Темная волна. Лучшее 2 — страница 80 из 90

Сирена смолкла на самом высоком, самом раздражающем звуке. Голос оборвался, и внезапно стало так оглушительно тихо, что Игнат невольно потянулся к ушам, пощупать: не пропали?

Дружище стояла во дворе, как сошедший с небес окровавленный бог, или как дьявол, выбравшийся из преисподней, – не всё ли равно, перед кем падать на колени, правда? – и наполняла воздух невидимыми, но опасными словами.

Люди корчились и умирали. Тот, на крыльце, смотался в клубок: ломались кости, трещала одежда, брызгала кровь. Ноги выворачивались в стороны, руки сминались и будто обнимали бьющееся в судорогах тело.

От сарая с дровами отделился силуэт, сделал два шага, рухнул на колени. Голова его звонко лопнула, разбрасывая ошметки мозгов.

И тут Игнат увидел папу. Он показался в дверях дома, пошатываясь вышел на свет. Одной рукой папа прижимал к груди Бельчонка, во второй был зажат топор с окровавленным лезвием. Папа защищался, папа не собирался просто так пускать врага на свою территорию. Но он мог справиться с людьми, а не с пришельцами.

– Не надо его, – закричал Игнат. – Не надо, это же папа!

Он побежал через двор, отгоняя боль в ноге.

– Остановись! Папу не надо!

Но Дружище его не слышала. Её глаза были закрыты, рот распахнут, вены на висках и на шее вздулись. Дурные слова метались по двору стаей голодной мошкары, искали жертву.

– Перестань! Пожалуйста! Перестань, дружище моя, не надо! – Игнат понял, что плачет. Он налетел на девушку, сбил её с ног и принялся хлестать по лицу, трясти. – Стой! Стой! Только не папу!

Папа словно оступился и упал на колено. Топор с грохотом вывалился из его руки. Голова Бельчонка болталась из стороны в сторону. Щенок был мёртв, из пасти вывалился язык. Папа берёг его даже мертвого…

Игнат, сидя на Дружище, вытянулся в струнку, поймав папин взгляд. Было в этом взгляде что-то безумное, страшное.

– Мы тебя ни за что не отдадим, – сказал папа, расчесывая левую щеку скрюченными пальцами. Ногти оставляли тонкие кровавые царапины. – Если и было что-то ужасное в моих мыслях, то только это. Но я понял. Ни за какие деньги. Ни за какие уговоры. Ты свободный человек, пацан. Беги отсюда вместе с подругой. Она не подарок, она тоже имеет право на жизнь. Беги, не оглядываясь.

Из горла его толчками выплеснулась тёмная кровь. Папа упал на бок, ударившись головой о деревянные перила, и больше не двигался. Щенок упал рядом. Два родных создания.

Игнат застыл, не в силах унять дрожь, распространившуюся по всему телу. Под ним корчилась Дружище, сделавшаяся вдруг как будто маленькой, какой-то костлявой и неживой.

Он вспомнил, как несколько лет назад папа привёз откуда-то рыбу. Она была огромной, больше Игната. Папа вытащил её из багажника и бросил на землю у кухонного стола. Чешуйчатый бок рыбины сверкал на солнце, глаз смотрел в невидимую точку, рот судорожно открывался и закрывался, втягивая смертоносный воздух. Рыбина вяло извивалась, но время от времени, будто на что-то надеясь, начинала дёргаться и бить хвостом о землю. Папа объяснил, что это были предсмертные судороги. Игнат же сидел перед ней на корточках и с любопытством ждал, когда рыба умрёт окончательно. Ему хотелось уловить тот миг между жизнью и смертью. Но рыба всё не умирала, хотя её движения становились более медленными, а рот уже почти не открывался. Тогда Игнат, повинуясь какому-то внутреннему детскому задору, забрался на нее, сел, будто на лошадь. Положив руки на влажную тёплую чешую, радостно засмеялся, закричал: «Н-но! Пошла! Быстрее!». Умирающая рыба шевельнулась, ударила хвостом несколько раз и затихла. Он чувствовал, как большое холодное тело становится неживым.

Так и сейчас. Дружище будто умирала. А, может быть, давно была мертва.

Почему бы всем зараженным не быть мертвецами? Как в фильмах ужасов, а?

Игнат закрыл глаза, пытаясь успокоиться. Сполз с дрожащего детского тела и лег рядом, свернувшись в клубок. Сил на то, чтобы двигаться, не оставалось.

А если он тоже мертвый? Родители много лет жили с мертвецом. Такое ведь бывает.

Нащупал пальцами дырку от пули в ноге. Надавил, пытаясь вызвать боль. Боли больше не было, да и кровь не шла, хотя должна была. Вот, значит, как…

– Что с нами не так? – спросил он у Дружище.

Вот только теперь наступила настоящая тишина, мёртвая, как всё вокруг. Игнат почувствовал, что девушка шевельнулась. Она приходила в себя. Интересно, насытился ли паразит? Отправит ли дружище в сон или заставит искать новых жертв?

– Мы мертвы и они мертвы, всё в порядке. – Сказала девушка. – Нам повезло, что это мародеры, а не военные. Те мгновенно беруши вставляют и стреляют на поражение. А эти думали, что зона чистая, зараженных нет, вот и расслабились. Классно я их, да?

Она поднялась, отряхивая пыль с грязного изодранного платья. Игнат поднялся тоже, хотя минуту назад думал, что уже ни за что не встанет с жаркой земли.

При дневном свете, наконец, смог разглядеть свою дружище как следует. Кажется, она была старше, чем казалось. Лет пятнадцать или шестнадцать. Курносый нос, большие почти круглые глаза, а сквозь корку грязи и крови проступают веснушки. Волосы торчали клочьями, под подбородком расцвела свежая глубокая царапина. Дружище потёрла нос, оглядываясь. Спросила:

– У вас помыться где-то можно?

Вопрос прозвучал столь буднично, что Игнат растерялся. А как же куча трупов вокруг, как же мёртвые родители, бегство, перестрелка? С этим же что-то надо делать, переварить мысленно и эмоционально.

– У меня родители умерли вообще-то, – пробормотал он.

– И что? – шевельнула плечом дружище. – Из-за этого грязной ходить, что ли? Я сто лет не мылась, у меня вши на голове хороводы водят.

Что ей на это ответить? Игнат сказал:

– Вон там на улице есть душ. Или в доме, но без включенного генератора пойдёт только холодная вода.

Дружище потянулась, обнажая полоску живота. В пупке у нее блеснуло колечко пирсинга.

– А, может, включишь генератор? Ты мне как бы должен, я тебе жизнь спасла. Посуетись немного ради подружки, а?

Проще было согласиться. Он кивнул, побрёл в обход дома к спуску в подвал, где стоял генератор. Но сначала заглянул в автомобиль. Мама ожидаемо так и лежала на заднем сиденье, лицом вниз. Кровь из раны на затылке уже не шла, смятые волосы были окрашены в тёмно-красное, а тонкая мамина рука свисала с кожаного сиденья, касаясь пальцами резинового коврика.

Игнат пытался заставить себя плакать, но не смог. Эмоции улеглись. Зомби не плачут. Он забрал из салона рюкзак, набросил на плечо и отправился в подвал. С генератором провозился минут десять, пытаясь сообразить, как его включить. Папа не учил и не показывал, так что пришлось разбираться на месте. Наконец генератор затарахтел, по подвалу разлился привычный запах солярки.

Игнат вернулся в дом, специально не через чёрный вход, который был ближе, а через центральный. Поднялся на крыльцо и остановился около мёртвого папы.

Тот лежал лицом вверх, глядя стеклянными глазами на небо.

Молитвы не спасли. Топор и охотничье ружье тоже. Ты не выживешь в этом мире, если держишь в голове даже самую мелкую дурную мысль.

Долго разглядывать папу Игнат не смог. Смерть обезображивает людей и отталкивает от них живых.

В доме было тихо. В гостиной на первом этаже Игнат обнаружил труп с расколотым черепом, в военной форме. Папа постарался. Ещё одно тело лежало в коридоре у чёрного входа, подпирая берцами дверь.

И всё же Игнат почти ничего о папе не знал. Откуда тот научился так профессионально раскраивать черепа?

На втором этаже шумел душ и, кажется, Дружище что-то напевала. Игнат вернулся в детскую, и чтобы как-то занять себя, прибрался, заменил несколько вещей в рюкзаке. Подумав, отправился в родительскую спальню и взял тот самый альбом, который ему показывала мама. На память.

Через несколько минут из душа вышла Дружище, замотанная в белое махровое полотенце.

Это была совсем другая девушка. Красивая, чистенькая, с бледной кожей, с веснушками на щеках и на лбу. Теперь было видно, что кожа покрыта мелкими белыми и красноватыми шрамами, а под подбородком ощутимо выпирал розоватый мешочек. Игнат отметил, что у него мешочек был поменьше.

– Закрой рот, ворона прилетит, – усмехнулась Дружище. – Это комната твоих родителей? Ничего, если я изучу шкафы? Мне позарез нужно какое-нибудь платьишко или сарафан. Физически не смогу ходить в старом и грязном.

Она не смущалась совершенно. Вытащила одежды, разложила на родительской кровати – все мамины платья, юбки, блузки, сарафаны, чулки, лифчики – выбрала что-то яркое, цветастое и тут же переоделась. Игнат старательно отводил глаза. Он никогда раньше не видел обнаженных девушек, и при виде стройных ножек, аккуратной попы, изгиба спины с выпирающими позвонками и острыми лопатками, почему-то испытал мимолётную неловкость.

Дружище взяла с тумбочки у зеркала расческу, принялась ею орудовать, пытаясь справиться с непослушными короткими волосами.

– Какие планы, милый друг? – спросила, разглядывая Игната в зеркале.

– Наверное, нужно похоронить родителей, – пробормотал он.

– Это хорошее дело, я понимаю. А потом что? Не оставаться же здесь. К тому же я уверена, что эти мародеры не единственные. За ними придут ещё.

– А ты наелась? – спросил Игнат, имея в виду, конечно, паразита в её горле.

Дружище на мгновение замерла, словно прислушивалась к самой себе, или к тому, кто отдавал приказы её телу. Ответила:

– Наверное, нет. Слишком куцые мысли, слишком мало людей. Он вызревает уже долго, скоро должен выйти на следующую стадию. А чем крупнее особь, тем больше питания нужно для полноценного, ну ты понимаешь, рождения.

– Откуда ты это знаешь?

– Вспомнилось. Рассказывали. Есть три стадии взросления личинки. По-научному это называется метаморфоза! Мы с тобой на первой стадии пока ещё. Очень немногим удалось добраться до второй. Круто, да? Нашу планету засеяли личинками. Знаешь, как будто в озеро запустили головастиков, чтобы через какое-то время там было полным-полно взрослых лягушек. Так вот головастики ещё не выросли до конца.