онимая, что во всём виноват алкоголь, музыка и бездушная пустота внутри него, в которую хлынула эта избыточная нежность и благодарность к трём парням из его детства.
Одним словом — банда-каре десять лет спустя.
Их дружба имела все шансы перетечь в подобные встречи, которые суть компромиссы с жёнами, детьми и подругами, встречи семьями, но для Олега не перетекла. Или ещё не поздно? Вернуться в Брест, вместе с Олей…
Олег сел ровно и схватил с коктейльного столика телефон.
Номер не отвечал. Олег подавил раздражение. Представил, что Оля рядом и парни снова принимают её, но на этот раз как его девушку. Сейчас он хотел этого как никогда.
В соседнее кресло упал взмокший Игорёк.
— Ноги больные?
— А?
— Чего не танцуешь?
Олег поднял бокал.
— Хорошее дело. Поддержу.
Игорёк плеснул себе рома.
— Чего вчера трубку не брал? — спросил он.
— Когда?
— Да весь день.
Олег глянул на экран телефона.
— Не было прощенных.
— Ага. — Игорёк смерил Олега долгим взглядом. — Чем занимался?
— В киноху сходил. Со Стасом посидели…
— Ясно…
— Что тебе ясно?
А тут Игорька прорвало:
— Да всё ясно. Что я не могу позвонить другу и сходить с ним на пиво.
— Почему не можешь? — попытался остудить Олег. — Можешь.
— И как это организовать? За неделю с тобой договариваться?
— Разные ситуации бывают. Но тебе ведь пофиг на дела других, пофиг, что у других в отношениях. Все ведь должны под тебя подстраиваться.
— Да ты хоть раз подстраивался?!
— Подстраивался. Только ты этого не знаешь. Не ценишь ничего. Каким был неблагодарным и обидчивым, таким и остался. Все у тебя плохие…
Разговор выходил странным. Будто они не расставались на десятилетие, а продолжали общаться, встречаться, копить обиды.
— Да не обижаюсь. Больно вы мне нужны.
— А что ты тогда сейчас делаешь?
— Я тебе по факту говорю.
— По какому факту? Да в четырёх случаях из пяти Стас или Жека не пойдут со мной в кабак по первому звонку. Договариваемся, переносим. Я что — обижаюсь на них?
Игорёк пропустил мимо ушей.
— Что вы за друзья такие? Я вот знаю: если мне что-то понадобится, ты не поможешь.
— А ты пробовал?
— Пробовал. Мы только побухать вместе можем, и всё.
— Что-то ты раньше не жаловался. Сам на пиво тащил, а кошелёк доставать не спешил.
— Ага! Вот что тебя волнует — деньги!
— А тебя, походу, нет. Особенно чужие, которые можно одолжить и не отдать. Почему я должен на тебя работать, делать доброе дело, а потом ещё и выслушивать это? Я, что ли виноват, что ты живёшь в этом говне? Какого хера ты считаешь, что все тебе должны? Государство, друзья…
Олег вдруг понял, что они и правда общались и встречались, редко, раз в два-три месяца, но… факт. Но почему он считал, что потерял друзей на долгие годы? Мысль была скользкой, неудобной. На другой стороне столика некрасиво ухмылялся Игорёк.
— Боже, сам Святой Олег. Направо пойдёт — добро сотворит, налево пойдёт… Ночью позвоню, убивать будут, не подъедешь. Вот сто пудов, не подъедешь.
Олег протяжно вздохнул и поднялся.
— Всё. Хватит с меня. Хочешь жить обиженным — живи.
Он направился к барной стойке, не сразу осознав, что Стаса и Жеки там нет — наверное, вышли покурить.
— Какие вы, нахрен, друзья! — крикнул в спину Игорёк. — Вы даже не знаете, что это такое.
— Да, да, конечно, — пробормотал растерянный, терзаемый ненайденными словами Олег.
Он хлопнул дверью бара и зашагал по коридору.
В руке затренькал телефон.
— И чего ты ушёл? — выдохнул в трубку Игорёк.
— Захотелось.
— Графьё, вашу мать. Что ты, что Стас. Царьки херовы! — Слова оборвались рвотным кашлем.
— И тебе спокойной ночи. — Олег отключил и спрятал телефон.
Царьки… графьё… это ж надо… Он даже усмехнулся: Стас оценит.
Он прошёлся по кругу. Ресторан. Кинозал. Никого не нашёл и спустился на первый этаж. Набрал Стаса. Короткие гудки. Нового номера Жеки у него по-прежнему не было.
— Станислав Тимофеевич и Евгений Вячеславович уехали, — сообщил портье за стойкой.
— Как? — не понял Олег.
Портье протирал шёлковой тряпицей большой магнит.
— Машина пришла, и уехали, — пожал он плечами.
Олег достал сигарету и покатал в пальцах. Что за ерунда… И что теперь — возвращаться к нализавшемуся Игорьку?
В знак протеста он закурил прямо в лифте. Играла тихая музыка. На пятом этаже динамик замолчал. Олег обратил к потолку лицо.
Через секунду из динамика раздался такой оглушительный звук, что Олег выронил сигарету. Звук испугал его. По правде говоря, рок-композиция была не такой уж и громкой, но настолько неожиданной, что в первые мгновения он принял её за вопль голодного существа. Олег зажал уши и не отнимал руки, пока не оказался у дверей номера.
Он лежал в душной комнате, в пульсирующей тишине, вспоминал разговор с Игорьком, брошенные через столик фразы, маскирующие обиду под презрение, пока не понял. На него кричал не Игорёк, а собственный здравый рассудок. Продолжая общение с Игорьком, он истязал себя и его. «Ты мазохист», — сказал себе Олег. Но почему продолжал? В память о старой дружбе? Хм, если копнуть глубже — их дружба всегда была такой. Вечные детские обиды Игорька (Олег знал его дольше других, по сути, Игорёк ввёл его в будущую банду-каре), из-за которых Олег переживал, первым просил прощения, и Игорёк этим пользовался. Потом накипело: Олег перетерпел — сошёлся со Стасом, и Игорёк прибежал сам. Нарыв лопнул, Олег уже не боялся потерять дружбу Игорька. Они повзрослели, но мало что изменилось. Игорёк был халявщиком — где лучше, там и он; требовал от остальных комфортной для себя дружбы и бесился, не получая.
Впрочем, у каждого из них водился свой грешок. Со Стасом невозможно было по-человечески договориться о встрече: он мог опоздать, не прийти, а потом просто пожать плечами — не сложилось. Жека так и не выбрался из трясины азартных игр, со всеми вытекающими — просьбы дать в долг, маленькое, но колючее враньё. Сам же Олег — да, да, попробуем взглянуть правде в глаза — был до определённой степени ленив и мягкотел, просто плыл по течению…
И всё же Олега терзало саднящее чувство, словно он, а не Игорёк, проявил неблагодарность.
Может, так и было?
Он вышел на лоджию, высунулся в окно и поджёг сигарету спичками, предусмотрительно прикарманенными в баре.
У ног башни лежали бестолково-безликие здания, и дворы, и деревья, и даже флюгер этот — всё бестолковое, никому не нужное, будто измазанное грязью, коричневой дорожной жижей, подсыхающей наплывами. При взгляде на дома казалось, что пахнет прелой листвой и чем-то давно мёртвым, погребённым в ней. Свет горел в считанных окнах, ядовито-жёлтый и подвижный, с вертикальными чёрными полосами, словно окна были экранами, на которых пытались настроить изображение.
Его привлекло движение на парковке. Бесформенные фигуры лезли через металлический забор. Как крысы. Задние ряды напирали на передние. Жуткое зрелище заставило выплюнуть сигарету, закрыть окно и вернуться в комнату.
Игнорируя звуки улицы, он взял со стола томик Урсулы ле Гуин, положил обратно, нашёл в сумке ридер и забрался на кровать.
Заканчивался его третий день в отеле «Оверлук».
Мне часто снится отель «Дельфин».
Он пробудился с этой мыслью, и с этой мыслью лежал на кровати. Пытался вспомнить, видел ли вывеску над крыльцом зеркальной громадины — «DOLPHIN HOTEL»… тьфу ты, начитался на ночь Мураками… Никакой вывески, только стеклянные панели. Безымянная башня, которая наросла на скелет мертворождённого здания. Без вывески гостиница выглядела как бизнес-центр. Или призрак неба, которое отражала.
Сперва Олег удивился тому, что сравнивает два отеля — ну не похож «Оверлук» на захудалый «Дельфин» из романа «Охота на овец», но вспомнил, что «Дельфин» преобразился в романе «Дэнс, дэнс, дэнс», сохранив лишь название и адрес. А новый отель «Дельфин» как раз напоминал гостиницу, на четырнадцатом этаже которой, в номере 1428, сейчас лежал Олег. Гостиницу, которая родилась из советского постперестроечного недостроя, с тринадцатого этажа которой тринадцать лет назад…
…сорвался Стас.
В тот год самому старшему из банды-каре, Жеке, исполнилось двадцать три. Олегу — двадцать два. Стасу и Игорьку — двадцать один. Самой младшей была Редиска, их с Олегом разделяла манящая пропасть молодости — пять лет.
Да, это случилось тринадцать лет назад.
Бетонный остов гостиницы давал друзьям временное прибежище. Слоистый пирог из плит перекрытия и ветра. Они устраивались на ящиках, смотрели на город, курили, мечтали. Иногда подходили к краю, чтобы получить дозу безопасного страха. Только теперь Олег вспомнил: и скрежет алюминиевой рамы, и крик Оли, и безмолвное падение Стаса… и удар, страшный удар…
И звук шагов по лестнице без перил, от которого холодели внутренности. Полный задора крик Стаса:
— Эй, где вы там? Чего не спускаетесь?
Они сделали вид, будто никто не умер. Будто ничего не случилось… Ничего!
И, кажется, со временем поверили в новую реальность.
Забыв другую. Ту, в которой один из них умер и вернулся. Олег не говорил «воскрес», потому что воскрешение, в его понимании, предполагало нечто светлое и чистое, как рождение с примесью ослепительного чуда, а здесь… его друг, их друг просто вернулся. Из чего-то мрачного и душного. Точно поднялся из грязи, отмылся, отскоблился, но не избавился от неё до конца.
Это было жестокое чудо, точно в «Солярисе» Лема.
Бесценное, но пугающее.
Лёжа в зыбкой тишине, Олег пытался очистить разум от видений прошлого, и вдруг понял, кого видел на тринадцатом этаже отеля «Оверлук».
В этот момент зазвонил телефон.
Он схватил телефон, словно от него зависела его жизнь.
— Олег? Олег, это ты?.. Боже…