Мысли текли отрешенные, будто Игнат был не возле сарая, а где-то в другом месте и наблюдал за происходящим со стороны. Как в кинотеатре. Вот он, главный герой, среди деревьев, теплиц, сараев, возится с мертвецом, затаскивая его на тачку. Доска скрипит под тяжестью тела. Лицо героя, его руки в крови, и он запоздало думает о том, что надо было бы раздеться догола, иначе вновь испортил одежду – папа не обрадуется, накажет. А ведь ещё надо правильно соврать, чтобы поверили про одежду и не задавали вопросов.
Вот мертвец уже в тачке. Думается, что он не выпадет. Даже немного радостно, как обычно бывает от решения несложных задачек. Это примерно, как прочитать два абзаца про Элли и написать несколько строк по чистописанию. Но ещё думается, что впереди задачки намного сложнее. Например, собрать лопатой скользкие внутренности, остатки мозгов, кусочки костей.
Он потащил тачку по дороге к выезду, отворил тяжелую калитку. Прокатил, громыхая, по неровной колее, мимо папиных ловушек, потом отправился дальше по песчаной дороге к старым заброшенным домикам, скелеты которых чернели вдалеке.
Страшно не было, потому что в кинотеатре никогда не страшно.
Грохотал минут пятнадцать, пока не подкатил к первому дому. Это была давно развалившаяся деревянная хатка. Косая крыша из заросшего хмелем шифера сползла на бок, загораживая часть стены. Другой стены не было вовсе, вместо неё из обнаженной глубины между треугольника кирпичных останков росли деревца и кустарники.
Не останавливаясь, Игнат обогнул заброшку, вышел на задний двор. Тут было относительно чисто, кое-где сквозь траву проглядывались чёрные пятна пожара, валялись обугленные доски и обгоревшие автомобильные шины. Под ногами захрустело стекло. Игнат остановился. Он помнил: если в лес папа совался часто, то к заброшенным домам не ходил никогда, делать тут давно было нечего.
А где лучше всего прятать трупы? Правильно, в местах, куда никто не суётся.
Поплевав на руки непонятно зачем, Игнат принялся копать яму.
Сначала дело шло быстро, но силы быстро таяли, мягкая земля становилась твёрдой, вязкой и неподатливой. Игнат запыхался и вспотел, хотя успел вырыть квадрат глубиной едва ли по щиколотку. Много отдыхал. Сидел на краю ямы, тяжело дыша. Футболку можно было выжимать.
Копал снова.
И ещё.
Перчатки не помогали, чувствовалось, как на ладонях вздуваются болезненные мозоли.
Где-то на полуметре лопата вгрызлась в мелкую гальку и пришлось выгребать руками. Под галькой пошла водянистая глина: тяжелая и сваливающаяся с лопаты. Сил она отжирала немерено.
Вскоре Игнат выдохся, сил на копание почти не оставалось. Яма вышла по пояс. Наспех выбросив ещё немного глины и земли, Игнат выбрался, подкатил тачку и свалил тело. Оно с хлюпаньем провалилось во влагу и грязь. В наступающем рассвете Игнат хорошо разглядел открытый изуродованный рот и выпученные глаза, мёртво разглядывающие чёрное небо.
Времени особо не оставалось, Игнат загрохотал тачкой в обратном направлении.
Дружище лежала без движения и с закрытыми глазами. Вроде спала. Не шелохнулась даже пока Игнат загружал в тачку второе тело.
Копал вторую яму, на этот раз медленнее, на остатках сил. Заболела спина, а в ладони будто натыкали заноз.
Это уже было не кино, а реальность. В такой реальности глупые идеи рождаются быстро, а умирают медленно. Ну почему бы не выбросить тела глубоко в лесу? Зачем копать могилы? Но уже и отступать было поздно и жалеть самого себя бесполезно.
Луна двигалась по небосклону, и вскоре над макушками деревьев на востоке появилась бледная полоска света.
Игнат докопал, когда красное дрожащее солнце уже выползло над деревьями на треть. Времени на то, чтобы закопать, не оставалось. Свалил кое-как мертвеца, прикрыл ржавым листом железа, валяющегося неподалеку. Из-под листа торчали сломанные пальцы, армейские ботинки. Вонь стояла ужасная, едкая, от неё слезились глаза.
Вернулся к сараю уже бегом. Бросил тачку, бросился к колонке, быстро прикрепил шланг, как учил папа, протянул и накачал воды прямо на землю вокруг и внутри сарая. Кровь, смешиваясь с водой, розовела и впитывалась в землю, оставляя серую пену.
Дружище, конечно, не спала. Вода подобралась к её грязным ногам. Лежала, выпучив глаза, и недовольно мычала. Ничего, потерпит. С наступлением рассвета на Игната напал азарт.
Успеет или нет до того, как мама проснется и обнаружит, что сыны в доме нет?
Он торопливо собрал с влажной земли остатки одежды, кусочки кожи, фаланги пальцев и прочую мелкую чепуху, которую ранее в темноте было не разглядеть. Разлил очиститель, принялся растирать тряпкой.
Стало много пены, от едкого запаха щипало в ноздрях.
Снова залил землю водой из колонки, звеня работающей рукоятью в тишине утра. Растёр тряпкой, избавляясь от пены. Они и сама быстро высыхала и впитывалась.
Конечно, надежды на то, что никто ничего не заметит, было мало. Но сарай хотя бы перестал выглядеть как место побоища.
Под конец Игнат разделся, замотал одежду в тугой узелок и запихнул в щель между дровами. Завтра ночью он со всем этим что-нибудь придумает.
Тачку и остальные вещи отвёз, когда было уже совсем светло. В кладовку вернулся с черного входа, осторожно прислушиваясь – не проснулась ли мама.
Потом снова вышел на улицу, пересёк двор – голый, грязный, возбужденный от азарта, чувствующий себя совершенно и безвозвратно взрослым – и юркнул в кабину летнего душа.
Вода была ледяная, от неё сводило зубы, но Игнат тщательно надраил тело колючей щёткой и стоял несколько минут, смывая грязь, пока не убедился, что чист.
Радость клокотала в горле и где-то в области сердца. Непонятная радость.
Он выскочил из душа и столкнулся с мамой, которая держала в руках синее махровое полотенце.
– Забыл взять, – произнесла мама, глядя Игнату прямо в глаза. – Заворачивайся, пока не заболел. Двоих простуженных нам здесь не нужно.
Непонятно было, как долго она тут стоит и что видела.
Игнат молча взял полотенце и завернулся в него с головой. Радость мгновенно прошла. Он снова ощутил себя ребенком, который ничего не может сделать самостоятельно.
– Пойдём завтракать, – сказала мама и первой отправилась к дому.
Игнат поспевал следом. В голове зрела мысль, вымещающая радость и заполняющая голову страхом.
Мама успела приготовить завтрак, думал он.
Успела проснуться, умыться и приготовить завтрак.
История 4. Память
«Большая проблема – мародёры. К сожалению, даже после истории с нападением пришельцев, после всех наших героических усилий по устранению последствий катастрофы, после печальных поражений и славных побед, остались в обществе гнилые, нечеловечные человеки, если позволите, со столь низкими моральными качествами, что называть их членами общества не повернётся язык! Это выродки, отрыжки прошлого. Они убивают и уводят людей, воруют еду, грабят, разрушают ценности, которые мы возвращали с таким трудом! Я спрашиваю у них: как вам спится-то после того, что вы делаете? И отвечаю: ничего, ублюдки, придёт и ваше время. Мы найдём каждого, если понадобится – в выгребных ямах поймаем – и заставим ответить за то зло, что вы причинили мне и моему народу. Потому что нет в мире хуже зла, чем дурные мысли и люди, которые их носят».
В беспокойном сне Игнат забрался в скрипучую кабинку чёртового колеса, пристегнул ремень и стал смотреть, как мир вокруг медленно проваливается куда-то вниз.
Исчезли мама и папа, стоящие за оградкой в окружении многочисленных зевак и прохожих; исчезли полосатые крыши палаток, деревья, птицы, вышки, дома.
Исчезло всё, оставив только голубое небо и девушку, сидящую напротив. Она не пристегнулась, но зато сбросила сандалии, забралась на скамейку с ногами и чесала тонкими пальцами грязные пятки.
– Красиво тут, – сказала девушка, осматриваясь. Тёплый ветер врывался в кабинку, потому что стёкла давно были выбиты, а редкие осколки торчали, как зубы животного. – Вот бы научиться летать, как птицы. Мы бы тогда смогли посмотреть на мир целиком.
– Что значит «целиком»? – спросил Игнат. У него в руках было по хот-догу. Горячие такие, жирные от майонеза и кетчупа, с гигантской лопнувшей сосиской или даже сарделькой. Запах от хот-догов исходил божественный, только слюнки подбирай.
Девушка легко соскочила на пол, прошлёпала босыми ногами, взяла один из хот-догов и вернулась на место. Кабинка покачивалась, и на секунду стало страшно даже вздохнуть, чтобы не разрушить момент удивительно полёта над головами родителей, над птицами, парком развлечений, городом и миром.
– На земле что ты видишь, Игнат? – спросила девушка. – Повезет, если дотянешься взором до горизонта. А на самом деле твой кругозор ограничен, сечёшь, а? Стены, горы, деревья, люди. Они загораживают мир. Да и роста мы не такого, чтобы охватить пространства. А если ты птица, Игнат, то у тебя земля, как на ладони. Вон смотри, каждый уголок видно от края до края. Всё-всё. Не дерево, а лес. Не берег, а море целиком. Не участок дороги, а серпантин на много километров вперед и в стороны. В этом фишка. На мир нужно смотреть целиком, иначе пропустишь что-то важное.
– А если уже пропустил?
– Удачи тогда тебе, Игнат. Запри сарай и забудь обо мне. Я больше ничем не смогу помочь.
Он откусил хот-дог и не почувствовал вкуса. Сладкий запах свежей запеченной булочки резал ноздри, а вот вкуса не было. Будто нахватался ртом воздуха.
Кабинку шатнуло – это девушка снова соскочила с лавочки, подошла, села рядом с Игнатом. Солнечный свет залил железный пол, обнажая ржавые пятна, сигаретные окурки, осколки стекла, лужицы влаги.
– Иногда лучше, когда ничего не вспоминаешь, правда? – спросила девушка и рассмеялась. – Но эту стадию ты уже прошёл. Пора двигаться дальше.
От звука смеха Игнат проснулся и понял, что лежит в своей кровати, укрытый до подбородка тёплым одеялом, вспотевший и дрожащий. Запах ход-дога развеивался медленно, цепляясь за память, и это Игната разозлило. Он вдруг понял, что никакого парка аттракционов на самом деле нет и никогда не было. Родители просто пользовались его беспамятством, обещали всякое, чтобы уговорить ехать в город, притащить в одну из квартирок и устроить засаду на людей. Вот и всё. Радостный ребенок – послушный ребенок. А после того, как паразит нажирался и вырубал Игнату память, можно было спокойно начинать цикл заново…