С самых похорон Максима она преданно следовала за Матушкой, слушалась ее во всем, уговорила мужа пойти со всеми в монастырь. Это было не сложно, смерть сына их уничтожила, и они вместе ухватились за протянутую Матушкой руку. Тогда это казалось правильным. Но не теперь. Пару дней назад она вслед за матушкой спустилась в шестой ярус. Матушка осталась молиться у кривого креста, вырубленного в камне у входа, Вика пошла дальше, рассматривая неровные стены, расписанные рисунками. Из трещин в стенах тянулись лапы, грубо намалеванные черной краской. В вырубленных в камне нишах лежали вытянутые черепа с черными клыками, ломкими и прозрачными, как стекло. Неровный пол покрывал слой пепла, хотя на стенах не было следов от огня. Высокий свод покрывали отпечатки лап с вытянутыми пальцами. Вика остановилась у выполненного в человеческий рост рисунка: безголовая женщина с массивными бедрами, огромным животом и грудью сидела на горе черепов, кривые человекоподобные существа протягивали к ней тощие руки. Изображение было древнее, намного старше монастыря и самого христианства.
– Милиции и журналистов больше нет, Леша говорил, что видел только одну патрульную машину. Остальные ушли, поняли, что им нас отсюда не выгнать. – Чтобы прогнать воспоминание, Вика сменила тему. – Аня ушла. Матушка сказала, что ее соблазнили черти и теперь она им все расскажет, и нам надо торопиться.
Она замолчала, прислушиваясь к грохоту камней, продолжила говорить:
– Я видела тех чертей. Когда пила воду из родника, знаешь, того, у входа. Парень с девушкой. Они казались такими счастливыми, живыми. И совсем не страшными. Расспрашивали о том, как мы тут живем, сказали, что тоже хотят к нам… Я знала, что они не серьезно. Думала, что они пришли сбить меня с пути.
Ей хотелось рассказать Маше о красивой блондинке в коротком топе, открывавшем живот, покрытый татуировкой в виде ловца сновидений, и о парне лет двадцати пяти-тридцати: русая, слишком длинная челка падала ему на лоб, чуть великоватый рот улыбался, в серых глазах застряли льдинки. Но вместо этого Вика разрыдалась.
– Маш, прости.
Из туннеля, ведущего на шестой уровень, послышались тяжелые шаги, в пещеру скользнул луч света. Вика вытерла рукавом сопли и слезы, нельзя показывать, что ей больно и страшно. Из туннеля вышел седой истощенный мужчина с керосиновой лампой, замер, увидев ее, хотел что-то сказать, но оглянулся назад, отошел в сторону, пропуская двоих последователей Матушки. Они несли на руках Лешу, с его головы стекала кровь.
– Там это, камень упал, а он… в общем… – седой замолчал, склонив голову.
Вика его не слушала, она смотрела на мертвого мужа.
Седой подошел к ней, взял за руку, поднял. Вика не помнила его имя.
– Идем. – Седой осмотрелся по сторонам.
«А ведь он келью пустую выбирает», – подумала Вика, наверно ей следовало попытаться вырваться и убежать, но сил не было, тело стало мягкое, как у выброшенной на берег медузы.
Матушка собрала всех в трапезной. Вика смотрела на братьев и сестер и не узнавала их лица. Они казались выцветшими, безвольными, в глазах больше не было света. Только Матушка улыбалась по-прежнему тепло, когда давала знак двум мужчинам связать Вике руки. Трапезную освещали свечи и керосиновые лампы. От чада нечем было дышать. В нише, вырубленной в стене, стояла икона, закрытая черным платком. Матушка говорила, что на ней запечатлен истинный лик Богородицы и простым смертным нельзя его видеть.
– Богородица велела нам укрыться и молчать, не умножать силу дьявола, сея страх рассказами об ужасах, что творят его слуги. Она открыла мне путь к спасению, – сказала Матушка. – Но спасение без жертвы невозможно. Ее сын спас нас две тысячи лет назад, но теперь наш черед отдать себя, чтобы спасти землю. Вы все пришли ко мне потому, что глаза ваши зрячи. Вы все испытали боль и страдания. Впереди ждут еще большие испытания, еще большие жертвы, но нельзя позволить бесам уничтожить нашу веру.
Ей никто не отвечал, мужчины и женщины склонили головы – слушали, стараясь не смотреть на Вику, как не смотрели на нее родственники во время похорон Максима.
Тени скользили среди людей, наблюдая.
– Богородица открыла мне свет истины, поведала о тенях, родившихся из веры первых христиан, прятавшихся от гонений в подземных городах. Люди тогда не боялись, верили, что Господь послал тени, чтобы защитить праведников от поганых римлян. И они защищали, пока отступники не замуровали подземные города, лишив их пищи. Но разве может человек пойти против воли Бога? Огромная сила высвобождается с появлением в мире новой веры. Здесь, в этом самом монастыре, тени вернулись, когда после крещения Руси из язычества и христианства рождалось православие. Только искренняя вера способна из пустоты сотворить новый мир. Мы не так сильны, как наши прадеды, но мы можем освободить то, что люди, забывшие Господа, одержимые демоном атеизма, заперли под землей. Соединяя живое и мертвое, мы освободим слуг Матери нашей Богородицы, дадим вернуться в мир, чтобы нести людям истинное Слово.
Матушка посмотрела на Вику:
– Твоя вера ослабела, но ты еще познаешь благодать, дарованную Богородицей.
С этими словами старуха повернулась к иконе и опустилась на колени.
– Я вижу ад! – крик шел из залитого чернотой туннеля, ведущего в глубины горы. Кир вдохнул прохладный ночной воздух. Сосны шептались у него над головой, по правую руку кряхтела деревянная часовня. Православный крест перечеркивал небесный свод, месяц зацепился за ветку липы, растущей у края небольшой поляны.
– Я вижу ад! – крик стал глуше.
Пятнадцать волков стояли у входа в Георгиевский монастырь, проверяя оружие: ножи, тесаки, обрезки труб, бейсбольные биты. Гром сжимал в огромных кулаках лом. Гера, поигрывая ножом-«бабочкой», напевала «Демоны – лучшие друзья девушек» Powerwolf.
Кир прислушался: из туннеля послышались шаги. Он напрягся, приготовился выхватить нож. По серо-бурым стенам запрыгал луч фонаря, ослепив, заставив зажмуриться. Из туннеля вышел Пастырь, сухой, жилистый, с костистым лицом ветхозаветного аскета.
В монастыре снова закричали. Пастырь передал фонарь одному из «волков», достал из заднего кармана джинсов тряпку и вытер лезвие мясницкого тесака, перепачканного черным.
– Идем, – сказал он и вернулся в туннель.
Кир достал из кармана куртки маленький фонарик, включил, тонкий луч пробежал по усыпанной сосновыми иголками песчаной почве, скользнул по «казакам» Геры, уперся в черноту туннеля. Кир проверил нож и вошел внутрь, следом за девушкой. Короткая куртка задралась, обнажив полоску кожи, Кир знал, что под ней, кроме черного кружевного бюстгальтера, на Гере ничего нет, но возбуждения не чувствовал. Чем дальше он шел, тем яснее понимал, что не хочет быть здесь.
Луч фонаря скользил по вырезанным в песчанике надписям: «К.В.Н.», «Здесь был Коля», «М + О =Л», «Милка сосет», «Он упадет. Мы все умрем».
– Я вижу ад! – кричала определенно женщина, из-за эха невозможно было понять, насколько близко.
В туннеле пахло немытыми телами, нечистотами и мертвечиной. Чем больше волки удалялись от входа, тем гуще становилась вонь. Туннель вел в просторную пещеру, первую часовню подземного монастыря. Стены покрывали надписи на церковно-славянском и черные кресты, в нише стояла икона с Георгием Победоносцем. Дракон раскрыл пасть так широко, что казалось: еще миг, и он проглотит всадника вместе с конем. Под нишей лежало окровавленное тело.
– Я вижу ад…
Из правого туннеля вышла девчонка лет четырнадцати в ночной рубашке в мелких голубых цветочках. Длинные волосы кровавыми сосульками свисали на лицо.
Пастырь подошел к ней, взял за подбородок и приподнял голову. Глазницы заполняли гранатовые зерна. Кожица поблескивала в холодном свете фонарей, напоминая фасетчатые глаза безумной мухи. Пастырь подал знак, и Гера перерезала девчонке горло.
Не говоря ни слова, вожак вошел в туннель, откуда она пришла. Через несколько шагов волки подошли к первой келье. Фонари осветили красный крест, нарисованный над вырубленной в стене койкой; земляной пол, загаженный окурками и спичками, пару презервативов, одноразовый шприц и бурые разводы засохшей крови.
Кельи стали попадаться чаще, в некоторых, кроме коек, были вырублены ниши под иконы и книги. Туннель шел под уклон вниз. Сворачивал влево и становился уже. Гром боком и на полусогнутых ногах еле протискивается между неровными стенами.
Наконец стены расступились, выпустив волков в просторную длинную пещеру. Вдоль стены тянулся вырезанный из камня стол. У стола такие же каменные узкие лавки. Трапезная. Три выхода. Один туннель уводил вглубь монастыря на нижние уровни, второй в кладовые, а вот третьего на плане монастыря не было. Точно не было. Кир полдня потратил, запоминая лабиринт туннелей и пещер, чтобы выбраться наружу, если с Пастырем и остальными что-то случится.
Сектанты приспособили пещеру под общую спальню. Под ногами валялись скомканные спальные мешки, засаленные одеяла, куртки, посуда, пачки заварной лапши и раздавленные упаковки сосисок. На столе в лужах крови лежали куски сырого мяса. Бурая жижа растекалась под ногами, делая камни скользкими. Глянцевые капли поблескивали на разорванном целлофане.
В нише стояла доска, закрытая черным платком, на полу под нишей сочились кровью куски мяса, сваленные в кучу. Рядом две полицейские фуражки, похоже, последователям Матушки захотелось свежатины.
Кир посмотрел по сторонам, ища Геру, ему хотелось схватить девушку за руку и бежать отсюда без оглядки. Он снова потянулся к ножу, когда из дальнего туннеля раздались вопли.
Волки встали кругом, спиной друг к другу, приготовили оружие.
Из третьего туннеля, того самого, которого раньше не было, показалась тощая грязная рука в обрывках паутины. Кир направил фонарь прямо на выход из туннеля, но электрический свет не рассеял тьму. Густая и вязкая, она замерла точно по каменному контуру, не пропуская луч. Рука слепо шарила по воздуху. Из туннеля вышла высокая женщина с непропорционально вытянутыми руками и ногами, тощими, как у профессиональной анорексички. Клочья паутины окутывали бледное, костистое тело, напоминавшее человеческое, но это была лишь попытка изобразить что-то, похожее на человека. Будто детский рисунок: голова – шар с тычинками волос, глаза и нос нарисовать забыли, только ниточка рта перечеркивала сероватую кожу, бугристые палочки – руки и ноги, кривоватый конус – туловище. Сморщенные груди, похожие на уши спаниеля, свисали до лобка. Впалый живот подрагивал от судорожного дыхания. Кир знал, что их не ждет здесь ничего хорошего, но все равно страх сдавил горло, едва он понял, что пупка у «женщины» нет.