– Несчастных? Пришельцы убивают людей.
– Сорри, неверно выразилась. Это было взаимное уничтожении, точно. И люди через несколько лет стали брать вверх. В России появился Президент, сформулировавший новые устои новой жизни. Твой отец разработал триединую молитву, очищающую мозг от дурных мыслей и вводящую в транс пришельцев. Обратная кодировка слов – так мы её называем. Ударили по пришельцам их же оружием. Появились места, полностью зачищенные, свободные, с законом, торговлей, жизнью. Люди стали приспосабливаться. И вот тут наступает самый интересный момент.
Один из грузовиков, видимо наполненный, издал глухой рокот, выпуская выхлопной дым, и уехал.
– Знаешь, кого мы сейчас собираем? – спросила Дружище. – Рабов. Это зараженные первой стадии. Идеальные рабы, как выяснилось. Подчиняются, быстро регенерируют, ни о чем не думают и ничего не помнят. Всего-то нужно отслеживать их питательные фазы и скармливать дурные мысли.
– Рабы? В смысле, их держат пленниками?
– Ага. И используют как прислугу, например. Для тяжелых работ. Или для развлечения. Я три года провела на цепи у твоего любимого дяди Жени, бывшего менеджера среднего звена из крупной газовой компании. Вид из окна был замечательный, на башню на заливе. Несколько раз в неделю дяде Жене хотелось развлечься, он вёл меня в спальную комнату, ну и… развлекался. А я ничего этого не помнила до поры до времени. Удобно, правда?
– А как же их кормят? – спросил Игнат. – Убивают неугодных или что?
– Всё проще, пацан. Транслируют записи. Кино, телепрограммы, документальные фильмы. Всё, где есть насилие, жестокость, всякое разное. Крутой вариант – чтение книг. Кодированное в слова насилие питает паразитов. Не так эффективно, как поедание свежих мыслей, но хоть что-то. Люди обустроили специальные секции для получения такой информации. Всех рабов в активной фазе сгоняют туда время от времени и подпитывают. Такое себе, если честно. Я пробовала на вкус фильмы ужасов. Всё равно, что кашу без всего хлебать.
Игнат мотнул головой, не в силах принять и поверить во все услышанное. Вспомнил планшет с мультфильмами, в который пялился время от времени, когда (пришелец был голоден).
Второй грузовик отъехал тоже. Кузова заполнялись быстро.
– Никакого нашествия нет уже много лет, – продолжила Дружище, словно вбивала гвозди в сознание Игната. – Люди победили пришельцев, зачистили города, вернули себе власть. А потом поработили тех, кто несет в себе личинки. В чём-то я их даже понимаю. – Игнат заметил, что она то и дело переходит на это самое «их», будто сомневалась, осталась ли она все ещё человеком. – А если вдруг раб-дворник или раб-кухарка дозреет до второй стадии, ну, что ж, в утиль такого человека, ибо он может быть потенциально опасен.
– Но ты сбежала.
– Нет, меня вызволили. Так же, как сейчас вызволяют рабов в этом районе. Три грузовика, человек двести вывезем. Правда, я оказалась идиоткой и позволила себя поймать повторно. Вернулась к твоему дяди, ну а он… вывез меня к твоим родителям. Едва не сорвал операцию. Мы успели в самый последний момент.
Игнат молча переваривал информацию. Потом спросил:
– А скольких обычных людей убил твой голос по громкой связи? Тех, кто действительно очищал свои мысли, не держал рабов, хотел хорошей жизни?
Она посмотрела на Игната с лёгким сожалением. Или с жалостью. Поднялась, стряхивая с колен несуществующую пыль.
– Сейчас покажу кое-что.
Взмахнула рукой, привлекая внимание Матвея. Тот кивнул, подозвал к себе двоих людей, направил их к крыльцу, где сидел Игнат. У одного мужчины в руках была кувалда, у второго что-то похожее на ножницы с длинными рукоятями и большими лезвиями.
Игнат поспешно вскочил, пропуская их вперед. От мужчин пахло сигаретным дымом и алкоголем, как от мамы. Странное ощущение.
– Пойдемте, – сказал тот, что держал кувалду.
Дружище взяла Игната под локоть и повела следом за мужчинами обратно в полумрак подъезда. Под ногами чавкало. А вообще, заметил Игнат, если не считать крови и трупов, дом выглядел чистенько и обжито. На стене у лестницы висели красивые почтовые ящики, разноцветные. Из некоторых торчали уголки то ли открыток, то ли писем. На втором лестничном пролете у окна стояла кадка с растением. Мясистые зеленые листья были в каплях крови.
На третьем этаже мужчины остановились, прислушались. Игнату показалось (показалось ли?), что он слышит едва различимый стон.
– Ага, туда, – сказала Дружище, ткнув пальцем на дверь с цифрой «236».
Недолго думая, один из мужчин с силой опустил кувалду на дверной замок. Ручка со звоном отлетела в сторону. Мужчина ударил ещё раз, потом ещё, дверь поддалась, дверной косяк сухо треснул. Второй мужчина завершил взлом сильный ударом ноги.
Игнат увидел коридор, в котором лицом на рыжем грязном линолеуме лежал обнаженный человек. Его спина была раскрыта, как чемодан, и из неё торчали измазанные кровью костяшки позвоночника, вывернутые рёбра.
Стон стал громче. Мужчины зашли внутрь, мало обращая внимание на очередной труп. Перешагнули. Игнат же не захотел заходить. Сквозь гамму мечущихся в груди чувств сильнее всего ощущался страх.
Что он там увидит?
Что он не хотел там увидеть?
– Пойдём, – Дружище потянула за локоть, и Игнат не смог сопротивляться.
Три шага по коридору, сквозь сладковатый запах, к которому уже почти привык. Мимо дверей в туалет и ванную, направо, комната. Зеленые занавески, делающие свет в комнате аквариумным, приглушенным. Чёрный кожаный диван. Телевизор на стене. Много шнуров, камеры, компьютеры. Распахнутый шкаф, а в шкафу скрюченная фигурка. Девочка лет девяти, почти ровесница. Лысая, без бровей, обнаженная. Ноги замотаны в скотч до колена, руки – до локтей. Рот заклеен. Под подбородком пульсирует, натягивая бледную кожу, овальная припухлость.
И ещё.
Игнат моргнул, не веря. Голый череп девочки был исполосован шрамами, будто её брили как придётся, не заботясь, не сдерживая агрессии. Широкие красные полоски-царапины, ещё не до конца зажившие. Точно такие же были у неё на щеках, ключицах, на крохотной груди.
Мужчина взял девочку за плечо, и она вздрогнула, застонав так страшно, так болезненно, что Игнат вздрогнул и заторопился прочь из комнаты.
– Куда ты, трусишка! – засмеялась Дружище. – Посмотри, убедись!
– Я уже верю! – глухо выдавил он, выбегая на лестничный пролёт.
Срочно хотелось отдышаться.
– Во что веришь? – Дружище вышла тоже, закурила. Точно. Зубы у неё были жёлтые-жёлтые.
– Что люди ничем не лучше.
Тонкая струйка дыма поползла к потолку.
– Никто не лучше, пойми. Пришельцы напали на людей, люди победили пришельцев, симбионты борются за свою жизнь, а люди за свою. Как умеют. В какой-то момент никто не смог остановиться. Так и будет. Это война на истребление.
– И у меня ведь нет выбора? – спросил Игнат.
– Точно. Когда тебя нашли в капусте, выбора и не осталось.
Мимо них один из мужчин пронёс девочку на руках. Он закутал её в серый плед, только бритая голова болталась.
Дружище взяла Игната под локоть снова и сказала, пуская дым носом, как взрослая:
– Пойдём тоже. Пора по машинам, пока не подъехали войска его милости Президента нашего мудрого.
Он мечтал снова обо всём забыть. Ведь беспамятство, это подарок. Что может быть лучше, чем жить одним днем, без проблем, обязательств, воспоминаний, без скопления мыслей, которые лезут внутри головы одна на другую, будто голодная саранча?
Но он всё помнил, к сожалению.
В укрытом брезентом кузове грузовика терпко пахло сигаретным дымом и нагретой на солнце кожей. Игнат думал забиться в угол, куда-нибудь в темноту, чтобы никто его не замечал – но места на деревянных лавках были заняты. Всюду сидели истощенные, безразличные зараженные. Теперь уже Игнат видел в них что-то, чего раньше не улавливал: ссадины на лицах, царапины, подбитые скулы, синяки на руках и ногах. Не хотел видеть, но не в силах был отвернуться.
– Мы все жестокие, – сказала Дружище, садясь на скамейку с краю. – Люди, пришельцы, все. А у разумных существ жестокость в разы больше, потому что разум рождает сложность мышления. Хочется не просто убить врага, а унизить, растоптать, почувствовать превосходство. Так и живём.
Игнат присел рядом. Если несколько часов назад он любовался Дружище, разглядывал её, подмечал взглядом гладкость её кожи, веснушки, изгиб бёдер, то сейчас видел совсем другое: взрослую женщину, в чём-то даже похожую на его маму. Ничего в ней не было особенного, нечего было разглядывать. Будто чем больше информации оседало в его голове, тем больше размывались черты лиц окружающих и их индивидуальность.
Военный – тоже совершенно незапоминающийся – поднял борт, опустил край брезента. Грузовик тронулся с места.
– Не бери в голову, пацан. Скоро привыкнешь, – сказала Дружище. Очередная сигарета оказалась у неё в губах, и это раздражало. Как говаривал папа: дурные поступки всегда ведут к дурным мыслям.
– Куда мы едем?
– На базу в Ленобласти. Там наша территория, куда войска Президента пока не суются.
– Все серьезно.
– Ага, серьезнее не бывает. Много лет воюем, отбиваем друг у друга границы дозволенного. Кто прав, а кто виноват, уже не разобрать. Наверное, люди правы. Ведь это пришельцы вторглись к ним. Но и нельзя оправдывать насилия и зверства со стороны людей, как думаешь?
– Думаю, что нельзя.
Дружище легонько толкнула его кулаком в плечо.
– Приходи в себя. Каша в голове, но нужно двигаться вперед. Вот сегодня ты узнал, что уже не мальчик, а мужчина. Завтра узнаешь, например, что умеешь летать. Разное бывает в жизни, и если над каждой вещью серьезно думать, можно с ума сойти.
Грузовик потряхивало. Сквозь полосу света в неприкрытом брезенте Игнат видел убегающую дорогу, пустые улицы, многоэтажные дома, магазины, лавочки, автозаправки. И мёртвых людей то тут, то там. Впрочем, их было гораздо меньше, чем в районе ц