Игорь взревел и вытащил застрявшую лапу, оставив на досках лоскуты мяса и шкуры. Схватил за голову девчонку, болтавшуюся на загривке, оторвал ее от спины, вместе с лоскутом собственной кожи. Отбросил в сторону. Скрюченное тело отлетело в грязное окно. Зазвенело разбитое стекло. Девчонка повисла на раме, заливая стену смердящей кровью.
Игорь отступил в прихожую, здесь было мало места для драки и дети остались в спальне. На потрескавшихся лицах пионеров блуждали хитрые улыбки. Не дожидаясь, пока малышня бросится в атаку, Игорь пересек прихожую и выпрыгнул на улицу.
Хотел броситься в лес, но путь преградили люди с факелами. То, что жило в Игоре от дикого зверя, заскулило и сжалось при виде пламени. Он помчался вдоль корпусов по растрескавшейся асфальтовой аллее.
Впереди зарычал волкодлак. Игорь бросился на звук, вылетел на площадку, раньше служившую для линеек.
С флагштока свисала содранная с волкодлака шкура. С нее на землю стекала кровь, собираясь лужей у основания.
В центре площадки валялась освежеванная туша. Переломанные кости торчали из разорванного в клочья мяса. То, что осталось от одного из волкодлаков, напоминало прессованный куриный фарш.
Путь к лесу преграждали мужчины и женщины с длинными седыми волосами. Он завыл, зовя на помощь. Ему не ответили.
Волкодлак опустился на четыре лапы, готовясь прорываться с боем.
Раздались сухие щелчки, на груди одного из людей расцвели кровавые розы. Он рухнул на покореженный асфальт, за ним еще один и еще.
Игорь бросился в образовавшуюся брешь.
Джинджер казалось, что превращение в волкодлака, мальчишки, ощущение защищенности – сон. Результат побега от реальности. На самом деле она, голая и избитая, ползет по земле, захлебываясь собственной кровью, сдирая кожу о корни и камни, пытаясь спастись от пьяных родителей, бросающих в нее бутылки.
Но Джинджер не ползла, а лежала на ковре из сосновых игл в центре широкой круглой поляны, опоясанной деревянными истуканами с ликами языческих богов. Среди идолов возвышались замшелые менгиры. Поляну освещал багровый лунный свет.
Она все еще была в обличье волка.
– Ты свой род отринула.
Низкий хриплый голос принадлежал высокому старику, выступившему из круга камней и идолов.
Шерсть встала дыбом, тело сотрясла мелкая дрожь. Джинджер заскулила, задергала лапами. Встать и зарычать не получалось. Удалось только с живота перевернуться на бок.
– В лес пращуров безродным тварям пути нет. Здесь дом Рода.
Старик подошел ближе, длинные седые волосы волочились за ним по земле, исчезая в темноте за границами круга. Под обнаженной морщинистой кожей пульсировали толстые черные вены. Вместо мошонки между ног бугрились белесые шрамы.
Джинджер зарычала, ощерила клыки, когда старик подошел к ней. Он, не обращая внимания, наклонился и погладил ее по животу. Того и гляди назовет хорошей собакой. Но старик вцепился в ее шкуру и оторвал кусок. Джинджер взвыла. Потянулась укусить, но челюсти не разжимались, отказывались слушаться.
Старик сдирал с нее волчью шкуру вместе с кожей и мясом. Кости трещали, ломались, выворачивались из суставов. Ее свежевали заживо, и из самого нутра тоже вырывали куски. Насильно возвращая человеческий облик.
Сосновые иглы превратились в стальные. Сотни игл, грозивших впиться в ее оголенное мясо.
– Безродные твари пращуров кормят. Кого Род принял, с ним в вечности пируют.
Любые слова сделались неважными, важной была только всепоглощающая боль. Из последних сил Джинджер поползла к границе круга, умирающие инстинкты волкодлака подсказывали: там спасение.
В ладонь впилась игла. Руку от запястья до локтя пронзила острая вспышка боли. Голову наполнили чужие мольбы, мысли и крики. Мысли крестьянина, разрывавшегося между выбором: убить и съесть собственного сына, или самому стать едой для подкрадывавшихся на четвереньках монстров с костями, торчащими из разорванной зеленоватой кожи.
Джинджер ползла вперед. Все больше игл впивались в оголенное мясо. И каждый укол нес боль и воспоминания. Она слепла от чужих слез. Кричала от чужой агонии.
Воспоминания сливались в кровавую круговерть, дикую пляску мертвецов и деревьев у подножия огромного идола, выше росших в лесу сосен. На черном от плесени дереве был вырезан суровый лик древнего старца. Рядом располагались истуканы поменьше с лицами женщин.
– Те, кому и рожаницы жизнь даруют, сами пращурами станут.
Пляска убыстрялась. Земля набухала от крови, выталкивая на поверхность новые иглы.
Черты идолов расплывались, растворялись в кровавом свете луны. И вот уже не деревянные истуканы смотрят на корчащихся у их ног людей, а древний старик и три женщины. Окутанные длинными седыми волосами, спускающимися до самой земли.
Последний рывок, и Джинджер достигла границы круга. Видение растаяло, исчезли идолы, менгиры и старик. Стальные иглы превратились в сосновые. Кругом скрипел Кривой лес, никаких признаков заброшенного пионерского лагеря. Прежней осталась боль, – такая, какую может испытывать только человек, а не волкодлак. Не в силах встать, Джинджер поползла, стараясь не думать о том, что ждет впереди.
Кровавая луна все еще висела над Кривым лесом. Операция должна была длиться около часа, но Игорю казалось, что прошло намного больше.
Он осторожно выглянул из подлеска. Автомобиль стоял там же, где его оставили, под сенью разлапистых ветвей, на разбитой грунтовке. Где-то на полпути от лагеря Игорь снова превратился в человека и теперь дрожал от холода. Рана на ноге затянулась, на коже под коркой засохшей крови остался рубец. Из шрама торчали гнилые щепки, острия и шляпки ржавых гвоздей, вросшие в плоть при регенерации.
– Не ссы в компот, там повар ноги моет.
Игорь чуть не подпрыгнул от неожиданности. Джекман вынырнул из густой черноты. Он был полностью одет и явно не трансформировался, только зубы стали чуть длиннее.
– Пиздуем отсюда, – Джекман шлепнул Игоря по голому заду и подбежал к автомобилю.
– А остальные? – Игоря не надо было просить дважды, он уже натягивал дрожащими руками одежду, подобранную с заднего сидения. Джинсы цеплялись за торчавшие из ноги гвозди, натянуть их удалось, только разорвав.
Джекман вдруг стал серьезным, исчезла приклеенная к губам улыбка. Он сел за руль.
– Данте мертв. Ты бы тоже сдох, если бы я шмалять не начал.
Игорь порадовался, что «в одном презервативе» было шуткой.
– Мы же ебаные оборотни, нам же ни хера сделать нельзя. Как?
– Каком в сраку.
– А Джинджер?
– Ее нет.
Не секретом было, что Джинджер и Джекман трахались в каждом углу, где они останавливались, колеся по стране.
Range Rover еле тащился. Джекман нашел небольшую полянку, позволившую развернуться, и повел автомобиль в сторону города.
Джекман ушел в свои мысли. Беспокоился о Джинджер или думал, как их нагнули и поимели?
Игорь тоже думал. В теплом салоне нашлось время подумать о детях с гнилыми внутренностями, которые никак не должны были находиться в лагере.
– Какого хера здесь происходит?
– В душе не ебу.
Фары скользили по скрюченным стволам.
Джекман едва успел затормозить. Дорога заросла кривыми соснами. Она не исчезла. Две колеи все еще пролегали через лес, но теперь посреди грунтовки росли деревья.
Лес застыл, нигде не раздавалось ни звука. Тишина была абсолютной, как в вакууме.
Игорь хотел было предложить развернуться, но куда они поедут? В пионерский лагерь, где ждут дети и взрослые, сбежавшие из цирка уродов? Дорога заканчивалась у ворот в «Сосну».
Джекман вылез из автомобиля и пошел в лес. Игорь прихрамывая, последовал за ним.
Деревья танцевали в свете луны, цвета бинта, сорванного с гнойной раны.
Они остановились у высоченной сосны.
На дереве вниз головой висела женщина: лицо обращено к стволу, ноги сложены вместе и привязаны к стволу чем-то похожим на паклю. Присмотревшись, Игорь понял, что это скрученные в жгут волосы. Спину и бедра покойницы покрывали серовато-розовые раны от укусов. На теле не было ни капли крови, словно его отмыли или вылизали.
Кто-то объявил открытым сезон охоты на волкодлаков. Развешивает в лесу покойниц. Мир сдвинулся, Бог взял отгул и замутил оргию с апостолами на зависть ангелам-кастратам.
– Заебися пахнет пися.
Игоря и раньше раздражала привычка Джекмана общаться пошлыми поговорками, но в этот момент накатило желание ему врезать.
Джекман поднял с земли палку и потыкал покойницу, будто надеясь, что та оживет. Игоря передернуло.
Не врезать, а повалить на землю и бить, пока рожа не превратится в кровавое месиво.
Игорь выдохнул, подошел к женщине. От тела пахло рвотой и страхом, но всего сильнее была знакомая вонь, так же пахли дети в лагере. Первоначальное сравнение с химикатами было неверным. Это было что-то другое, что-то такое, чему название еще не придумали. Так могли бы пахнуть динозавры или чудовища из иных миров.
Джекман снял куртку и толстовку. На его груди скалил клыки оборотень из «Ван Хельсинга». Джекман не перекинулся полностью, лишь руки стали длиннее и вместо ногтей вылезли кривые когти.
Сам Игорь не смог бы отрастить и лишний ус, сил на два превращения за ночь ему не хватало.
– Откуси от нее, – сказал Джекман.
– Сам, блядь, кусай.
– Я не собираюсь один всех этих уебков потрошить. Жри.
Игорь сглотнул, одно дело рвать на куски людей, когда ты в шкуре зверя и совсем другое заниматься каннибализмом в обличии экс-юриста.
– Сука.
Жрать мертвую бабу не хотелось. От вони, исходящей от тела, хотелось блевать. Но Игорь оторвал от ее спины лоскут кожи и положил в рот. Человеческие зубы с мертвой жесткой плотью справлялись с трудом.
– Еще.
Игорь впился зубами в разверстую рану и откусил, чуть не подавившись мертвечиной. По телу прошла знакомая дрожь. Волкодлак просыпался, ему угощение пришлось по нраву.