Одного узнал сразу, того самого с сиплым голосом, который несколько дней назад сидел у костра в лесу.
Сразу вспомнилось неуютное чувство страха, как паутина на лице. Захотелось избавиться от неё.
Второй (тоже мужчина) остановился перед крыльцом, внимательно ощупывая ступеньки. Опасались ловушек. Правильно делали – у папы ловушек на ночь было хоть отбавляй. Сиплый же смотрел по сторонам. В одной руке он, как топор, держал небольшую лопатку.
Вернулись, значит, проведать. Ох, зря папа их тогда пощадил. Игнат застыл в темноте около сложенных дров, лихорадочно размышляя, что делать дальше. А через секунду как холодной водой окатило: дверь в дом открыта! Этим двоим ничего не стоит подняться и зайти внутрь. А внутри только мама и Бельчонок, никого больше.
Снова подвел, как в прошлый раз.
Мужчина у крыльца начал осторожно подниматься по ступенькам. Сиплый подошел к крыльцу, не спуская глаз со двора. Положил ладонь на перила.
Действовать надо было быстро. Игнат больше не думал, он включил фонарик и направил прямо на лицо сиплому. Свет выхватил бородатое лицо с тёмными провалами глаз, натянутую на лоб вязаную шапочку, кривой, будто сломанный, нос.
Сиплый взметнул руки к лицу. Игнат быстро перевел свет на второго, приманивания, будто мотылька и побежал, огибая дрова и сарай, мельтеша фонарём, чтобы отвлечь и показать путь.
Обернулся, убедившись, что сутулый и тот второй бросились за ним в погоню. Выскочил ко второму сараю, распахнул дверь, швырнув фонарик в огород, бросился к застывшей в углу девушке. Ноги чавкали в грязи.
Подбежал, обнял, зашептал торопливо на ухо:
– Я вернулся! Спаси меня, хорошо? Милая, хорошая, дружище моё, открой рот и начни говорить. Тебе ведь нужно питаться, ты ведь этого хочешь?
– Он здесь что ли? – сиплый голос был совсем рядом.
Люди ходили по влажной от дождя земле.
– В сарае прячется.
– Это мужик, интересно? Или кто?
– Учёный не стал бы убегать. Он уверен, что под защитой правительства, дурачок. Кто-то из его семьи. Жена или ребенок. Там мелкий пацан, лет двенадцати. Любопытный, зараза. Червей собирал, шлялся у леса вчера, чуть меня не увидел.
Дружище лежала с выпученными глазами и не шевелилась. Игнат взялся за край влажного, холодного скотча и сорвал его резким движением. Девушка всхлипнула. Из разодранных губ медленно потекла по подбородку кровь.
Голос сутулого оборвался на полуслове.
Игнат почувствовал странное движение воздуха вокруг. Что-то цеплялось за его кожу, будто мелкие крючочки. Это были слова, символы, фразочки. Они касались ушей, но не задерживались, летели дальше, похожие на облако мошкары. Паразит в горловом мешочке заворочался, тоже чувствуя. Вкусное. Питательное.
Из-за сарая донесся глухой мужской голос:
– Гхм… девочка… девочка, ты знаешь, я каждую ночь дрочу на фотографию своей старшей дочери. Ей уже всё равно, гхм… она умерла два года назад, такая красотка, вот прям как ты. Дашь мне свою фотографию? Я хочу подрочить на твоё фотолицо.
И другой голос, ломающийся и покашливающий, будто кто-то насильно вытаскивал слова из его горла:
– Слышишь меня, девочка? Это всё танцы. Прекрасные танцы перед смертью. Я люблю танцевать, я был учителем танцев в клубе Сестрорецка. Давай потанцуем? Погружу пальцы в твою задницу, девочка, проведу языком между твоих грудей. Я всегда так танцую. Я умею. Давай же, а? Вместе закружимся перед смертью, вместе…
Скрипнула дверь, в бледном свете луны появились два тёмных силуэта.
Они шагнули через порог, голоса их становились всё более тихими, а бормотание бессвязным. Игнат вжался в стену, не разжимая пальцев, впиваясь в костлявые плечи дружище.
Девушка открыла рот и начала говорить дурные слова. Звуки, наполнившие старый сарай, дрожали и звенели, вызывая острую головную боль.
Так вот это как, значит. Страшно и непредсказуемо. Совсем не похоже на то, как Игнат себе это представлял. Как он чувствовал.
Это не страшные сны (далекие и смазанные) и не обрывки воспоминаний, а реальность.
Игнат не видел лиц мужчин, они казались густыми чёрными каплями, из которых словно пузырьками выдувались мерзкие слова.
– Я делаю па, девочка, и мы падаем на кровать. Я сверху, люблю сверху с маленькими.
– Мне нужно фото, любое. Хоть чёрно-белое, девочка. Гхм… у меня хорошее воображение.
Один из мужчин упал на колени, руки его надломились в локтях с громким сухим треском. Из горла хлынула на землю кровь. Второй мужчина плюхнулся на зад, потом завалился на бок. Голос сорвался на бульканье и хрип, потом затих. Ломались кости, черепа. Два тела мелко дрожали. Люди были уже мертвы.
Дружище закрыла рот, и стало тихо. Дурные слова осыпались, как еловые иголки. Под горлом у неё шевелилось.
Игнат смотрел на два трупа, что лежали у ног девушки, на чёрные пятна крови, а ещё на кусочки костей, торчащие сквозь порванную одежду, смятые черепа, влажные спутанные волосы. На ружья и свалившийся с ноги одного трупа сапог, оставшийся у порога. В голове крутилась мысль: «Теперь это всё надо будет убрать».
Потому что, если родители узнают, что произошло, они его убьют.
– Это было ужасно, – выдохнул Игнат и разжал пальцы.
На плече у дружище наверняка останутся синяки.
Она сказала:
– Я думала, что с ума сойду. Лежать тут связанной с заклеенным ртом – вот что ужасно. А мысли мужиков – вкусные. Ты не попробовал?
Голос у неё был звонкий, непривычный. Игнат никогда не слышал, как разговаривают девушки. Или, может, слышал, но давно забыл.
– Мой паразит в пассивной фазе. Он ещё не проснулся вроде бы.
– Много знаешь, молодец. Иные зараженные в ужасе бегут от меня, будто я что-то другое, не такое, как они.
– Как тебя зовут на самом деле? – спросил Игнат.
Девушка подалась немного вперед, выгнула шею, силясь разглядеть Игната.
– Не помню. Но «дружище» мне нравится. Сближает. Развяжешь меня?
– Нет, – ответил Игнат, немного подумав. – Нельзя. Я не могу.
– То есть прибегать и просить помощи ты можешь? То есть болтать со мной по вечерам – нормально? – Девушка нахмурилась и облизала окровавленные губы. – «Ты приходишь ко мне без уважения, мальчик». Это же идеальный момент, не находишь? Твои родители с утра увидят тут два трупа и решат, что они нашли меня, хотели утащить, а я убила их и убежала. Представь, как всё провернем, а? Лучше не придумать.
Доля правды в её словах была, но Игнат чувствовал, что ничего хорошего из этого не выйдет. Запоздало пришло ощущение большой ошибки. Не нужно было вообще сюда бежать. Но с другой стороны, а как ещё он мог бы остановить двух взрослых мужчин с ружьями? Они бы вошли в дом, к маме, и тогда…
– Услуга за услугу, – настаивала девушка. – Я спасла тебя, а ты спасешь меня, а? Я уже неделю в одной и той же позе. Это невыносимо. Это ужасно. Это отвратительно!
– Сейчас ты опасна, – сказал Игнат. – Развяжу тебя – и ты убьешь моих родителей и дядю Женю. Сожрешь их мысли. Поверь, я-то помню, как это происходит. Лучше подождать, пока пройдет активная фаза. Дядя Женя что-нибудь придумает, накормит тебя до отвала, чтобы ты уснула. Не ты даже, а паразит в тебе.
– Заткнись! – девушка взвизгнула так, что, казалось, разбудила всех в округе. – Заткнись, гнида! Я так и знала, что ты такой же, как все! Такой же, как они, люди!
В горле у нее заходил ходуном паразит. Прыгал вверх-вниз, искажая слова, меняя тональность, делая звуки ещё более страшными.
Игнат заторопился, вытащил из кармана смятый скотч, кое-как расправил. Девушка мотала головой, кричала, пыталась укусить за пальцы, но в конце концов Игнат справился и налепил влажный липкий кусок на её влажные и липкие губы. Припечатал ладонью что есть силы и только после этого отошел. Дружище мычала, шипела, извивалась, как червь. Чёрные глаза злобно смотрели на Игната. А он понимал, что иначе нельзя было. Понимал – и злился на самого себя.
Не выдержав, Игнат выскочил из сарая. Воздух здесь был обжигающе прохладен, чёрное небо усеяли звезды, а среди них пялилась вниз обгрызенная луна. Лунный свет опустился на лицо и успокоил. Игнат упал на колени и забормотал молитвы, как учил папа. Не для того, чтобы вылечиться, конечно, а чтобы очистить мысли и понять, что делать дальше.
Молитвы помогли отвлечься. По крайней мере, появились свежие, словно утренняя роса, мысли: как решить вопрос с двумя телами в сарае и не навлечь беду. Потому что, если ничего не делать, беда придет обязательно.
Он обошел территорию вокруг дома, подсвечивая путь фонариком, нашел место, через которое проникли посторонние: они перекусили колючую проволоку у забора и каким-то чудом не угодили в скрытые ловушки с вкопанными кольями. Наверняка, готовились.
Игнат помнил, что у костра сидело больше людей, и остальные наверняка будут ждать возвращения путников. Что ж, им придется долго ждать…
В доме было тихо, мама давно спала. Игнат прошмыгнул в кладовую, взял папину лопату, пластиковую бутыль с чистящим средством, несколько старых тряпок. Ещё прихватил подвесной фонарь на батарейках, широкую доску, резиновые перчатки. Всё это сложил в тачку и выкатил с заднего двора через чёрный вход. Как ни старался не шуметь, казалось, что грохот стоит на всю округу, мама сейчас проснётся, звезды осыпятся, а луна свалится с ночного неба.
К сараю вернулся с чётким планом и приступил к делу, не обращая внимания на мычание дружище. Она забилась в уголь, меся босыми ногами грязь, и скорее всего ругала Игната всеми страшными словами, какие знала. Толстая веревка, к которой дружище была привязана к балке, была вся в грязи и крови.
Игнат выложил вещи из тачки и с помощью доски загрузил на неё первый труп. Признаться, думал, что будет тяжелее и хуже. Настраивался на рвотные позывы, нервную дрожь, слабость и страх. Но мёртвый человек вовсе не походил на человека, а скорее на мешанину рваной одежды, крови, костей и плоти. Даже привыкнув к темноте, Игнат не сразу разглядел, где у мертвеца ноги, а где руки, где треснувшая голова или вывернутая шея. К сладковатому и едкому запаху тоже быстро привык и через пару минут не обращал на него внимания.