнинга и тех людей, которые уже там. Я не могу помешать Вайнингу уехать, он должен отбыть сегодня же утром и быть во Франции сегодня ночью. Все, что я могу, — это послать дубликат списка, который я вам вручил, и от всей души надеяться, что ваша дама не сумеет почему-либо достаточно быстро переправить этот список своим друзьям. Если это все же ей удастся, то будет очень плохо нашим людям. Вы ведь знаете, что именно сделают с ними, не так ли?
Керр свернул на Беркли-стрит и с горечью подумал, что при обычных обстоятельствах он непременно придумал бы для Сандры какую-нибудь историю, объясняющую его долгое отсутствие. Но сейчас он вовсе не хотел ей ничего объяснять. Он был полон такого отвращения к самому себе, что вовсе не в силах был поддерживать разговор с кем бы то ни было. Больше всего ему хотелось бы перестать думать вообще.
Куэйл сказал ему:
— Вам лучше взять отпуск на несколько недель, Рикки. Потом я найду для вас дело.
— Это очень порядочно с вашей стороны, Куэйл. Я-то уже решил, что вы дадите мне после этого отставку. Мне бы этого очень не хотелось.
Куэйл внимательно посмотрел на него и сказал:
— О, со временем вы сможете оправдать доверие. Говорят, подобные случаи служат нам хорошим уроком. Может быть, и вы чему-нибудь научитесь после этой истории. Но только, — он улыбнулся Керру и продолжал: — Только не споткнитесь больше. Во всяком случае, если такое с вами повторится, это будет для вас очень плохо. Я это могу вам обещать, Рикки.
Выглянуло солнце, день был холодный, но ясный. Беркли-стрит так и кишела хорошенькими женщинами. Одна из них рассмеялась коротким, волнующим смехом, звук этот звоном отдался в ушах Керра, и он почувствовал, что готов придушить женщину на месте.
Он пересек Беркли-стрит, вошел в дом, поднялся на лифте на третий этаж, прошел по коридору и отпер дверь в свою квартиру. Обычно, возвращаясь домой, он испытывал радостное чувство полного удовлетворения, частью из-за того, что все здесь дышало присутствием Сандры.
Повесив пальто и шляпу, Керр прошел в гостиную. Она была пуста. Он прошел по комнатам, ища Сандру. Очевидно, ее не было дома, потому что она не откликнулась на его зов. Он медленно побрел к ней в спальню и сразу же увидел прислоненный к зеркалу квадратный конвертик. На нем стояло одно слово «Рикки».
Она часто оставляла ему записки на туалетном столике. И на этот раз, вероятно, сообщала ему, что ушла и скоро вернется.
С минуту Керр стоял с конвертом в руках, глядя в окно, потом медленно открыл его.
«Дорогой Рикки, вероятно, это письмо поразит тебя. Но думаю, что удар не будет для тебя слишком жестоким, да и вообще-то я вряд ли способна причинить тебе настоящую боль.
Разумеется, поскольку ты такой же, как и остальные мужчины, гордость твоя будет уязвлена. Но, Рикки, моя гордость страдала намного больше, чем твоя, все это время, так что нам, пожалуй, не стоит считаться.
Я ухожу от тебя — и не потому, что мне надоело или потому, что чувствую себя несчастной — хотя, правду сказать, я испытывала и то, и другое за последние три-четыре месяца. И не из-за твоих странных отлучек из дома, которые ты всегда объяснял мне так небрежно, словно они не имеют ровно никакого значения, а иногда и так глупо, что мне даже казалось, ты не удосужился хотя бы придумать порядочную ложь. Я ухожу потому, — хочешь верь, хочешь не верь, — что я сильно влюблена. Он вовсе не похож па тебя, но я люблю его, к тому же не думаю, чтобы я значила для тебя так много, чтобы ты стал искренне переживать мой уход. Не знаю, что ты решишь предпринять по этому поводу, но надеюсь, что ты поставишь меня в известность о своих намерениях.
Только не думай, что это мое дурачество или каприз, не впадай в ошибку. Потому что на самом деле все это очень серьезно.
Всего тебе наилучшего, Рикки. Мы все же были очень счастливы вместе когда-то. Очень жаль, что все обернулось вот так, не правда ли?
Сандра.
P. S. Кстати, ты, конечно, имеешь право узнать, что этот человек — Мигуэлес.»
Керр свернул письмо и сунул его в карман. Он медленно прошел в столовую, налил себе большую порцию виски с содовой. «Говорят, — думал он, — всегда случаются три неприятности подряд. Что ж, если это правда, то хотел бы я знать, что со мной еще должно случиться. Ей-богу, мне просто необходимо это узнать поскорее, потому, что если третья будет такая же, как две первые, то не очень-то хорошо мне придется…»