Страх Игната заметался в грудной клетке, сдавив лёгкие, заставив сильнее стучать сердце. Ноги сделались ватными.
Что делать, когда они подойдут ближе?
Как реагировать?
Надо улыбнуться? Или не надо? Может, проще отвести взгляд и поторапливаться?
А не подозрительно ли это?
Он сравнялся с Дружище, нащупал её кисть, крепко сжал пальцы, до боли. Дружище сжала в ответ. Шепнула:
– Кивни в знак приветствия и не дёргайся как марионетка. Всё будет хорошо. Это чистая зона, тут пришельцев давно нет.
Откуда в ней столько уверенности? И откуда столько знаний?
Было слышно, как люди переговариваются между собой. Весело и беззаботно. Мальчишка громко рассказывал какой-то стишок и пытался жонглировать камешками. Выходило у него плохо, Игнат умел намного лучше.
Подойдя совсем близко, он встретился взглядом с седобородым мужчиной, улыбнулся и кивнул. Мужчина кивнул в ответ. Одна из женщин сказала громко:
– Кукуруза почти закончилась, торопитесь!
До Игната не сразу дошло, что она обращается к ним. К счастью, Дружище сориентировалась быстрее.
– Спасибо! А то мама нам головы оторвёт, если вернемся ни с чем! – сказала она, широко улыбаясь.
Люди дружно рассмеялись. Другая женщина добавила:
– Я бы тоже убила. Такой дефицит!
И страх мгновенно пропал. Никто не хотел напасть на Игната, никто в него не стрелял, не преследовал. Вот она, обычная жизнь. Нужно купить кукурузы, научиться жонглировать и выучить стихотворение.
Толпа осталась сзади, вернувшись к своим беззаботным разговорам. Игнат отпустил пальцы Дружище, и та почти сразу же пошла быстрее, опередила. Мягкие подошвы поднимали сухую пыль.
– Кажется, ты что-то от меня скрываешь, – сказал Игнат. – Не может человек просто так прийти в то место, о котором ничего не знает. Не может вести на склад, в трубу под землей, знать по рубашку с высоким горлом и захватить кофту, которая скрывает мешочек под подбородком. У тебя есть цель.
– Верно, – ответила Дружище почти без паузы. Она не оборачивалась, но Игнат видел, как напряглась её спина, дёрнулись плечи. – Не один ты такой уникум.
– Тогда почему раньше не сказала?
– Потому что ты стал бы задавать вопросы, сомневаться, анализировать. Зачем тебе это? А я не люблю болтать о прошлом.
– Почему?
– В нём всё очень скверно.
– Но хотя бы имя своё ты вспомнила?
– Не-а.
– А зачем тебе я?
– Вот видишь, ты уже задаешь вопросы. Просто решила отплатить за твоё благородство, говорила же уже. Хотя если не заткнешься, я пожалею, что не бросила тебя ночью в траве.
Дружище свернула с тропинки на асфальтовую дорогу, перебежала её и оказалась в тени под синим пластиковым козырьком одноэтажного здания с заколоченными окнами. Цивилизация здесь плотно перемешалась с заброшенностью.
Метрах в двухстах впереди у грузовиков толпился народ, разбирая кукурузу. Особые счастливчики возвращались с наполненными тачками, забитыми сумками и мешками наперевес. Никому не было дела до двух детей.
– Нам сюда.
На дорогу к людям выходить не стали, зашагали по хрустящей гравием обочине, вдоль выстроившийся брошенных автомобилей. Грузовики с кукурузой остались позади, как и большинство людей. Стало безлюдно и тихо.
– Если разобраться, это было очень нелепо, – внезапно сказала Дружище, разглядывая небоскрёбы сквозь прищур. – Мы с родителями переехали в Питер летом, на моих каникулах. Они купили здесь квартиру. Так-то я родом из Ростова. Мне на юге больше нравится, а ещё у меня там одноклассники, друзья, музыкальная школа, танцевальная, бассейн. Всё там осталось. И вот мы переехали. Никто у меня, конечно, ничего не спрашивал. Детей вообще не привыкли спрашивать. Мы как собственность, вроде чемодана или рюкзака: взял с собой, перевез в новое место, распаковал и забыл. Хорошо хоть в багаж не сдают. Так вот, для меня это был крах человеческий. Маленький апокалипсис. Я с ума сходила от того, что больше никогда не увижу никого из своих знакомых. Мы договорились с подругами, что будем постоянно переписываться, а летом я приеду к бабушке на три месяца. А потом случилось нашествие пришельцев и всё полетело к чертям.
– Ты не успела познакомиться ни с кем в Питере?
– Не-а. Сидела целыми днями в новенькой квартире с готовым ремонтом, пялилась то в телефон, то в ноутбук и общалась с теми, кто остался в Ростове. Подняла голову – а папа и мама суетятся, собирают вещи, везде паника, слёзы, ругань. Пришельцы! Пришельцы! Я вообще с трудом соображала, что происходит. Как будто мало мне одного апокалипсиса.
– И как вы спаслись?
– В том-то и дело, что никак. Папа принял решение запереться в квартире и никуда не выходить. Сам выбирался несколько раз, притащил продукты, консервы, спички, противогазы зачем-то. Много всего разного, в общем. Закрыли окна шторами, забаррикадировали дверь и сидели. Мы же не знали, что это не пришельцы будут к нам ломиться, а наоборот – мы сами к ним пойдём, как зомби. – Дружище дёрнула плечом. – Ну и вот. Родители мертвы, а я с этой мелкой когтистой тварью в горле. Распыляю, значит, флюиды и жру мысли людей. Не знаю, кому повезло больше.
Они прошли под эстакадой по узкой тропке, вдоль высоченных гор мусора. Пахло тут противно, до тошноты. Игнат зажал нос и рот рукавом куртки. Кое-где мусор горел, в голубое небо устремлялись тонкие чёрные струйки дыма. Сразу за эстакадой было прибрано, тропинка сменилась дорогой с тротуарами.
– Как думаешь, чем для нас всё это закончится? – спросил Игнат. – Когда куколка пришельца вырастет, я имею в виду. Мы умрём?
– Само собой.
– Тогда почему мы…
– Что? Не убиваем себя прямо сейчас? – Дружище рассмеялась, да так звонко, что на неё обернулись редкие прохожие. – Вопрос морали и этики. Ты ещё не дорос, знаешь ли. У взрослых свои заморочки. Мы же цивилизованные люди, поэтому не едим друг друга, не самоубиваемся, любим организовываться в сложные союзы и тому подобное. Нельзя, одним словом. Терпи, двигайся вперед, стиснув зубы, живи.
– Но мы ведь несём вред, – не унимался Игнат. Мысль крепко застряла в голове. – Теоретически, всем было бы лучше, если бы мы умерли. Другие это понимают и охотятся за нами. Мы ведь тоже это понимаем… но продолжаем жить и, получается, мы предатели. Разве это хорошо?
– Плохо, конечно. Нет в нас самопожертвования, – согласилась Дружище. – Но я пока и не хочу умирать. Знаешь почему самопожертвование – это плохо? Потому что она несёт в себе финальную точку. Ты умрешь, и на этом всё. А пока ты жив, есть надежда и стремление. Что если я тебе скажу, что из тебя могут извлечь пришельца, изучить его и понять, как им противодействовать?
– А так можно?
– Нет. Но, заметь, это не финальная точка, а продолжение пути. Пусть через жертвы и непонимание, через страх и погони, но – продолжение! А значит ты своей жизнью можешь спасти других. Это всегда лучше, чем просто самоубиться, бросившись вон в те вонючие кучи мусора.
– Наверное, это хорошее оправдание, чтобы не чувствовать вины.
– Ага. Вот и мой дом.
Они остановились у одного из тех разноцветных небоскрёбов, этажей в которых было так много, что не сосчитать. Игнат задрал голову, но в свете солнце и ярких бликов от окон так и не смог разглядеть крышу.
– Красивый.
Дружище подёргала ручку двери подъезда. Заперто. Осмотрелась, нахмурившись. На длинной широкой улице было малолюдно. Несколько человек неподалеку остановились, с интересом разглядывая двух детей у подъезда дома.
– Нам в подворотню. И сразу предупреждаю – ничему не удивляйся и ничего не бойся.
– С чего бы?..
– Девочка! – крикнул вдруг один из прохожих, стоящий через дорогу, под брезентовым навесом. Голос у него был такой, что у Игната похолодело в затылке. – Девочка, я тебя нигде раньше не видел? На фото или видео? Запрещенка есть такая, знаешь? Я качал и смотрел, когда был интернет. Как же здорово! Маленькие девочки, делают всё, что тебе нужно!..
– Эй, мальчик! Хочешь ириску? – голос принадлежал женщине лет пятидесяти.
Перед глазами мгновенно вспыхнул образ дряблой старческой груди с тёмным соском.
– Девочка, девочка, я вижу тебя сквозь свет проектора! Отдайся мне!..
Дружище, вжав голову в плечи, рванула в узкую подворотню между домами. Под ногами зашлепала вода. Влажные стены были густо разрисованы граффити.
Игнат бросился следом, обернулся, увидел, что улица начала наполняться людьми. И откуда их столько повылезало? Паразит в горле заворочался, будто почуял много вкусной и полезной еды.
Дружище затормозила, вскинула руку:
– Вот! Давай подсажу!
Над головами торчала лестница, ведущая к балкону на третьем этаже. Игнат торопливо ухватился за протянутую руку, подпрыгнул. Дружище помогла взлететь как можно выше. На мгновение завис в воздухе, понимая, что пальцы едва коснулись нижней перекладины, но всё же цепко ухватился, поднялся и запрыгал по перекладинам вверх.
В темный проулок уже шли люди, выкрикивающие пошлости, гадости, всё дурное, что оставалось в них.
А как же молитвы? Почему они до сих пор не очистили их мысли? Почему робких флюидов оказалось достаточно, чтобы сломить их волю и превратить в марионеток?
Эти мысли копошились в голове, как тараканы.
Оказавшись на балконе, Игнат огляделся. Единственное окно было забито досками крест-накрест. Наверх тоже не забраться – решётка. Да и страшно, если честно, было лезть ещё выше.
Нестройный гул голосов нарастал и усиливался. Что-то задребезжало, разбилось с гулким звоном. На балкон влетело двуствольное папино ружьё, а за ним запрыгнула Дружище и, не глядя, будто зная всё наверняка, ухватилась за край доски, дёрнула – раз, другой. Доска закряхтела, как старуха, шляпки ржавых гвоздей посыпались на металлический пол. Оказалось, всё здесь держалось кое-как, на честном слове.
– У меня есть собака! Она любит детей! Любит обгладывать лица!..
– Я прячу у себя фотографии, мальчик! Прекрасные фотографии! Никто не найдет никогда!