— Да нет, как будто все, — сказал Скотт.
— Вы давно здесь?
— Около пяти недель.
— Ну и скучища!
Скотт пожал плечами.
— Да нет, мистер Керр. Мне ведь есть о чем подумать.
— Тем лучше для вас. Не хотите ли глоточек?
Скотт улыбнулся, хмурое лицо на секунду просветлело.
— Благодарю, мистер Керр.
Керр дал ему флягу. Скотт выпил, и Керр тоже отхлебнул большой глоток. Он начинал снова чувствовать себя счастливым.
— Что ж, Скотт, вы свободны, — сказал Керр. — Как вы доберетесь обратно?
Скотт усмехнулся.
— Пройду пешочком семь миль, а там меня по распоряжению мистера Куэйла ждет машина.
— Ладно. Что ж, доброй ночи, Скотт. Увидимся еще.
— Надеюсь.
Скотт перешел через дорогу, свернул в один из переулков, который вел к выезду из деревни, и исчез с глаз Керра.
Керр стоял, прислонившись к дереву, пока не докурил сигарету, и размышлял о том, что занимало мысли Скотта все долгое время…
Лилли смотрел на огонь, облокотившись о каминную доску. Из приемника, стоявшего на китайском столике, доносилась мелодия вальса, Лилли наслаждался музыкой — это был немецкий вальс.
Лилли был высок и худощав, лицо у него вытянуто, лоб — широк, голубые глаза широко расставлены, нос, и нижняя челюсть сильно выдавались вперед. Глядя на него, вы ощущали какое-то смутное несоответствие в его внешности, возможно, потому что глаза были уж чересчур светло-голубого цвета с чересчур кротким выражением.
На нем был темно-синий шелковый халат с черными обшлагами и воротником. Выглядел в нем Лилли очень элегантно. Это был странный человек, как и большинство людей его профессии. Впрочем, эта профессия как раз и нуждается в людях со странностями. Невозможно быть вполне нормальным, если походя делаешь то, чем все время занимался Лилли. За этим широким лбом и мягким взором светлых глаз скрывался жестокий, изощренный в своей жестокости мозг фанатика.
Странный человек. По-своему совершенно бескорыстный и беззаветно преданный. Считавший, что совершенно безразлично, что там может произойти с ним, веривший, что его интересует только дело, которым он занят, только то, что может произойти по его воле и желанию. Иногда он смутно размышлял про себя, каков же будет его конец. И искренне считал, что будет так же равнодушен к смерти, как, казалось ему, и равнодушен к жизни. Он немало времени проводил в таких размышлениях и в эти минуты думал о себе как о постороннем человеке.
В жизни его случались неприятности, приходилось переживать минутные неудобства. Например, когда ему приходилось выполнять какие-то щекотливые задания. И постепенно он привык мучить людей, мало того, это стало для него необходимостью. Он постепенно стал считать, что жестокие мучения одних людей являются необходимостью для благополучия других — тех, которые казались ему действительно важными и нужными.
Так для Лилли стало необходимостью подвергать жестоким мучениям женщин, и в таких случаях он не испытывал ни малейших угрызений совести. Люди, которым приходилось работать вместе с ним, втайне считали, что он получал от этого огромное удовольствие. Однако если он и был садистом, то искренне считал этот садизм неизбежным атрибутом своей деятельности.
Он пересек комнату, выключил приемник, чтобы в тишине поразмышлять о собственной судьбе. Лилли понимал, что сейчас находится на гребне волны, понимал и то, что надвигаются какие-то события. Он отдавал себе отчет в том, что даже если англичане и вправду такие дураки, какими их считают некоторые, — а он, Лилли, вовсе не считал их такими, — то все равно события, которые произошли (арест Малрик и гибель Дюбора и Майклсона), не могут остаться без последствий.
Кто-то неизбежно должен был узнать, что информация просочилась во Францию именно из Англии. А значит, подозрения падут на него, Лилли, ведь британская разведка не может не догадаться о его истинном лице. И им придется принять меры, у них просто нет другого выхода. Интересно, подумал он, применят ли они те же самые методы, ту же технику, что обычно применяет он сам?
Он пожал плечами, отошел от столика с приемником, закурил и снова вернулся к камину, облокотился на каминную полку и задумался.
Если они не примут меры в течение ближайшей недели, то, пожалуй, надо будет постараться скрыться отсюда. Это вполне возможно, у него ведь есть канал связи с Эйре, а уж если он доберется туда, то… В общем, если действовать умело, умно и осторожно, то все может пройти благополучно.
С другой стороны, подумал Лилли, если они что-то решат предпринять, то это будет сделано быстро — в течение самого ближайшего времени, особенно если они и в самом деле догадываются насчет него. Интересно все же, что именно им о нем известно и насколько важным агентом они его считают. Знают ли они о той превосходной организации, которую он создал здесь за эти годы? Он слабо улыбнулся. Любопытно, подумал он, что бы они сказали, если бы узнали, как японцы обращаются с пленными британскими гражданами; является же это лишь одним из пунктов программы, разработанной Лилли. Он снова пожал плечами.
Ни на одну минуту ему не приходило в голову, что те, стоящие над ним, те, кто все эти годы целиком полагались на его ясный ум, сейчас, в минуту опасности, бросили его на съедение врагу. Он считал, что такая ситуация — часть игры, которую он ведет. И если он был садистом, то вполне готов этот садизм обратить против самого себя. Возможно даже, что те великие, кто стоял над ним, даже и рады будут избавиться от него: ведь он слишком много знает.
Он устал. Зевнув, он бросил недокуренную сигарету в камин. И тут, полуобернувшись к двери, он заметил, что она слегка приоткрыта. В кабинет вошел Керр с «маузером» наготове. Лилли высоко поднял брови. Он ощутил легкий интерес. Подумал по-немецки — он очень редко позволял себе такую вольность: «Вот оно. Они нашли тебя. Это конец. Хватит ли у тебя на этот раз ума?»
Он сунул руки в карманы халата и улыбнулся почти дружеской улыбкой.
Керр стоял в дверях совершенно спокойно, на его лице играла легкая улыбка, и от этой улыбки нервы Лилли сразу сдали.
— Садись, Лилли, — приказал Керр. — Настал час расплаты.
Лилли пожал плечами, подошел к большому кожаному креслу и опустился в него. Двигался он медленно, но очень грациозно.
— Я не раз думал, что нечто в этом роде должно непременно произойти.
Керр опустил пистолет.
— Значит, ты не удивлен, — сказал он. — В таком случае ты успел уладить все свои дела и готов умереть за фюрера.
Лили произнес с улыбкой:
— Почему бы и нет? Смерть не так уж неприятна, знаете ли.
Керр поднял брови.
— В самом деле? Это звучит как шутка. Ведь для других ты ухитрялся сделать ее весьма неприятной, не так ли?
— Такие вещи иногда бывают вынужденными, и во всяком случае вряд ли есть смысл сейчас спорить по этому поводу, — спокойно сказал Лилли.
— Это верно.
Керр извлек из кармана сигарету, сунул ее в рот и щелкнул зажигалкой. Он не сводил глаз с лица Лилли. Значит, вот он какой — великий Лилли. Крупнейший агент Гиммлера. Садист. Владеет собой лучше некуда. И все же он блефует. Тянет время. Этот парень еще отколет номер, берегись, Рикки.
— Не будем зря терять время, — сказал он вслух. — Однако тебе отлично известно, что в таких ситуациях возникает возможность заключить сделку.
Лилли улыбнулся.
— В самом деле? Это будет, очевидно, та самая сделка, которую предлагают людям моей профессии. Вы имеете в виду, что если я заговорю, то имею шанс остаться в живых?
— К сожалению, это так. Ты, вероятно, знаешь, что у нас, англичан, есть отвратительная черта — мы ненавидим убийство. Даже таких негодяев, как ты, нам претит убивать хладнокровно. — Он про себя улыбнулся этой чудесной сказочке.
— Вы хотите сказать, что у вас в тюрьмах содержится много таких, как я. Тех, кто пошел на эту сделку? — спросил Лилли.
Керр кивнул.
— Вот именно. Мы такие проклятые дураки, что собираемся отпустить их, когда война закончится. Возможно, и ты окажешься среди них. Мы тебя отпустим, чтобы ты немедленно принялся создавать новую организацию, может быть, даже готовиться к новой войне.
— Я не хочу говорить, — сказал Лилли. — Я вообще немного устал от нашей беседы. Если не возражаете, я предложил бы покончить с этим.
Керр с минуту подумал.
— Вообще-то, на мой взгляд, можешь делать, что хочешь. Ты мне не нравишься, Лилли. Мне о тебе решительно все известно. Убить тебя мне ровным счетом ничего не стоит. В свое время я убил нескольких твоих дружков. — Он усмехнулся. — Вопрос заключается только в том, как именно ты умрешь.
— Что ты имеешь в виду?
— Когда-то среди твоих людей был один, по имени Шмальц. Он немало поработал на тебя в Лиссабоне, пока кто-то не изловил его.
— Я знаю. Это вы его изловили, — кивнул Лилли.
— Совершенно верно. Это я его поймал. Мне Шмальц очень не нравился, потому что у него была дурная привычка стрелять людям в живот, чтобы смерть была более мучительной. Возможно, тебе этот вариант смерти тоже понравится — в таком случае, я не стану возражать.
— Конечно, если приходится умирать, каждый предпочтет быструю смерть, — выдавил из себя Лилли.
— Хорошо, — сказал Керр. — Раз мы дошли до этой части разговора, то тебе придется надеть шляпу и пальто и поехать со мной. Дальнейшие переговоры ты будешь вести кое с кем поважнее меня.
Лилли сказал:
— Значит, кто-то еще собирается предложить мне сделку? Все равно мой ответ будет такой же, как сейчас. И у меня нет никаких сомнений, что результат будет тот же самый.
Керр сказал:
— Не стану спорить. Но тот человек, к которому я тебя отвезу, потверже, чем я. И, возможно, у него найдутся средства заставить тебя говорить.
— Возможно. Думаю, что у каждого человека наступает минута, когда он может сдаться.
— Ну, теперь мне стало скучно, — нетерпеливо проговорил Керр. — Вытяни вперед руки и отправляйся за своим пальто. Ключ от твоего гардероба у меня в кармане. Мы отправимся на небольшую прогулку. Когда я тебя передам с рук на руки, моя ответственность за тебя кончится, но туда я должен доставить тебя непременно.