Площадь взрывается овациями. Мастер извещает, что курортный городок входит в перечень багровых локаций.
Кто-то хватает меня за плечо:
— Вы же мертвец!
В голосе восхищение, как от встречи со знаменитостью.
— Мертвец, он мертвец!
В меня тычут пальцами, требуют селфи. Ушлая тётка повисает на мне, от неё пахнет цветочными духами и чебуреками.
— Ты мой фаворит!
На экране известный телеведущий напоминает правила. Красные и зелёные точки, белая четверть, мертвец вступает в игру полностью безоружным, огнестрел запрещён, в противном случае — дисквалификация. Я вижу человеческий рой, снятый камерами дронов, картинка увеличивается, фиксируется на моей светловолосой голове.
— Охотник! — воркуют туристы. — Охотник идёт!
— Автограф, пожалуйста!
Я отталкиваю попрошаек и семеню прочь от взбудораженного оханья. Справа сигналит «Волга». Сзади, под улюлюканье, возникает громоздкая фигура, и это определённо Бойня. Мужику не помешало бы скинуть пару десятков кило. Редкие волосы липнут к взмокшей башке, на двойном подбородке — жёсткая кабанья щетина. Просторное поло с отпечатанными пальмами вызывает у меня нервный смешок.
Охотник довольно скалиться. При виде баллонов за его спиной, толпа брызжет в стороны. Пыхтит зажатый в пухлой лапе раструб. Придурок прикупил огнемёт. За Бойней вертится упитанная матрона, я полагаю, его супруга. Снимает на телефон красующегося муженька.
У меня перед глазами проносится не жизнь, а кадры из фильмов, где использовался огнемёт. Я рву когти к «Волге» и махом запрыгиваю в салон.
— Полегче, земляк! — кричит дурацкая кепка.
Фигуристые девахи инстинктивно отодвигаются.
— Вы — мертвец? — спрашивает пиджейка со светящимися кошачьими ушками.
— Угу.
Площадь озаряет вспышка. Будто огнедышащий дракон срыгнул. Упругая струя пламени указывает в мою сторону. Люди визжат, но в визге читается радость.
— Куда ты, трус?
«Волга» ползёт аки черепаха.
— Можно быстрее, — разражаюсь я.
— Это ты у нас убийца, — парирует водитель. — Я никого давить не намерен.
За машиной бредёт вразвалочку Бойня. Краем зрения замечаю ещё одного охотника. Серебристое пятно крадётся в тени палаток, торгующих магнитами, ароматическими маслами и именными чашками. Файруза. Я угадываю нож в её руке.
Девушки в полуметре от меня съёжились, но к страху, очевидно, примешивается и азарт.
— Павлик, — капризно окликает дурацкую кепку кошачьи ушки, — ну, прибавь скорость.
Но не её просьба, а пламя, лизнувшее багажник, заставляет водителя дать по газам. «Волга» истерично бибикает, бодает и расшвыривает пешеходов. За нами — ругань и стоны, ещё не кровь, но уже ссадины и синяки. И огорчённая физиономия Бойни.
— Оторвались! — кричит красотка, словно это она — участник игры.
Я не спешу ликовать. Кошусь на обочину, затем — в телефон. Синяя пульсирующая мушка — я — почти слилась с красной точкой. Сбоку щёлкающая фотоаппаратами свора, ревущая музыка и резные ворота луна-парка.
Что-то касается меня, наплывает терпким запахом. Это кошачьи ушки. Девушка кладёт руки мне на пояс, прикусывает губы шаловливо. В зрачках искрятся чёртики. Твёрдые грудки упираются в меня сквозь ткань.
— Я ревную, — предупреждает Павлик.
Девушка прикрывает веки, отороченные пушистыми ресницами.
Я невольно вспоминаю свою подмосковную комнатушку, типичное логово нерда с киноафишами, заклеившими стены. На продавленном диване — Лена, она тянется ко мне, дарит улыбку, которую нельзя купить ни за какие деньги, и я хочу раствориться в огромных глазах. Но её улыбка тает, сменяясь гримасой призрения, я шепчу:
— Прости.
Пиджейка вскидывает разочарованно брови.
— Мой девушка смотрит шоу, — оправдываюсь я.
— Передай, что ей повезло с избранником, — напутствует красотка.
В глубине улицы снова расцветает огненный бутон.
Я прыгаю на брусчатку и мчусь к воротам.
— Мертвец! Мертвец! — скандирует толпа. Над улицей парят дроны.
В луна-парке пахнет зверинцем и карамелью. Печальный ослик прохаживается по кругу, малыши смеются в вагончиках детского поезда. Из ведьминого домика горланит нечисть, шумный молодняк выстроился в очередь к аттракционам. Я петляю между каруселей, сверяюсь с приложением.
Нечеловеческий вопль доносится снаружи луна-парка. Родители хватают своих чад и улепётывают, а я бегу к чёртовому колесу. Прекрасно понимаю, что это ловушка.
— Куда без билета?! — рыпается веснушчатый паренёк.
— Я мертвец! — кричу, уже угнездившись в подплывшей кабине.
Бойня и его жена-оператор не запылились. Огнемёт поливает щедрым огнём территорию. Дети плачут в вагончиках, ослик ретируется за киоски. Аниматор в костюме Спанч-Боба оказывается на пути Бойни, и синтетика занимается пламенем, он корчится, сгорая, и я быстро отворачиваюсь.
На часах — 23.32.
Полчаса прошло.
Колесо увлекает вверх, к южному небу, к звёздам, снова напомнившим о Лене. Через две люльки от меня влюблённая парочка целится камерами, фиксирует кусочек игры.
Я задаюсь вопросом, действительно ли Лена смотрит шоу сейчас. Она, зажмуривавшаяся, когда в боевике кто-то погибал, смотрит, как взаправду сгорает невинный аниматор?
Дроны стервятниками виснут в полумраке. Я вижу россыпь огней и плещущуюся громаду моря. Проверяю приложение. Турниры в Самаре, Петрозаводске и Шестине закончились, едва стартовав. Охотники победили.
Синяя точка и точка красная слились воедино. Значит ли это, что оружие на вершине колеса? Я цепляюсь за бортики, высовываюсь из кабины, и ветер бьёт по щеке. Переплетения стали, маслянисто блестящие стыки, оси, заклёпки. Где же?
Меня озаряет. Я хлопаю рукой по крыше кабины, ощупываю. Так и есть, подарок у меня над головой, прикреплён скотчем к цинку. Меня угораздило сесть в кабину, которая и была красной точкой.
Я разглядываю находку. Три месяца тренеры учили меня драться на ножах и топорах. Но к гранатам подготовить забыли.
К чёрту. Проще простого, я же пересмотрел тысячи фильмов. Дёргаешь за чеку и бросаешь…
Сую лимонку в карман. Земля приближается, а с ней — ряха Бойни.
23.39
Молю, чтобы аттракцион застрял, но ползу вниз. У меня две возможности дожить до Яниса и Файрузы. Швырнуть лимонку или прыгнуть. Я выбираю второй вариант. Сигаю в противоположную от Бойни сторону. Вывих будет равноценен смерти. Но приземление относительно мягкое, я припадаю на одно колено и тут же взвиваюсь, лечу по влажному газону. Охотник палит сквозь едущие кабины, загорается обшивка кресел. Я использую дымовую завесу, чтобы выбраться на тропинку.
— Да вон же он, дурак ты!
Жена Бойни корректирует огонь.
— Где?
Туша с ранцем топчется в дыму.
— Возле комнаты ужасов!
Я вваливаюсь в пещеру, чьё ребристое нутро затянуто искусственной паутиной.
Скелет дребезжит костями, атакует, как чёртик из табакерки. Я луплю по оскаленной роже, и череп рикошетит в темноту.
Болотная тварь, вся обросшая тиной, является из-за поворота. Рычит надсадно, но я охлаждаю пыл:
— Тронешь — яйца оторву.
Актёр суетливо извиняется.
Кажется, я вжился в роль.
Миную старуху с косой и графа-вампира, дыбы и виселицы.
23.44.
Вздумай жирдяй использовать огнемёт в пещере, мы все сгорим.
Телефон пищит, и я, не теряя времени, бегу обратно. Прямо в лапы Бойни. Выныриваю из пещеры.
Он караулит на входе, но он не весел.
— Белая четверть, — на всякий пожарный кричу я.
Мина кислее местного пива. Сердитая жена отчитывает Бойню, раструб огнемёта уткнулся в асфальт.
Я не вникаю в семейные разборки. У меня пятнадцать минут, чтобы смыться. Пятнадцать минут никто не посмеет меня угрохать.
За воротами воняет жареным. Псих-жирдяй, похоже, прошёлся струёй по «Волге». В обугленной кабине спёкшиеся девчонки. Светящиеся ушки на обгоревшей, лишившейся половины волос, голове. Павлик-дурацкая кепка отворил в немом крике рот.
Туристы фотографируются на фоне.
Пересекаю проспект, орудую локтями. Переулок предлагает окунуться в угольную ночь без фонарей, без алчных зевак, и я принимаю приглашение.
Пахнет жимолостью, в мыслях — горелые трупы. Граната оттягивает шорты. Проход окаймляет штакетник. Там, в домах законопослушные граждане вкушают различные вечерние шоу. «Бензиновый рай», или «Циркулярных деток», или «Шуточную хирургию».
На ходу загружаю карту. Белая четверть завершилась, но до зелёной точки рукой подать. Временное укрытие, рассчитанное на полчаса. Как в детстве: я в домике! Чур, у меня броня!
До прошлого года убежища были безопасны, но Мастер ввёл новые правила. Да, охотники вынуждены курить в ожидании, но кто знает, чем начинены сами убежища?
Я отворяю калитку и изучаю тёмный дом, самый обычный на вид. Спутниковая антенна, мангал у порога, сауна. Дверь послушно подаётся.
— Эй! — окликаю, и нахожу выключатель. Лампы не реагируют. Я наощупь продираюсь во мраке. Взрывчатка? Капканы? Голодный белый медведь, как это было в Норильске?
Мелькают кадрами растерзанные тела.
Я толкаю дверь в конце коридора. В гостиной светлее, благодаря беззвучно работающему телевизору. На экране — нечто кулинарное и, хочется верить, безобидное. Плазма мерцает, я обвожу взором диван, столик, запинаюсь о кресло. В нём кто-то сидит?
— Эй, вы…
«Это просто куртка», — думаю я, осторожно приближаясь.
В телевизоре повар дегустирует блюдо участников, жуёт мясо.
— Хозяева!
Силуэт в кресле шевелится и вдруг начинает хихикать. Пищат половицы. Я поворачиваюсь резко, и успеваю отразить удар. Худая, как скелет из пещеры ужасов, взлохмаченная старуха, повторно замахивается тесаком. Я уклоняюсь, лезвие разбивает стеклянный столик, звенят осколки.
Тощий доходяга вскакивает с кресла. Из одежды на нём только мешковатые штаны. В клешне допотопный штык. Судя по язвам, испещрившим впалую грудь и вздувшийся живот, он не живёт здесь, у него вообще нет дома. Организаторы поместили в зелёную зону бомжей, и я морщусь: это после настоящего медведя-то?