чше не возвращаться. И вовремя. Один из осколков пришельцев упал в Купчино, и паразиты за несколько дней расползлись по всему Питеру. Уже тогда стало ясно, что происходит что-то страшное.
– Но это ведь не та дача, верно? – спросил Игнат. – Это дом в заброшенной деревне. И никакого фруктового сада…
– Конечно. Наша дача находилась в коттеджном поселке. Там было слишком много людей. Почти пригород. Мы заперлись в доме и несколько дней следили за новостями, как одержимые. Не пропускали ни одной заметки.
Мама отвлеклась, чтобы высморкаться. Тревожно посмотрела на небо, всё плотнее затягиваемое тучами. Кривые молнии расчертили темноту, звонко громыхнуло, и тут же порыв крепкого ветра едва не вырвал альбом из маминых рук.
– Потом к посёлку пришли зараженные, – сказала она негромко. – Два человека. Женщина и маленькая девочка. Знаешь, тебе лучше не знать подробностей… Я каждый раз хочу рассказать, но понимаю, что ты ещё не готов… Они, эти зараженные, шли по улице и говорили дурные слова. Открывали рот, и сквозь губы вылетали странные звуки, не похожие на человеческую речь. Но я их понимала. Мне хотелось пойти к ним и ответить, отреагировать. У меня в голове в тот момент рождались самые страшные мысли в жизни… Я хотела столько всего сделать с девочкой и её мамой… Столько всего натворить…
– Как вы спаслись?
– В тот раз? – шевельнула головой мама. – Папа всех спас. Схватил тебя и меня в охапку, бросился к автомобилю, затолкал на заднее сиденье и дал газу. Он вычитал разные теории в интернете о пришельцах и о дурных словах. Знаешь, народ любит выстраивать огромные логические цепочки, докапываться до правды, придумывать что-то. Нам повезло, приём сработал. Папа напихал в уши и ноздри пучки травы. У него потом из носа кровь то и дело шла несколько дней… Говорит, едва удержался, чтобы не броситься к паразитам. Защита была не самая сильная, в общем. Но – спаслись. Мчались несколько часов, пока не наткнулись на эту деревушку. Бывший совхоз, ферма, маленький жилой посёлок, заброшенный совсем. Повезло, говорю же.
– И после этого папа стал одержим… молитвами? Очищением мыслей, как он их называет?
Мама осторожно погладила Игната по голове.
– Среди тех теорий, что папа успел вычитать в интернете, была одна доминирующая. Она гласила, что пришельцы улавливают дурные мысли, как локаторы улавливают радиосигналы. А значит, нужно избавиться от всего плохого в голове. Перестать думать плохо, избавиться от искушений и лукавого. Не завидовать, не желать ближнего своего, не прелюбодействовать… Когда человек молится, он не думает больше ни о чём. Очищается мысленно, духовно. И в этом наше спасение, малыш. В этом наша сила. Папа разработал теорию очищения, создал триединую молитву, ту самую, которую четыре раза в день транслируют по радио. Он специально ездил в город и помогал правительственному комитету наладить общественные фонды спасения через молитву. Общался с Президентом, между прочим. У нас есть личные гарантии безопасности с его стороны.
Игнат вспомнил лес и людей, называвших папу уважительно Глебом Константиновичем. Стало ясно, почему.
– А теперь папа хочет спасти меня?
– Да. Но это секрет, – ответила мама, подумав. – Видишь ли, в новом обществе, которое наш Президент пытается построить, очень нетерпимо относятся к зараженным. Слишком много от них горя и смертей. Пока не найден способ убрать из тебя пришельца, ты и сам, получается, пришелец… А, значит, опасный.
– Я убивал людей. Это неправильно, любому должно быть понятно.
– Верно. – Ладонь опустилась ему на макушку. – Но ты ещё и наш сын. Живой человек. Не просто так. Сложно всё это. Давай не будем, хорошо?
Она перевернула еще несколько страниц, заполненных фотографиями из разных уголков света. На последней странице на фото стоял папа, облокотившийся на автомобиль, около капота – мама и маленький Игнат. На вид ему было столько же, сколько и сейчас. Наверное, недавно снимали.
– Папа собирает фотографии, когда ездит в город, – сказала мама. – И ещё подбирает старые телефоны, пытается реанимировать карты памяти. Если получается, распечатываем на принтере, он у нас в гараже стоит. Папа хочет сохранить память этого времени, создать летопись конца света.
В голове у Игната роилось ещё много вопросов, но он понимал, что маме надо передохнуть. Всё, что она хотела сказать сейчас – сказала. Не удержался, спросил:
– Почему я всё время забываю?
– Никто не знает. Ни мы, ни в Питере. После активной фазы паразит впадает в спячку. Через несколько часов после того, как он утихает, ты тоже засыпаешь, лежишь без движения несколько дней, а потом просыпаешься и помнишь только то, что было до твоего заражения. И вот я сижу каждый раз и рассказываю тебе историю о том, как наш мир скатился в пропасть.
Мама грустно улыбнулась и закрыла фотоальбом.
Игнат хотел спросить, пытались ли родители вытащить паразита?
Хотел спросить, как часто происходят активные фазы?
Хотел спросить, как много людей он уже убил?
Хотел спросить, как он заразился, как родители вообще допустили такое?
Хотел спросить столько всего, что мысли распухли, будто вата.
И ещё понял, что на некоторые вопросы знает ответы. Помнит их. И они ему совершенно не нравились.
Капля упала на землю, потом другая, дождь заторопился, посыпался, будто в последний раз. Мама с Игнатом поднялись под крыльцо и несколько минут смотрели на плотную стену воды, взбивающую пыль.
– Пойду, пожалуй, отдохну, – сказала мама. – На сегодня с историями покончим.
Она ушла в дом, а Игнат остался. Он разглядывал дождь, положив ладони на мокрые деревянные перила и высунув лицо из-под крыши. Холодные капли то и дело разбивались о лицо, и это было приятно.
В голове пульсировали мысли, которых раньше там не было. Мамина история и фотографии как будто подковырнули старую засохшую корку, под которой едва-едва начала зарастать ранка. Теперь вот снова просочилась гноящаяся кровь, её нужно было немедленно удалить, убрать, избавиться от дискомфорта.
Дождь выдохся быстро, но тучи не спешили уходить, цеплялись за макушки деревьев. Где-то грохотало и ворчало. Игнат поймал взглядом две красивейшие молнии. Когда капать стало реже, он отправился к сараю и застал дружище скорчившейся в углу на куче старых пустых мешков. Пол в сарае, устеленный соломой, был влажный, чавкал под ногами. Игнат сделал несколько шагов, остановился.
А зачем пришёл? Что хотел-то?
– Я не могу тебя освободить, – сказал он.
Дружище смотрела на него красными глазами, в которых не было видно даже радужек и зрачков. Игнат продолжил:
– Мы с тобой похожи, у нас паразиты внутри сидят. Мы типа зараженные и всё такое. Но я сейчас в нормальной фазе, поэтому могу разговаривать, ходить, спать и есть. А ты пока ещё в активной, поэтому опасна. Может быть, через несколько дней дядя Женя тебя выпустит, и ты будешь с нами ужинать. Мама отлично делает тушеную капусту… А пока ты здесь, можно я буду приходить и рассказывать всё, что у меня в голове? Там мыслей много, я не знаю, куда их девать. В блокноте писать долго, да я и не люблю записывать, рука устаёт. Хорошо?
Дружище молчала и не двигалась, и Игнат решил, что так и должно быть. Значит, можно.
Он закрыл дверь сарая изнутри, чтобы мама, если выйдет во двор, случайно не заметила его, и стал рассказывать о конце света, корабле «Нью-Дискавери», бегстве из коттеджного посёлка и ещё о том, как заразился сам. Потому что он вспомнил, и эти воспоминания обязательно нужно было выплеснуть, как мыльную воду из таза.
Мысли Игната были как фотографии в мамином альбоме. Их можно было листать и разглядывать как угодно: хаотично или в последовательности, быстро или медленно, а то и вовсе перепрыгивать с одной на другую.
Разлепив саднящие губы, Игнат пересказывал девушке то, что видел перед глазами.
Например, фотография (потёртая, чёрно-белая с желтизной и засветленными уголками): ночь, когда выбрался из постели, чтобы выйти на улицу без родителей. Кажется, до этого он никогда не выходил из дома один. А тут… Какая была причина? Дайте-ка вспомнить. Сокровище.
В тот день Игнат помогал папе поливать капусту, картофель и кабачки. Дело было сложное, неторопливое. Папа качал из колонки воду в ведра, которые предварительно водрузил на тачку. От колонки к ведрам шёл шланг. Ручка колонки скрипела от каждого резкого нажатия, шланг дрожал и выплёскивал воду порциями. Вода была ледяная, чистая – в летнюю жару лучше не придумаешь, чем запускать под неё руки и шею. Игнат этим и занимался, пока папа работал. Когда же вёдра наполнялись, папа катил тачку к теплицам и начинал поливку овощей. В дело шли два больших алюминиевых ведра и одно поменьше, для Игната.
Он старался, таскал ведро, полное воды, выливал на землю (чаще себе под ноги), возвращался. С каждым разом носить нужно было всё дальше: грядки тянулись на несколько десятков метров. С одной стороны они были огорожены забором с колючей проволокой, с другой – оврагом. Деревянного забора тогда ещё не было.
Папа носил сразу по два ведра и в самую даль. Вены на его руках и шее вздувались от тяжести. Папа был сильным, Игнат всегда хотел походить на него.
Следующая фотография (уже цветная, но вся в мелкой ряби, будто кто-то насыпал на её поверхность соль): Игнат вылил воду под тугой, треснувший кочан капусты. Чёрная от влаги земля обнажила что-то, блеснувшее на солнце.
Он присел на корточки, ковырнул пальцем кусок почвы и обнаружил оболочку мёртвого пришельца. Раньше он видел их только на фотографиях, которые показывала мама. Крохотное существо больше всего походило на окостеневшего червяка с мелкими лапками, сложенными на морщинистой груди. Головы у него не было. С одной стороны туловище заканчивалось тонким хвостом, с другой – ярко-жёлтой выпуклостью без глаз, ноздрей или рта, только торчали остатки тонких усиков, давно высохших и сломанных.
Папа как-то рассказывал, что однажды он уже находил мёртвого пришельца, но за пределами их деревни. Родители называли их «личинками», а из новостей было известно, что трупики тех, кто не смог найти себе носителя, быстро высыхали, и ветер разносил их по всему свету.