В углах нашлась пыльная паутина, а на полу сор, перья и хрупкие кости, но никаких окошек, дверей или дыр. С чердака Ваня вернулся озадаченный, зажег от огарка еще одну свечу, а подумав, вторую и третью, ему вдруг стало очень страшно оставаться в темноте одному.
«Совы – то, чем кажутся», – Настя снова прочитала переиначенную цитату, написанную на баннере, натянутом над барной стойкой.
«Бессмыслица», – уже который раз девушка вынесла вердикт фантазии декораторов совиного кафе, занимавшего первый этаж многоэтажки рядом с Тверской.
Вопреки ожиданиям посетителей, кафе украшали не плакаты с Гарри Поттером и Буклей, Мудрой Савой и Винни Пухом. На задрапированных черной тканью стенах висели написанные маслом картины – и непременным атрибутом каждой были совы и их ближайшие пернатые родственники. Обнаженные ведьмы скользили на метлах сквозь ночь в сопровождении неясытей. Филины разрывали на части отчаянно визжащую кошку.
Среди картин висели дагерротипы, на них женщины, закутанные в черные покрывала, держали на коленях детей. Было в них что-то жуткое. Чьи лица скрывала ткань? Матерей или кого-то еще? Удивление вызывали и чучела сов, «сидевшие» на затянутых декоративной паутиной оленьих и лосиных рогах. Не всегда было понятно, где живые птицы, а где набитые трухой. Пластиковые емкости с водой, расставленные на полу, чтобы совы могли в них споласкивать перья, казались инородными в интерьере, выполненном в стиле ар-деко. Чужими были и кофемашина на барной стойке, и касса, и витрина с сувенирами (тут фантазия декораторам дала сбой – и среди брелков, кошельков и прочей ерунды с совиной атрибутикой лежали часы-снитч).
За пустыми столиками на спинках некоторых стульев сидели живые совы – главная достопримечательность заведения.
У дальней стены располагалась небольшая сцена с микрофоном и барабанной установкой, за сценой – стилизованный под древность барельеф из белого мрамора – обнаженная женщина с совиными лапами и крыльями стояла на двух тощих львах, по бокам от нее сидели совы.
Настя нервно посмотрела время на мобильном: полночь. Для посетителей кафе закрылось час назад, она последней осталась из смены, вызвавшись все убрать и запереть. Вита давно должна прийти. Настя зажала ладони между коленями, чтобы снова не начать грызть ногти, обглоданные почти до мяса. Она сидела за столиком у окна и пила крепкий кофе в ожидании бывшей одноклассницы. За стеклом старый клен с кроваво-красной листвой мок под октябрьской моросью.
Входная дверь открылась, в кафе вошла высокая бледная девушка, на ее скулах пылал лихорадочный румянец, под запавшими глазами залегли глубокие тени. Хотя Вите едва исполнилось двадцать пять, было в ее внешности что-то скорбное, что-то от пьеты или икон великомучениц. Она настороженно оглядела пустой, полутемный зал (Настя погасила верхний свет, оставив гореть только лампы на столиках).
– Есть тут кто-нибудь? – спросила Вита, отряхивая пальто, покрытое капельками влаги.
Черная сипуха, сидевшая на полке с бутылками крепкого алкоголя, повернула голову в сторону гостьи и моргнула.
– Я здесь, – сказала Настя.
Вита посмотрела на нее.
– Зачем ты мне позвонила?
– Садись. – Настя кивнула на стул напротив нее.
Вита поморщилась, но подошла к столу, села, так и не сняв пальто, стянула шарф, небрежно накинутый на голову. Настя с удивлением поняла, что волосы у Виты почти седые – неприятного желтоватого оттенка, как у старух, пахнущих теплым тленом. Она понимала, что вопросов не избежать, но это не означало, что ей хотелось на них отвечать, тем более женщине, искалечившей ей жизнь… Вот только ей нужна была помощь Виты.
– Зачем ты мне позвонила? – снова спросила Вита.
Настя грустно улыбнулась. «Зачем?» – вопрос их учительницы истории, она любила повторять: «Прежде чем что-то сделать, спросите себя: зачем вам это?» Интересно, для всех бывших одноклассников он до сих пор важен, или они уже его забыли? Как забыли даты исторических событий, стоило сдать экзамены и уйти во взрослую жизнь…
– Вот именно: зачем? Я понять хочу, зачем вы это со мной сделали? Почему со мной? Меня ведь сейчас от самоубийства удерживает только то, что родителям хоронить меня не на что.
– Нечего тут понимать, из фарша корову обратно не слепишь. – Словно испугавшись собственной резкости Вита, протянула руку через столик и дотронулась до Настиного предплечья.
– Ты ведь знаешь про его мать? – Спросила Вита уже мягче.
– Это его не оправдывает, – сказала Настя, высвободив руку.
– Нет, не оправдывает, но я тоже хотела его понять, до правды докопаться, искала причины и ответы. Ну знаешь, будто это детектив какой, вроде «Психо» или «Молчания ягнят»: дескать, все то говно, что человек творит, родом из детства. Мол, маньяк убивает проституток, потому что его мать блядью была. Так и Макс хотел очиститься от того, что собственную мать трахал. Только херня все это. Он как-то мясо домой принес. Порезал на кусочки, потушил в сливочном соусе, зеленью присыпал. А когда мы его съели, сказал, что это было детское мясо. Я по глазам видела, что не врет. Проблеваться дня три не могла. Но знаешь, ему нравилось творить все это, не хотел он ни от каких грехов очищаться, ему просто в кайф мразью быть. А философия вся, чтобы другим мозги засирать и мразями делать… В одиночку-то это скучно.
Морось за окном перешла в дождь. К стеклу прилип багровый кленовый лист. Вита несколько минут смотрела на него, прежде чем продолжить.
– Я тоже одна из них, тоже невинной стать хотела. Когда он над тобой издевался, я ведь ему помогала. Он тебя не убил, чтобы ты и дальше мучилась. Говоришь, что с собой покончить хочешь. Это тоже грех, а он тебя к нему подтолкнул. Ты не одна такая, но другие… они с этим жить не смогли, я следила, не за всеми, конечно, но за некоторыми. Я больше так не могла.
Вита смахнула слезу, втянула носом воздух, стараясь подавить рыдания.
Настя прямо посмотрела на бывшую одноклассницу, руки перестали дрожать, исчезли последние сомнения:
– Лучше бы ты мне тогда умереть дала. Знаешь, зачем я тебе позвонила? Я отомстить вам, тварям, хочу. От грехов хочешь очиститься? Так помоги мне.
– За то, что он со мной… – Вита запнулась, с испугом посмотрела на Настю. – За то, что он со мной сделал, когда я захотела уйти… В общем, я бы тебе помогла, но я его не видела уже полгода, не знаю, где он или его шавки теперь.
– Я знаю, как их найти.
Было больно, но Вита не кричала – даже когда Настя отделила от ее руки лоскут кожи.
Настя бросила окровавленный лоскут в банку со спиртом и перевязала ей руку. Они находились в подвале под совиным кафе, наверху шумела Москва, но здесь было тихо, только шуршали за стеной крыльями совы. У стены стоял поцарапанный деревянный стол с недоделанными чучелами. Над ним висели инструменты таксидермиста, ножи отражали холодный свет люминесцентной лампы.
– Это все, что мне от тебя нужно, дальше я сама. – Тон Насти был деловым и холодным, куда только делась нервничающая девчонка, которую Вита увидела, зайдя в кафе.
– Что ты хочешь сделать?
– Просить милости Эрешкигаль, – ответила Настя, – гугл в помощь, а теперь проваливай.
Как в бреду Вита вышла из подсобки, полутемным коридором вернулась в зал под пристальные взгляды птиц и детей, сидевших на коленях у женщин, закутанных в черные покрывала.
На улице она немного пришла в себя, вызвала такси, вернулась домой. В пустой квартире было холодно и одиноко. До рассвета Вита лежала на кровати, не раздеваясь, а на следующий день пришла пустота полного очищения.
Мама вернулась утром, вместе с мутным рассветом, запахом влажного пепла и палой листвы.
Ваня притворился спящим, крепко зажмурил глаза, ждал, когда мама поцелует его в лоб, как делала каждое утро. Он лежал тихо, прислушиваясь к звуку ее шагов, шуршанию пакетов и треску пламени в печке. Мама готовила завтрак. Когда в доме запахло оладьями, Ваня не выдержал, откинул одеяло и открыл глаза. Мама стояла рядом с кроватью, смотрела на него и улыбалась. Ваня вскочил и обнял ее, прижался щекой к мягкому теплому животу. Мама погладила его по голове.
– Не спал?
– Ночью приходил монстр, большущий. – Ваня развел руки в стороны и показал какой был большой монстр. – Я не испугался, честно-честно.
– Маленький мой, смелый портняжка. – Мама наклонилась и звонко чмокнула Ваню в лоб.
На мгновение ее лицо омрачилось. Ваня замер. Неужели она узнала, что он поднимался на чердак? Живот резко скрутило от волнения. Но мама улыбнулась и погладила его по щеке.
Ваня выбежал из дома, схватил веревку, привязанную к столбу, державшему козырек над крыльцом. Пошел в туалет – в низкую деревянную кабинку, стоявшую поодаль от дома. Он крепко держал веревку, в тумане легко было потеряться. Сделав свои дела и вернувшись к дому, Ваня немного постоял на крыльце, прислушиваясь к дыханию леса. Постанывали раскаленные цепи на клене. Из тумана выглядывали кедровые ветви, на них сидели совы с лицами, напоминавшими срезы дерева.
– Сыночек, иди умываться и есть, все остынет.
Ваня вошел в дом, умылся в звонком алюминиевом тазу и сел за стол. Откусил кусочек хлеба и закашлялся, хлеб был сухим и заплесневелым, он выплюнул непрожеванный кусочек:
– Фу-у-у.
– Я тебе дам «Фу», ешь.
– Ну, мам, он заплесневелый.
– Не говори ерунды.
И впрямь хлеб на вид был свежим и мягким, даже пах, словно только что покинул горячую печь. Ваня отковырял ломтик глазуньи и положил в рот. Снова привкус гнили – яйца протухли. Но увидев, что мама смотрит на него с тревогой, Ваня прожевал яичницу и проглотил. То же самое повторилось с оладьями и молоком. Все протухло, но мама ничего не замечала. Она пережевывала пищу, глотала, запивала душистым кофе и внимательно смотрела на Ваню.
После завтрака мама дала Ване шуршащий пакет с надписью. Ваня знал, что такое буквы, но мама говорила, что ему еще рано учиться читать. В пакете была новая книга, с яркой картинкой на обложке.