– Хочешь отомстить за сестру?
Яни хотел. Больше, чем покоя в вечной тьме.
Между деревьями бродили тени, наблюдали за повозкой исподтишка; таились, перебирая сучья длинными пальцами; ломали с громким хрустом ветки, принюхивались к сладкому, манящему запаху падали, шедшему от мертвых тел. Яни наблюдал за ними, думая, что закончить свой путь в зловонном, жгучем брюхе монстра мертвого леса намного лучше, чем перейти в мир за Разломом. Он почти готов был смириться с тем, что никакой ошибки нет: Возница забрал его потому, что он умер.
На щеку упало что-то холодное, скользнуло вниз по сухой бледной коже. Снежинка. Алая.
Крупные багряные хлопья падали на белое покрывало. Старики говорили, что кровавый снег идет в межмирье после большой и страшной битвы. Стало темнее, осмелевшие твари подкрадывались ближе к дороге. Одна обнаглела достаточно, чтобы начать преследование.
Раздалось шуршание одежды, приглушенный снегом, звук падения чего-то тяжелого. Чавканье, тихое, вороватое.
Повозка остановилась.
Возница прошел мимо Яни, прилипшие к глазу снежинки мешали рассмотреть его как следует. Высокий, сухой старик. Поля шляпы припорошены багровым снегом, на плечах – кровоточащие горы. В дырах плаща проглядывали обтянутые морщинистой серой кожей кости. Между ребер копошились голодные черви, бестолково глодающие давно истлевшую плоть.
Надежда, угасшая было, вспыхнула с новой силой. Это был его шанс, вот прямо сейчас надо рассказать Вознице, что Яни не мертв, в мире за Разломом ему рады не будут, ведь он живой.
Возница остановился, словно уловив его лихорадочные мысли, схватил Яни за руку и поправил начавшее заваливаться за борт тело. Прикосновение было острым и страшным, мышцы и кожа не защитили мальчика от льдин, впившихся прямо в душу.
«Владычица, забери меня, позволь слиться с вечной тьмой, не оставляй меня, не отдавай им!» – глубоко внутри окоченевшего тела Яни орал во все горло, а распахнутые глаза смотрели вверх, на пушистое, багровое небо. Из пустоты падали на мальчика замерзшие капельки крови, прямо в открытый глаз. Ледяные грани изящного узора смазывались, превращаясь в черноту. Он не видел, как сверкнули, поймав луч выглянувшего вдруг месяца, когти, занесенные для удара; как они оторвали кусок от плаща Возницы, разрезав по пути беззащитные снежинки. Но слышал, как долго и мучительно кричало существо, когда костлявая рука вонзилась в мягкий, покрытый белой шерстью живот, разорвала шкуру и вырвала сердце.
Животное еще жило, перебирало длинными лапами багрово-белый снег, пытаясь убежать, исправить свою глупую ошибку. Не выпускало из крепко сжатых челюстей голову украденного с повозки трупа. Возница склонился над ним, обдав вонью распадающейся вечность плоти и с громким хрустом разорвал пасть. Не глядя, кинул обратно на повозку голову отца Яни.
Ян убил его.
Мать приготовила на ужин тушеного кролика. Отец всегда ел первым, им доставались объедки. Яни прислуживал ему, когда мать отвернулась, он вылил содержимое фляги в отцову миску. Все до последней капли. Перемешал. Тщательно, так что и следа не осталось. Руки не дрожали, но голова была словно полна дурмана. Ставя миску на стол, опустил глаза вниз, отец не любил, когда на него смотрели. Тем лучше, мальчик боялся, что черный человек все поймет по его глазам, озерам ненависти.
Яни отошел в угол и сел на лавку, рядом со штопавшей отцовскую рубашку сестрой. От Вореи он вернулся домой рано утром; Ведрана, собираясь на реку, готовила грязное белье к стирке. Он ни о чем не спрашивал, лишь всматривался весь день в ее лицо, стараясь уловить перемены.
Мать, безвольно сложив руки, сидела на маленькой скамеечке у очага, разглядывая затухавшее пламя. Мальчик хотел шепнуть, чтобы она подбросила в огонь поленьев, пока отец не разозлился, но поздно. Мужчина встал из-за стола и пнул табурет, мать упала, поднесла руки к лицу – прикрыть – отец с силой отбросил их в стороны. Ударил по губам, по скуле. Затем подкинул полено в очаг и сел за стол. Отломил горбушку хлеба, зачерпнул из миски и поднес ложку ко рту. Он ел обстоятельно, с удовольствием. Вдруг, выронил ложку, громко рыгнул, его вырвало на стол съеденный мясом и кровью. В жиже ползали алые пятнистые черви.
– Т-т-ты… – Отец указал дрожавшей рукой на Яни, встал из-за стола, табурет упал с громким стуком.
Черви росли внутри него, пожирали заживо, ворочались толстыми клубками, перекатывались под кожей; вырывались наружу и снова возвращались в вонючую утробу. Покачиваясь, держась левой рукой за расползавшийся живот, захлебываясь кровью, отец направлялся к Яни, сжимая в правой нож, подхваченный со стола.
Мальчик оцепенел. Мать подбитыми глазами пыталась рассмотреть, что происходит. Ведрана застыла с занесенной над тканью иглой. Яни увидел в ее глазах то, что пытался угадать целый день. Вечная тьма. Так быстро. Ян надеялся, что у него есть время, уж сегодняшний вечер точно… Прежней она не стала бы, но, убив отца, уничтожив причину ее мук, уйти во мрак он бы ей помешал. Глядя в полные мертвого покоя глаза сестры, мальчик понял, что опоздал. Отец умирал, но пока Яни мешкал, схватил сына за рубашку, прижал к стене и вонзил в живот нож.
Повозка остановилась. Возница стаскивал тела и уносил в лес. Яни ничего не видел, но чувствовал, как из тьмы к нему тянутся ледяные витки черного тумана. Из самого сердца леса, застрявшего в холоде бесконечной ночи. Это был конец дороги мертвых.
Возница поднял тело Яни и, перекинув через плечо, понес туда, где ждала мальчика вечность в смерти. Снег осыпался с лица, но видел он только изъеденный временем шерстяной плащ.
Старик остановился. Веками он не произносил ни слова, забыв их значение, но это помнил:
– До-го-вор, – сказал он, глядя мертвыми, древними глазами на хрупкую девушку, застывшую среди изогнутых, искалеченных деревьев.
Она преграждала Вознице путь к Разлому, пролегавшему по земле, воздуху, времени и пространству. Оттуда доносился низкий гул, вырывался ледяной ветер, тянулся в лес смоляной туман.
Ветер оголил бесплодную землю с переплетением толстых корней и дорогу, выложенную тысячами окаменевших черепов; несвежий поток спертого воздуха, который веками вдыхали и выдыхали черные гнилые легкие. Никакого света там не было – тьма, жадная, не сулящая покоя, только бесконечные муки; живущая страданием, а не утешением, кормящая своей вязкой плотью тварей, чей облик неподвластно осознать смертным, в чьих душах живет дыхание Владычицы сущего.
Возница сбросил мальчика с плеча, тело упало на промерзшую землю. И тогда Яни увидел ее. Тонкая, красивая, с длинными черными волосами, доходящими почти до земли, спокойными волнами окутывающими стан в белой длинной рубахе, перехваченной костяным пояском. Ветер, дувший из раны в пространстве, не смел потревожить ни единого волоска на ее голове.
Дочь Владычицы.
Ведрана.
Девушка прошла мимо Возницы, он протянул было руку остановить, но кисть обратилась в прах, стоило ему дотронуться до легкой ткани ее рубашки. Дочь тьмы, когда-то бывшая сестрой Яни, склонилась над ледяным, окоченевшим телом мальчика. Твердая, как камень правая рука торчала вверх, на месте указательного пальца – бескровный огрызок. Рубашка, разорванная на животе и заскорузлая от засохшей крови, задралась почти до шеи, обнажив большую рану на впалом животе. На белом лице – багровые разводы, льняные волосы слиплись в черные сосульки. В широко раскрытом, мутном глазе – желто-бурые пятна, к остекленевшей оболочке примерзли алые снежинки.
Девушка присела на землю и обняла мальчика. Тонкими пальцами с нежностью провела по спутанным, грязным волосам. Глядела на него черными глазами, полными покоя и мрака.
Яни хотел спросить: зачем? Сказать: я справился, я смог, я уже взрослый, он за все ответил, – я отомстил, освободил тебя.
Хотел накричать на нее, но посиневшие губы с красно-бурой каймой остались безмолвны.
Он убил отца, что бы спасти ее. Умер, чтобы спасти ее, а она… Она обрела покой вечной тьмы в смерти, чтобы спасти Яни от его самого лютого кошмара.
…Той ночью, он все-таки задремал, ненадолго, но достаточно, чтобы пропустить, как сестра, перед тем, как идти к бабке Ворее, склонившись над ним, прошептала:
– Я не позволю тебе попасть в мир за Разломом, я тебя спасу.
И поцеловала в лоб, как делала всегда, укладывая спать.
Вглядываясь во тьму, заливавшую ее глазницы, Яни видел, как сестра с матерью относят его тело и то, что осталось от тела отца, к Вратам у дороги мертвых. Мать уходит домой, а Ведрана ждет, когда откроются створки в иной мир, – и следует за повозкой. С каждым шагом все больше отрешаясь от живого, все глубже погружаясь во тьму, чтобы забирать души умерших и соединять их с ней. Вечно.
Яни видит: глубокая тьма окружает Ведрану, словно кокон, защищая от зла, обитающего в лесу межмирья, от сочащегося из иного мрака яда, от Возницы, чей прах уносит прочь гнилостный ветер, от ярости голодных чудовищ, что так и не дождались обещанного. Яни чувствует их голод, их желание поглотить, не мертвую плоть, но души, запертые в ледяных, разлагающихся оболочках. Его душу, запертую в мертвом теле.
Безмолвная и прекрасная сестра прижимает его к груди, баюкая; наклоняется и целует в грязный бледный лоб. Сомнения, страх, боль уходят, остается только вечный покой тьмы.
А я тебя…
Женя беспокойно смотрела на темно-зеленую воду, цветом напоминавшую осклизлые стебли цветов, простоявших в вазе несколько недель. Она принюхивалась, будто пыталась уловить гнилостный запах. Из-под белой шапочки для купания выбилась непослушная прядка цвета жженого сахара. Девочка ее не замечала. Казалось, что она тонет от одной только близости старого школьного бассейна.
Легкий пар клубился над вытянутым в длину прямоугольником, выложенным зеленой кафельной плиткой. Разделительные веревки с красно-белыми буйками делили бассейн на четыре дорожки для плавания. Под потолком гудели лампы, заливая помещение желтоватым светом, но в углах все равно таился полумрак. По стенам бежали зеленоватые блики. Если долго всматриваться в них, то можно увидеть лица детей, утонувших в бассейне. Это как спрятанные изображения на стерео картинках, кто-то увидит только разноцветные точки, а кто-то оленя или сову. У Леши найти изображения не получалось, как он ни старался, отводя и приближая рисунки. Женя давала советы, посасывая клубничный чупа-чупс, но это не помогало. Сама она находила спрятанную картинку за считанные секунды. Вот и сейчас, переводя взгляд с воды на стены, Женя, казалось, видела искаж