Я вновь уклоняюсь от старухи. Она ухмыляется, сбрендившая героиновая сука. В слюнявой пасти — вставная челюсть, железные заострённые зубы. Зубы её компаньона — на миг я вижу обоих ублюдков, напирающих, хихикающих — рихтованы напильником.
Каннибалы. Поклонники «Пятничной неговядины».
Я загораживаюсь креслом. Старуха верещит, лезвие вспарывает набивку. Опрокидываю кресло на этих наркоманов, не мешкая, подбираю осколок стекла.
Старуха возится, ищет выроненный тесак. Я хватаю её за патлы. Ощущение, будто взялся за пыльный веник. Смердит мочой. Я втыкаю стекло в дряблую шею, сбоку, вынимаю, и кровь веером орошает телевизор, капли стекают по экрану, на котором облизывается сытый повар.
Я пресекаю довольно вялые попытки доходяги прирезать меня. То ли парочка переоценила свои силы, то ли наркотик затормаживает разжиженные мозги. Подобранный тесак с чавканьем погружается в лицо каннибала, расщепляет нос, застревает в месиве. Так вот как пахнет это шоу.
У меня в запасе двенадцать минут. Я глотаю воду из-под крана, отдыхаю на диване. Любопытный дрон тихонько бьётся клювом в стеклопакет.
— Видишь, — говорю я ему, — на что я готов ради нашей любви?
В 00.40 гаснет зелёная точка, и мне мерещатся тени за палисадником. Но я отсчитываю ещё пять минут, и попадаю чётко в четверть. Под защитой правил, я выбегаю во двор. Никого нет — ой ли! — я бегу, и щебёнка уступает место гальке. Прибрежная полоса растянулась вдоль всего городка. Справа нагромождены бары, но слева — непроглядная темень. Ворчливо перекачиваются камни, шелестит прибой. Море — чёрный зверь с серебристыми подпалинами.
Я миную лодочный гараж и мусорные баки. К коже присасываются комары. Бежать сложно, я выдыхаюсь, перехожу на рысцу. Тешусь воспоминаниями. Лена у кромки моря, волны дружелюбно накатывают, и она смеётся и дразнится, и манит меня в воду.
— Доброй ночи.
Голос женский, я надеюсь, это припозднившаяся курортница, но из темноты выступает серебристое платье. Ветер всколачивает кудри охотницы. Нож сверкает в кулаке.
— Белая четверть, — давлюсь я криком.
— Закончится через полторы минуты. Давай подождём, малыш.
Мой взгляд мечется по пляжу. Брать из убежищ оружие запрещено, так что с тесаком пришлось попрощаться. Я сжимаю в кармане смертоносный фрукт.
— Автомеханикам так мало платят? — брезгливо спрашивает Файруза.
Парирую:
— А чем занимаешься ты?
— А я обслуживаю кобелей вроде тебя, — её взор острее клинка.
Я смотрю на часы.
Двадцать секунд. Пятнадцать.
Она не улыбается, не торжествует. Она взаправду ненавидит меня. Даже больше, чем жаждет наживы.
Шесть секунд…
Я понимаю, что опоздал, что гранате требуется время, чтобы взорваться, и тянуть чеку уже не вариант. Пячусь к воде.
— Ноль! — Файруза кидается на меня, и ночь становится днём, свет обдаёт нас жаром, за трепещущей струёй огня — счастливый толстяк и его жена.
Я кувыркаюсь в море, и слышу, как шипит моя загоревшаяся одежда. Вода остужает, я ныряю, и пламя лижет буруны.
— Он мой! — кричит Файруза.
Я всплываю в пяти метрах от берега, аккурат в тот момент, когда рассвирепевшая фурия бросается на конкурента. Толстяк целится раструбом, фыркает, но огнемёт предаёт хозяина, слабый язычок дрожит на наконечнике, и Бойня суетливо трясёт ранец.
— Не тронь его! — вопит дородная супруга.
Файруза грациозным жестом посылает нож в мишень. Я не различаю подробностей, но Бойня начинает вальсировать и дёргаться, баллоны оживают, раструб блюёт огнём, и Файруза превращается в пылающий факел. Она ковыляет к морю, коптясь и скворча, но поздно. Ноги прогибаются, она падает рядом с толстяком.
Выйдя на сушу, я говорю рыдающей супруге почившего Бойни:
— Надеюсь, ад есть, и черти уже долбят вашего муженька в жирную жопу.
Из глазницы покойника торчит рукоять ножа. На щетинистой морде застыла озадаченная гримаса. Вдова причитает и кидается в меня галькой. Я молча шагаю на север.
Телефон сдох в воде, но я запомнил расположение точек. Зелёная зона — это весь аквапарк на окраине города.
Около сарайчика и пустынного теннисного корта припаркован ИЖ-Юпитер-5 с коляской. И с ключами в придачу. Чудесное совпадение, учитывая, что я помешан на советских мотоциклах. Подозрение коготком царапает нутро. Насколько честное это шоу? Я игнорирую сомнения, зыркаю вокруг и седлаю бесхозного коня.
«Я любила совсем другого человека», — говорит в моей голове Лена.
Включаю зажигание. Без толку.
«Секретка», — смекаю.
Ищу лишние детали на мотоцикле. Даже в коляску лезу. Море глушит любые звуки. Многоликий может подкрасться сзади и зарезать меня, а я даже не ойкну. Тумблер у ручки газа пробуждает машину. Тросик сцепления натянут так туго, что байк едва не сбрасывает меня на гальку.
Газую. Ветер бьёт в глаза.
Я уверен, что Янис дежурит у зелёной зоны. Мне нужно время, и я мотаюсь по пустырям, посматривая на бетонные стены аквапарка, над которыми высятся аттракционы. Чутьё подсказывает, что пиликнула четверть. Я наобум качу к пункту назначения. Латыш смиренно стоит у касс. Кроме него перед аквапарком ни души.
— Что у тебя за оружие? — спрашиваю, глуша мотор.
— В смысле, чем я буду тебя убивать? — Он не зло улыбается. — Скальпель, приятель. Я пластический хирург, и я намереваюсь кое-что подправить.
— Белая четверть, так?
Он глядит на часы.
— Закончится через десять… девять…
Я несусь к турникетам и слышу смешок.
Безмятежная гладь бассейна отражает лунный свет. Горят прожектора на мачтах. Ни наркоманов, ни медведей, ни пираний в воде.
Я выбираю самые экстремальные горки, взбираюсь по винтовой лестнице на верхотуру. Три трубы, чёрная, красно-белая и золотая, как слоновьи хоботы, свисают в бассейн. Здесь, высоко над барами и шезлонгами, всё завершится.
Дроны следят за мной. Один пикирует к входу и готовится встретить охотника. По истечению получаса в аквапарке неспешно появляется Янис. Он приветливо машет мне, показывает, что сейчас присоединится. Я мог гонять на Юпитере вокруг города, затаиться, кое-как дотянуть до рассвета. Но я знаю, что такое вялое действо не впечатлит зрителя.
Металл поскрипывает.
Янис поднимается по лестнице.
Съехать по одной из горок? Но где гарантия, что в пластиковой кишке не установлены лезвия, превращающие плоть в фарш?
Я принимаю боевую стойку.
— Ты последний, — говорит латыш, — остальные Мертвецы проиграли.
«Рано в этом году», — думаю я.
В длинных пальцах Яниса возникает скальпель.
Встревоженно чирикают дроны.
Я понимаю, что умру здесь. И осознание это вызывает в душе облегчение. Красивое место. Респектабельный убийца. Гордая смерть воина.
Но прежде…
Я бросаюсь на врага, и ощущаю жар в районе рёбер. По животу струится кровь. Я пробую ударить по смазливому лицу, но лезвие снова чиркает по коже. Как же он ловок, гад!
Я хватаюсь за раненое плечо, тараню головой.
Скальпель обжигает щёку.
Кровоточа, я пячусь, покуда не упираюсь спиной в ограду.
Последний шанс прикончить охотника — дёрнуть чеку в кармане и взорвать нас обоих. Но меня всегда бесили выпуски, где гибли все участники. Они лишают игру смысла.
Пускай озолотится.
— Давай, — рычу я.
Он хмыкает, заносит руку.
Из подлетевшего чересчур близко дрона вырывается чуть заметный разряд. Жалит охотника в шею. Сомнения отпадают. Сценаристы жульничают.
Янис парализован и потрясён.
Я не трачу время на размышления. Бью, как учили, ребром ладони, и он валится на рифлёный помост.
Обездвиженный охотник стонет.
Я не подвергаю сомнению мастерство операторов. Зритель не учует подвох. Всё будет выглядеть так, будто я без сторонней помощи справился с Многоликим. В повторе видео перемонтируют.
Всё — ложь, так сказала мне Лена, узнав, наконец, что её возлюбленный ведёт двойную жизнь.
— А что я мог ей сказать? — интересуюсь у поверженного Яниса. — В первую же нашу встречу она спросила, не один ли я из тех, кто смотрит эти мерзкие шоу.
— Ты… — цедит латыш, — шестёрка Мастера.
О, нет. Я кто угодно, но не шестёрка.
Я скромный автомеханик с однокомнатной квартиркой в Подмосковье.
Я утомившийся от денег потомок династии телемагнатов.
— Я и есть Мастер, — говорю на ухо охотнику. Волочу его к горке. Отбираю мобильник. Расстёгиваю льняную рубаху и прикусываю зубами чеку гранаты.
Она сказала, что презирает меня. Но я посылал всех этих бедолаг на смерть. И все мои убеждения, что они рисковали жизнью добровольно, она отвергала.
Ты смог бы? Ты сам поучаствовал бы в своём шоу?
Я срываю чеку и сую гранату за пазуху Яниса. Кажется, я видел похожую сцену в стареньком фильме. Зрителю понравится, можно даже произнести напутствующую фразу, но на ум ничего не приходит. Я молча сталкиваю охотника в трубу.
Спустя несколько секунд раздаётся грохот. Горка взрывается посредине, летят куски пластика, ошмётки мяса. Спрятанные лезвия доделывают работу. В бассейн брызжет кровь.
Я не испытываю ни малейшего удовольствия. Чёртовы сценаристы вели меня сквозь турнир, без их помощи, о которой я, кстати, не просил, я был бы уже мёртв.
Завтра же уволю их к чёртовой матери.
А пока…
Я включаю телефон Яниса и по памяти набираю номер.
Окружённый звёздами и дронами, взволнованно слушаю гудки. Она отвечает после четвёртого. Судя по голосу, она плакала.
— Привет.
Прячься!
1
Кресты вырастали из дороги: плотный частокол наспех сбитых досок. Солнце было в зените, и тени распятий указывали на всадника. По обе стороны шуршал лес.
— Давненько никто не пользовался этим маршрутом, — пробормотал мужчина. И повёл вороного коня в обход, огибая затор. Лесная чаща будто бы существовала вне погожего июльского дня. За деревьями скрывалась тьма, враждебная ко всему живому ночь. Она жаждала выйти, смести хрупкие кресты. Зоркий взгляд улавливал шевеление в ельнике.
Звали всадника Калеб Харп. Он был молод, высок, худ. Нос с горбинкой и волосы до плеч, локоны, цвета вороньего крыла, делали его похожим на птицу. Чёрное сукно облегало стройную фигуру, как тончайшие латы. Ветерок развивал полы походного плаща. Свободной рукой Харп касался висящего на поясе меча, длинного и тонкого, как он сам. Укутанный в ножны обоюдоострый прямой клинок хлопал по бедру.
Мерещилось, что лесные шорохи сливаются, образуя хор голосов, в песнь, в змеиный госпел.
Траян, названный в честь одного из пяти хороших императоров, беспокойно фыркал.
Лес разомкнулся внезапно, сменяясь полем. На крестовинах торчали пугала. Над башней зернохранилища кружили вороны.
— Вот мы и на месте, — сказал Харп, имея в виду городок, чернеющий в низине. Покатые черепичные крыши да церковный шпиль. Кроглин.
В небесно-голубых глазах Харпа отразился вороний грай. Вороны привечали важную персону.
Поначалу город показался ему заброшенным. Добротные каменные дома зажмурили веки ставен. Иные двери были заколочены, из дымоходов не струился дымок. Тишина была угрожающей, и табличка болталась над бакалейной лавкой, как повешенный в петле.
Харп ехал по широкому проспекту, обозревая аккуратные крылечки и жимолость во двориках. Здесь он встретил первого горожанина, быстро перекрестившегося старика. Главная площадь Кроглина была многолюдной, если сравнивать с остальными улицами. Группка мужчин в простых крестьянских одеждах и широкополых шляпах толпилась у помоста. Обнажённый по пояс светловолосый детина волок бревно. Стучали молотки.
Харп узнал выражение на лицах горожан. Восхищение и надежда, так смотрели они на гостя.
Блондин — ему едва ли исполнилось восемнадцать — обронил брус, вытер ладони о штаны.
Харп спешился у здания, вероятно служившего школой. Стайка мальчуганов носилась за единственной в их компании девочкой. Семилетка заливисто смеялась; смех контрастировал с помостом и угрюмыми типами, нахохлившимися возле парадного входа.
— Колдунья! — закричал мальчишка, хватая девочку. — Сжечь её! Сжечь!
Девочка хихикала и корчила рожицы.
— А ну, разойтись! — прикрикнул тучный мужчина, выбежавший из школы. Пуговицы жилетки трещали на необъятном животе, и было неясно, как он умудрился их застегнуть.
«Не иначе, магия», — подумал Харп.
За толстяком семенил хрупкий молодой человек с открытым приятным лицом.
— Дождались! — толстяк затряс щеками. — Спаситель! Вы же…
— Генеральный следователь по делам ведьм, Калеб Харп.
— Доктор Джонатан Лоуз. Вообще-то я ветеринар, но в эти тяжёлые годины община возложила на меня обязанности главы.
— Наш мэр сбежал с остальными, — сказал юноша.
— Ну чего ты лезешь, Стэн! — недовольно скривился Лоуз. — Я сам всё объясню. Это, значится, Стэн Кларк, наш учитель.
Харпу парень немедленно понравился.
— Мы полагали, вы прибудете раньше.
— Я приехал восемнадцатого, как и обещал в письме.
— Письма до нас не доходят, — помрачнел Лоуз. — Две недели назад почтовый дилижанс застрял возле Королевского Леса, и почтальон бежал, бросив транспорт. С тех пор мы изолированы от внешнего мира.
— Я гляжу, вы приняли меры, — Харп кивнул на строящийся помост.
— Это инициатива нашего викария, преподобного Кевендера, — доктор поморщился. — Твердил я ему, что нужно дождаться государственного представителя, так нет! Ему-то что, без семьи. А нашим женщинам приходится смотреть на всё это. Бедняжки, они столько перенесли за последний месяц.
Харп мягко прервал ветеринара:
— Я предпочёл бы услышать историю, а не собирать её из отрывков. Где, с вашего позволения, я могу оставить вещи и перекусить?
— Ну, конечно же! Мы поселим вас у Стэна. Я пока позабочусь об обеде и вашем коне. Тут пешком две улочки.
Харп двинулся за учителем. Редкие прохожие озирались и перешёптывались. Стэн Кларк горделиво задирал подбородок и одаривал соседей многозначительными взорами.
— Жизнь у нас и так не кипела, — пояснял он на ходу. — А теперь вовсе замерла. Большинство похватало самое ценное, и из Кроглина уехало. Ещё весной у нас полтысячи жителей было, тридцать учеников в моём классе. Сейчас во всём городе семьдесят человек не наберётся.
Они свернули на каштановую аллею. Дома здесь были украшены окнами-розетками с изящной вязью решёток. Но и милые дворики за калитками тронул тлен запустения.
— Ни одной женщины, — сказал следователь.
— Совет решил запереть женщин в школе. Вторую неделю их охраняют там. Доктор Лоуз говорит, что это необходимая мера предосторожности, пока мы не вычислим ведьму.
— А что он за человек, этот Лоуз?
— Тюфяк, но меньшее из зол. Проголосуй община за викария, он сжёг бы наших жён, сестёр и матерей, не размышляя.
— Очень интересно, — сказал Харп, поворачиваясь к церкви, которую было видно с любой части города.
Учитель провёл через увитую плющом арку в прохладу прихожей. Женская рука содержала дом в чистоте и порядке.
— Если то, что я слышал про вас, правда, вы единственный можете нас спасти, — сказал Кларк чистосердечно.
— И что же вы про меня слышали?
— Что вы гуманист. Что вы… — учитель запнулся.
— Смелей, — доброжелательно улыбнулся Харп.
Кларк сказал, понизив голос:
— Что вы не пытаете ведьм, а, напротив, милосердно избавляете их от мук в огне.
— Друг мой, с такой характеристикой, главы вашей общины выставят меня за дверь. Никому не нравятся гуманные следователи.
— Вы, главное, найдите ведьму. Пока не дошло до пыток.
Голос учителя дрогнул.
— Ваша жена? — прищурился Харп.
— Да, — горестно вздохнул Кларк. — Мелроуз. Она беременна. Мы ждали ребёнка в августе. Ах, мистер Харп, как я скучаю по ней!
— Я обещаю, что ни один волос не упадёт с головы вашей супруги, — твёрдо сказал Харп.
Учитель не сдержал эмоций и стиснул гостя в объятиях:
— Господь послал нам вас.
Комната, в которой следователю предстояло жить в ближайшие дни, ютилась под самой крышей. Из окна открывался вид на церковный сад.
Голубые глаза следователя зацепились за гравировку над дверным проёмом.
— Мельница, ель и бегущий олень. Мне знаком этот узор. Где я мог его видеть?
— Охота, земледелие и лесничество. Старый герб Кроглина.
— Постойте, — щёлкнул Харп пальцами. — Старые Тени… ведь так Кроглин назывался раньше? И, стало быть, именно здесь сто лет назад казнили четырёх девиц, обвинённых в ведовстве?
— Их повесили возле аббатства святого Христофора. Сейчас там вырос лес, и аббатства больше нет.
— У меня будет к вам одна просьба, Стэн. Найдёте для меня подробную историю северных графств и «Войну с ворожбой» Титуса Жиборо?
— В библиотеке есть эти книги, но я не смогу попасть в школу без специального разрешения.
— Теперь сможете, — сказал Харп.
2
Трактир «Омела» располагался в центре города, на почтительном расстоянии от церкви. Слухи о появлении следователя разошлись по округе и у входа собрались мужчины Кроглина, жаждущие увидеть воочию гостя. Внутрь людей не пускали: мускулистый блондин, тот, которого Харп встретил у помоста, отгонял их пастушьим хлыстом.
Под сводчатым потолком горели масляные лампы, их мягкий свет падал на грубые дубовые столы.
Харпа и сопровождающего его Стэна Кларка поджидали трое: уже знакомый толстяк-ветеринар; огромный, как медведь, бородач; и пожилой, изрядно помятый гражданин.
Доктор Лоуз представил своих компаньонов. Бородач оказался хозяином «Омелы», мистером Найми. «Помятый» — местным констеблем, Вудом Грэмом.
— Обожаю деревенскую стряпню, — воодушевлённо начал Харп, но прервался, завидев тарелку с яичницей и подгоревшими гренками.
— Простите, — пробурчал из бороды мистер Найми. — Моя повариха заперта в школе, а сам я неважный кухарь. Вот закончится этот кошмар, и вы попробуете наши коронные земляничные блины.
— Что вы, я совершенно не привередлив, — заверил гость.
— По чарочке? — предложил констебль Грэм робко.
— Я же просил! — шикнул Лоуз. — У нас важные дела!
— От пива я бы не отказался, — проговорил Харп, жуя. — Мистер Найми, как у вас обстоят дела с пивом?
— Никто не жалуется.
— В таком случае, мне холодного. А мистеру Грэму — вина.
— Сию секунду, сэр.
Покончив с нехитрым обедом, и запив его действительно неплохим пивом, Харп произнёс:
— Итак, пришла пора узнать, с чем мы собственно имеем дело. Мой слух подобен губке.
Лоуз неповоротливо выбирался из-за стола, растолкал стулья, создав для себя что-то вроде ораторской площадки, громогласно высморкался в платок.
И рассказал, что тридцать пять лет назад в Кроглине жила ворожея по имени Сара Каллен.
Выращивала на огороде дурман, аир да чёрный паслен, и, говорят, управляла погодой. Женщины тайком навещали Сару: она гадала за молоко и сыр. Однажды фермер обвинил ворожею, мол, та наслала болезнь, лишающую мужской силы.
— Это называется «лигатура», — подсказал Харп. — Осуществляется завязыванием девяти узлов на специальной верёвке. Вергилий в восьмой «Эклоге» упоминает о колдовстве, препятствующем совокуплению.
— Вергилий, — очарованно повторил учитель.
Горожане поддержали рассвирепевшего фермера. Сару изгнали из Кроглина, прежде хорошенько поколотив. Она поселилась на болотах за Кривым Лесом и со временем превратилась в детскую страшилку. А фермер умер вскоре, подавившись сливовой косточкой.
Через тридцать пять лет Кроглин вспомнил ворожею. Рано утром кузнец, работавший на окраине города, увидел старуху, ковыляющую из леса, и признал в ней Сару Каллен.
— Как же он её признал? — вскинул бровь Харп.
— Дело не хитрое, — хмыкнул Вуд Грэм. — Все знают, что ей, перед тем, как изгнать, нос отрезали. У старухи заместо носа деревянный протез был.
Сара Каллен вошла в город, шатаясь, рухнула навзничь у кузницы и умерла. Тридцать пять лет хоронилась в лесах, а почуяв смерть, приползла к людям. Отпевать её не стали: в тот же день зарыли за чертой кладбища. В гроб насыпали чертополоха, положили облатки, чтоб как-то себя защитить…
С тех пор еженощно мёртвая ведьма изводит Кроглин. То ветер ледяной насылает, то град. И совы парят над крышами, и в стае вроде как есть одна сова ростом с человека. В июне мальчонка пропал. Нашли чуть живого, а в карманах, в ушах, даже в промежности — болотная тина. Родители его забрали, и из Кроглина уехали.
— А за ними, — рассказывал Лоуз, — весь Кроглин дёру дал, во главе с мэром. Выстроились колонной и уехали на юг. Нечисть беснуется пуще прежнего, в дома скребётся. И дошло до нас, что есть у Сары Каллен последовательница, среди женщин Кроглина.
— Всё ясно, — задумался следователь. — Ведьмы умирают тихо, если успели передать свою магию ученице.
— Так и сказал отец Кевендер, — подал голос доселе молчавший Стэн Кларк. — После всеобщего побега женщин в Кроглине осталось двадцать две. Мы узнавали, кто в северный лес ходил, за кем соседи странности замечали. И вышло так, что любая может являться наследницей Сары Каллен.
— Тогда и заперли мы их, — сказал Лоуз.
В этот момент дверь трактира открылась, скрипнув, и на пороге возник худощавый мужчина лет семидесяти, в сутане, с коротко остриженными волосами. Он обвёл присутствующих холодным взглядом, остановился на Харпе.
— Вы, правда, считаете, что справитесь с этим? — спросил священник.
— Святой отец, — испуганно воскликнул Лоуз. — Вы, верно, не поняли… это наш генеральный следователь, и вам не стоит…
Священник не удостоил доктора вниманием.
— Я прекрасно знаю, кто это, — сказал викарий ледяным голосом.
Лоуз состроил скорбную гримасу. Констебль Грэм спрятался в тёмном углу вместе с початой бутылкой вина. Трактирщик Найми вовсе исчез из поля зрения. И только Стэн Кларк не ретировался.
— Калеб Харп, — проскрежетал Кевендер. — В тридцать лет ставший следователем. Неопытный мальчишка! Какой от тебя толк здесь? Что ты противопоставишь дьявольскому злу?
Он использовал слово «Мaleficium», обозначавшее злодеяние, совершённое при помощи магии.
— Отец, — спокойно проговорил Харп. — Зло не исчерпывается этим понятием, и сатана не всегда действует столь прямолинейно. Случается, он натравливает праведных христиан на невинную душу, лживо обвинённую в ведовстве.
Кевендер рубанул по воздуху ребром ладони, повернулся и зашагал к выходу. У самых дверей он промолвил:
— Дьявола не победить. Единственный шанс — сжечь всех женщин Кроглина. Подумайте об этом, Лоуз, пока не поздно.
Он ушёл, хлопнув дверью, а его слова ещё витали в воздухе.
— Что же, — бодро сказал Харп. — Пора познакомится с женской половиной города.
3
На помосте смеялась девочка, а дружки делали вид, что привязывают её к столбу. Горожане толпились возле школы, просили передать привет жёнам и матерям. Доктор и высокопоставленный гость прошагали мимо стражи, вооружённой длинноствольными пистолетами.
— Проведывать женщин дозволено лишь мне и дежурному, — пояснил Лоуз. — Дежурные выбираются из числа тех, у кого в школе нет близких.
Он сказал, что его супруга скончалась, а дочери уехали в город.
За дверями в конце коридора раздавались смешки. Доктор постучал, и они вошли в просторный зал, вмещающий два десятка кроватей. Пленницы зашушукались. Возраст большинства из них перевалил за пятьдесят, но были и крепкие сельские девушки с грубыми от полевой работы руками. Харп повертелся в поисках миссис Кларк, и тут его внимание привлекла брюнетка, сидящая на дальней кровати. Она отличалась от других женщин. Стройная, тонкокостная, с мраморной кожей. Взгляд тёмных глаз пересёкся с взглядом следователя. Лицо, словно освещённое изнутри волшебным огнём, совмещало очарование недавней юности и умудрённость молодой женщины. Харпу хотелось любоваться им ещё и ещё, но пауза затягивалась и вынуждала отвести взор.
— Есть ли у вас жалобы по поводу вашего содержания?
— Нам-то что? — крикнула одна из старух. — Не сахарные, не пропадём! А вот мужья наши с голода мрут!
— Мой, паскуда, запил!
Женщины загудели. Лоуз призвал их к порядку.
— Прошу сесть на кровати, — сказал Харп. — Некоторым из вас я задам вопросы.
Женщины повиновались.
— Миссис Кларк, полагаю?
Мелроуз Кларк обладала такими же добрыми, как у мужа, глазами.
— Не бойтесь меня, прошу. Я поселился в вашем доме и успел сдружиться с мистером Кларком.
— Как он там? — всхлипнула Мелроуз. — Ох, мы никогда не расставались так надолго…
Она погладила свой тугой живот. Харп поболтал с ней минуту и направился к брюнетке.
— Мисс…
— Кристина Валлетт, сэр.
— Рад знакомству.
Лоуз нависал сзади, и Харп нехотя оторвался от девушки. Он призвал женщин старше пятидесяти пройти за ним. Четырнадцать пленниц построились в шеренгу, и Харп вывел их из школы.
Следователь встал между женщинами и изумлёнными мужчинами Кроглина, и провозгласил:
— В «Демонологии» короля Якова I Стюарта сказано: «Пожилая ведьма передаёт свой тёмный дар девочке, девице или молодой женщине, но не старухе». В «Демономания» Жана Бодена написано: «Ведьмы начинают свой путь в молодости, кончают в старости, но никогда не наоборот». Если среди этих достопочтенных матерей нет той, кто занималась колдовством ранее, я не вижу среди них ведьмы.
Женщины, не веря своим ушам, воззрились на следователя.
— Итак, если вам неизвестны случаи, бросающие тень на сих дам…
— Известны! — раздался крик из толпы. — Миссис Мишон повитуха! Все знают, что повитухи — ведуньи!
Круглолицая опрятная старушка упёрла в бока кулаки и прокричала:
— Это кто там такой умный? Чтоб вы без меня делали, неблагодарные! К Лоузу бы жён водили, что ли?
— Тише! — поднял руку Харп. — Есть ли реальный грех за этой женщиной, кроме того, что она помогала роженицам?
— Есть! — сообщили из толпы. — Несколько раз она отказывалась крестить младенцев.
— Ну и кто это гавкнул? — возмутилась миссис Мишон. — А, Дон Салватерра! Как же тебе не совестно, Дон! Я же тебя, бугая, из мамаши твоей вытаскивала! Пуповину перерезала.
Пристыженный парень опустил голову.
— Хорошо, — произнёс Харп. — Я буду вынужден отдельно рассмотреть этот вопрос. Пока миссис Мишон придётся вернуться в школу.
— Велика беда! — фыркнула повитуха. — У меня там миссис Кларк, за ней следить надо.
— Данным мне правом, — отчеканил Харп. — свидетельствую, что среди этих женщин ведьмы нет, и держать их далее в изоляции не имеет смысла. Вы можете идти.
Не помнящие себя от радости старухи ринулись обнимать своих мужей и сыновей.
— Сегодня вы сделали большое дело, — кивнул Стэн на ликующую толпу.
Харп поправил меч. Круг подозреваемых сократился. Из двадцати двух женщин осталось девять. Неплохо для первого дня.
4
Ночь нахлынула тёмной волной. Совы оседлали крыши и били клювами в черепицу. Ветер выл в печных трубах голодным зверем. Градины, крупные, как воробьи, стучали по помосту.
Собаки забились в будки, не смея лаять на страшного гостя, лишь слабый скулёж позволяли они себе. А один, слишком юный и глупый пёс, подняв лай, немедленно захлебнулся кровью, упал на землю с разорванной пастью…
Десять семей утром покинули Кроглин, а за выспавшимся Харпом пришёл доктор Лоуз. К чёрному жилету, невероятным образом застёгнутому на его животе, прибавился шейный платок и шляпа с пером. Вид у него был в крайней степени торжественный.
Слушанье началось в одиннадцать. Мужчины заняли церковные скамьи, женщины топтались в хоре. Преподобный смотрел из нефа немигающими глазами и перебирал чётки.
Харп смочил пальцы в кропильнице, перекрестился, приклонил колени перед святыми дарами. Взор опять запнулся на Кристине. Девушка чуть склонила голову, приветствуя его. Он с неохотой повернулся к горожанам. Трактирщик Найми, констебль Грэм, Стэн Кларк, посылающий супруге тайные знаки, и прочие, прочие, прочие…
Первой по списку была вызвана цветочница Ревека Тауфман. Её рыжие братья вышли в проход.
— Мисс Тауфман, верите ли вы в Иисуса Христа и его учение?
— Да, сэр.
— Клянётесь ли вы на Святом Писании, что будете говорить правду, и только правду?
— Клянусь, сэр.
— Как давно живёте вы в Кроглине?
— С рождения.
— Умеете ли вы гадать на картах, готовить травяные отвары или специальные мази?
— Нет, сэр. Только красивые букеты, сэр.
— Бывали ли вы когда-либо в северных краях, например, в Кривом Лесу или на болотах?
— Конечно, нет. Никто не ходит в Кривой Лес.
— Проводился ли обыск в доме мисс Тауфман? — этот вопрос адресовался Лоузу.
— Естественно, мы обыскали все дома.
— Нашли ли вы кости животных, или иные следы дьявольского причастия?
— Ничего такого….
Следующей была молодая повариха из «Омелы», после неё — худая женщина, мать той девочки, что изображала ведьму в детских играх. Обе отрицали свою причастность к колдовству, и у публики не было к ним претензий.
Четвёртой вышла самая старшая из подозреваемых — повитуха Мишон. Родни у неё не оказалось.
— Миссис Мишон, говорят, что вы отказывались крестить младенцев, а это довольно серьёзное обвинение. Что вы скажете в своё оправдание?
— Господин следователь, — проговорила старуха, — это чистая правда. Дело в том, что преподобный Кевендер придумал крестить детей ещё в материнской утробе. Для этого во чрево роженицы вводится специальный жестяной шприц со святой водой. Я считаю такие процедуры опасными.
— То есть, отказываясь провести обряд, вы беспокоились о здоровье будущей матери?
— Роженица могла умереть или потерять плод.
— Она спасла мою дочь от смерти! — сказала мама смешливой девочки.
— И моего сына! — крикнули из зала.
— И моего…
Харп объявил, что освобождает повитуху, и зал зааплодировал. Даже парень, накануне обвинивший Мишон, хлопал в ладоши.
Публика замолкла, когда из нефа шагнул отец Кевендер. Он демонстративно направился к дверям. Тонкие губы дрожали от ярости. Горожане затихли, провожая его.
— Это не суд! — прошипел Кевендер в притворе. — Если у кого-то из вас есть хоть капля веры, он пойдёт за мной, и не станет участвовать в этом спектакле.
Паства неловко поёрзала на скамьях. Никто не встал, и Кевендер удалился.
— Позвольте продолжить, — сказал Харп, будто ничего не произошло.
На девятой ответчице горожане заскучали, а констебль Грэм чудесным образом исчез из церкви. Но первые же слова Кристины Валлетт вернули внимание.
— Да, сэр, я была в северных краях.
Зал зароптал. Престарелый отец Кристины, нервно переминался с ноги на ногу. Харп подождал, пока гул утихнет.
— Мисс Валлетт, знали ли вы о Саре Каллен, и о том, что подвергаете свою душу опасности?
— Да, — ответила девушка.
— Поясните, зачем вы делали это.
— Когда моя мама умерла, отец стал сильно пить. В доме всегда были его собутыльники — Вуд Грэм и другие. Я уходила из города, с каждым днём всё дальше. Однажды я поняла, что добралась до Сопредельных Лугов. Там было место, очень красивое, со множеством цветов. Я никогда не встречала там Сару Каллен.
Со скамьи поднялся светловолосый парень, с которым следователь неоднократно сталкивался вчера.
— Назовите себя.
— Робин Фаулер, помощник плотника. Я наблюдал за Кристиной в церкви, сэр. Во время воскресной службы она ставала таким образом, чтобы спина её была прикрыта от алтаря. А выходила, пятясь задом. И ещё я видел, как она выплёвывает облатку.
Щёки Кристины залила краска гнева.
— Ты лжёшь, Фаулер! Проклятый лгун, ты лжёшь в Божьем храме!
— Мисс Валлетт, — сказал Харп вкрадчивым голосом, прозвучавшим громче возгласов толпы. — Правда ли то, что говорит молодой человек?
— Нет, это ложь.
— Известны ли вам причины, по которым он хочет оклеветать вас?
— Конечно. Робин влюблён в меня с детства, он много лет добывается меня самыми бесчестными способами. Робин, расскажи лучше, как ты пытался изнасиловать меня, когда мы были подростками.
Теперь возмущённый шёпот адресовался бледному, как мрамор, Фаулеру. Кларк крикнул со своего места:
— Если он не врёт, почему мисс Валлетт стоит спиной к алтарю сейчас?
Фаулер сел на скамью и уткнулся лицом в ладони. Его плечи дрожали от негодования.
Слушанье закончилось, конвой вывел женщин через боковые двери. Харп протиснулся сквозь толпу и окликнул одиноко стоящую старуху:
— Миссис Мишон, не откажете ли вы мне в небольшой услуге?
— Всё, что угодно, сэр.
— В таком случае на сегодня я назначаю вас своей правой рукой. Следуйте за мной.
5
— Что мы ищем? — спросила повитуха.
— На теле каждой ведьмы есть знак, дьявольская отметка. Сатана даёт ведунье бесовского помощника, фамильяра. Чёрный кот, птица, змея. За свою помощь фамильяр просит у хозяйки немного крови. Отметка остаётся там, где бес присасывался к ведьме.
Подозреваемые по очереди входили в школьный класс. Харп взгромоздился на стол и руководил процессом: за ширмой Мишон раздевала и осматривала женщин.
— Будьте внимательны. Изучите подмышки, чресла и пятки.
Женщины хихикали:
— Щекотно!
— Терпите, дурёхи, — журила повитуха.
На Кристине была надета простая сорочка, голые пятки ступали по занозистым доскам пола. Харп не помнил, когда в последний раз его пульс ускорялся при виде девичьих щиколоток.
Шестой пункт «Епископальных наставлений» гласил, что связь с подозреваемой в колдовстве неприемлема.
— Сэр, здесь кое-что есть…
— Опишите.
— Круглое пятнышко, размером с пенс. На лопатке мисс Валлетт.
Следователь прикусил губу, раздумывая. Потом прочистил горло и произнёс:
— Мисс Валлетт, к сожалению, мне придётся самому посмотреть на вас.
— Если так надо, — спокойно ответила Кристина.
Харп подошёл к ширме, разминая вдруг похолодевшие пальцы. Кристина стояла к нему спиной, волосы падали на её плечи тёмными струями. Девушка закрутила сорочку вокруг бёдер.
— Да, миссис Мишон, вы правы. — Он коснулся крошечного светло-розового пятна, едва выделяющегося на коже Кристины. Девушка дрогнула, почувствовав его пальцы.
— Сейчас я сделаю кое-что, и это может вызвать у вас негативную реакцию.
Следователь достал иглу и поднёс к пятнышку.
— Знаете, как Овидий называл женские лопатки? Palomas Veneris. То есть, Голуби Венеры.
Харп уколол иглой в центр пятнышка.
Кристина ойкнула, рефлексивно отшатнулась.
— Простите, — виновато сказал Харп. — Ведьмина отметина нечувствительна. Это же простое родимое пятно. Вы можете одеваться.
— Красиво, — сказала Кристина. — Голуби Венеры — красивое название.
— Я тоже так думаю.
Ночевать Харп остался в школе, в кабинете Кларка. Он сгорбился над старыми книгами, а за конами кружил снег, и ухали совы.
«Готовясь к шабашу, ведьмы надевали платья, похожие на свадебные, и ожидали прихода дьявола, выступающего в роли жениха. Леди-ведьма, имеющая титул Бригиды, адской невесты, отдавалась дьяволу под ликующие крики своих сестёр».
Приглушённый визг отвлёк от жёлтых страниц. Он метнулся в коридор. Несколькими прыжками преодолел лестницу. В вестибюле заспанный караульный хлопал ресницами. Женщины сидели на кроватях, обхватив подушки.
— Кто кричал?
— Я, — дрожащим голосом сказала Мелроуз. — Только что здесь был какой-то человек. Я закричала, и он убежал.
В школе царил мрак, тишину нарушал гул ветра снаружи. Дон, караульный, пошёл осмотреть правое крыло здания, Харп пробирался по левому. Светильник расталкивал темноту, тень следователя ползла по полу.
Человек выскочил наперерез, попытался проскользнуть мимо, но Харп вцепился в сюртук и толкнул названного визитёра к стене. Свет озарил бледное скуластое лицо Робина Фаулера.
— Я испугался ветра, — тараторил парень. — Забежал в школу переждать.
Сюртук Фаулера топорщился. Харп ощупал его и извлёк из-за пазухи соломенную куклу.
— Это просто игрушка!
— За такие игрушки ведьм сжигают на кострах. Может быть, ты и есть ведьма, Робин?
Харп угрожающе приблизил куклу к физиономии юноши. Фаулер молчал, стиснув зубы.
— Или ты хотел подложить эту дрянь Кристине?
— Это была шутка…
Харп брезгливо отпихнул Фаулера.
— Проваливай отсюда.
— Если доктор Лоуз узнает, он выгонит меня из общины. — В голосе парня сквозило отчаянье. Он выглядел нашкодившим мальчишкой, испугавшимся ремня.
— Это не касается доктора Лоуза, — произнёс Харп.
Солнечные лучи уничтожали странные пористые сугробы. Мужчины чинили расшатанный ураганом помост. Возле школы играли мальчишки. Девочка изображала заклинательницу погоды, и насылала на друзей вьюгу и град. Беспечный смех звучал над площадью. Пошатывающийся констебль Грэм брёл к «Омеле», его крапчатые штаны подозрительно отвисали сзади.
— Помните наш разговор про четырёх повешенных ведьм?
— Конечно, — сказал Стэн Кларк.
— Ваши книги освежили мою память. Сто лет назад по Старым Теням пронеслась волна таинственных происшествий. Гибель скота, неурожай… резкая смена погоды. На пороге аббатства монахи стали находить нечестивые приношения. То мёртвую сову, то свёрток, набитый требухой. Историк Титус Жиборо пишет, что предки кроглинцев устроили облаву, и обнаружили в лесу четырёх танцующих у костра девиц. Они были обнажены и перепачканы в глине. Девиц повесили на дубе. Кое-кто клялся, что видел на поляне мужчину, который исчез при появлении толпы. Двадцать четвёртого июня христиане празднуют рождение Иоанна Крестителя, а ведьмы устраивают шабаши. Двадцать четвёртого кроглинцы казнили ведьм. Через два дня исполнится сто лет.
Бредущий мимо них старик сказал нарочито громко:
— Может преподобный и прав. Может, раскалённое железо и ускорило бы процесс…
— Боюсь, что нам следует спешить, — шепнул Харп. — Я намереваюсь отправиться на север и найти жилище Сары Каллен. Где-то же она должна была жить все эти годы.
— Но нет ни одной карты тех краёв! Старики забыли маршрут. Тридцать лет никто не ходил туда.
— Кристина Валлет поедет со мной.
Он вспомнил состоявшийся на рассвете разговор с Кристиной.
— Что угодно, лишь бы провести день вне этих стен, — сказала она.
В полдень он объявил о своём намерении горожанам. Толпа возбуждённо загалдела.
— Но у вас дня не хватит, чтобы вернуться обратно! — воскликнул Найми. — Сумерки застанут вас в пути!
— Знаю. Потому и не заставляю никого идти со мной. Со мной и мисс Валлетт, которая будет проводником в этом путешествии.
Добровольцы, к пущему изумлению горожан, отыскались. Стэн Кларк и трубочист по имени Захария Айб.
— Что я без вас делать буду? — охал Лоуз.
— Не подпускать преподобного к школе.
Четыре всадника стояли на окраине Кроглина. Кристина сменила платье на замшевые брюки и охотничью куртку. В седле она держалась прекрасно.
Лошади рысью поскакали на север, прочь от Кроглина. Доктор махал рукой, пока они не скрылись вдали.
6
Путники, ведомые проводницей, петляли между деревьев, прежде чем выехать на каретный тракт. С зелёных крон за ними наблюдали желтоглазые совы.
— Почему вы не уедете отсюда? — спросил Харп спутницу.
Кристина засмеялась:
— Потому, что меня заперли в школе!
— А раньше?
— Вероятно, на Кроглине лежит старое заклятие, которое не отпускает нас.
С ними поравнялся Захария.
— Я вижу что-то в чаще.
За кедрами темнели неровные контуры строения.
— Аббатство святого Христофора, — догадался Кларк.
Руины терялись среди деревьев, бородатый плющ надёжно укутал их от посторонних глаз. Внутренний дворик-клуатр давно превратился в сосновую рощу. От самой постройки осталось немного: стена из красного песчаника, обвалившийся трансепт и обрубленная на уровне крыши квадратная башенка. Пёстрая змея скользнула в расщелину.
— Давайте поторопимся, — понуро предложил Захария.
Лес справа стал редеть, на смену ему пришли поросшие ельником скалы, потом цветочные луга. От тракта ответвлялась тропка, она устремляясь на север, к ещё одному лесу, и терялась внутри него. Даже с такого расстояния Харп видел, насколько неправильно растёт этот лес. Совы, образуя чёрный нимб, кружились над ним.
— Птицы указывают нам место, — сказал Харп, спрыгивая с лошади.
— Дальше этой поляны я не заходила.
— Подождёте нас тут?
— Нет, — решительно ответила Кристина.
Изогнувшиеся под невероятными углами деревья торчали перед путниками. Перекрученные стволы, корни, растущие вверх, вопреки законам природы. Голые ветки, как задранные руки старух. И непроглядная темень. Кривой лес нагонял тоску, отпугивал. Он походил на гнездо, созданное гигантской древней птицей.
Люди спешились. Спрыгивая на землю, Кларк едва устоял на ногах. Его колени тряслись. Харп велел учителю оставаться и приглядывать за конями. Тот протестовал минуту, но сдался со смесью вины и облегчения.
Троица вступила в лес, и деревья неопределённых пород скрыли от них цветочное поле и Стэна Кларка. Будто дверь захлопнулась. Лучи солнца были бессильны перед ветками, сомкнувшимися над их головами.
Харпу приходилось мечом расчищать путь, и каждый раз, когда сталь впивалась в сучья, лес недовольно скрипел. Ступни тонули в покрывале гнилых листьев, под которыми обнаруживалась чавкающая влагой почва. Чем глубже продвигались они, тем болотистей становилась местность, гуще запах разлагающихся растений.
В какой-то момент Кристина взяла Харпа за руку.
— Болото близко, — сказал Захария.
Сухие ветки кустарника, закручиваясь на кончиках, образовывали подобие туннеля. В его конце мелькнул бледный свет, и путники очутились на берегу заболоченного озера. От мутной воды поднимался гнилостный туман, в котором едва виднелись очертания бревенчатого дома.
Совы приземлялись на замшелую крышу. От берега до дверей тянулись грубо сбитые доски, способные выдержать вес человека…
— Так вот где жила Сара Каллен, — тихо сказал Харп.
Дом был стар, гораздо старше аббатства. Его фундамент утопал в иле. Туман окуривал почерневшие стены.
Путники испробовали мостки на прочность, вошли в избу. Пол прогибался под ногами. Большую часть комнаты занимал припорошенный пылью стол из нетёсаного дерева. Самые разнообразные предметы лежали на нём. Здесь были засохшие пучки трав, склянки с мутной жижей, свечи, куски коры, змеиная кожа, грязная сковорода, грибы….
— В город она всё-таки захаживала, — сказал Харп, кивая на груду тарелок. — Или кто-то снабжал её всем этим.
Он поставил керосинку на стол и принялся перебирать вещи колдуньи. Кристина следила за его действиями через плечо, а трубочист нетерпеливо ходил взад-вперёд. Харп выудил из кучи хлама квадратный лоскут, и продемонстрировал его Кристине. Она протянула к находке руку, но отдёрнула её с отвращением, поняв, что именно держит Харп. Кусочек человеческой кожи.
Следователь поднёс лоскут к свету, и девушка увидела в его центре природный рисунок: родимое пятно в виде полумесяца.
— Ведьмина отметка.
— Эй, сэр! — донёсся голос Захарии. — Тут ещё комната.
На полу смежного помещения лежала груда ветоши, используемая, как кровать. За ней висел, привязанный верёвками к поручням, деревянный ящик. Грязный тюль струился по коробу, укрывая его содержимое от глаз.
— Это похоже на колыбель, — проговорила девушка, и даже в полутьме было видно, как она побледнела.
Харп приподнял светильник. Колыбель качнулась на верёвках. Захария застонал от ужаса. Следователь, решительно шагнул к ящику и сорвал с него материю.
Два жёлтых глаза уставились на него изнутри. Рука Харпа была на полпути к поясу, когда желтоглазое чудище прыгнуло прямо ему в лицо.
Щеку обожгла боль. Словно рыболовные крючки вонзились в кожу и потянули её, пытаясь вырвать. Он отшатнулся, но ни боль, ни ощущение тяжести на груди, не ушли. Оброненный фонарь рухнул в старушечье тряпьё, и оно немедленно вспыхнуло. Оранжевый свет озарил комнату. В этом свете следователь метался из стороны в сторону, тщетно пытаясь сбросить с себя метровую тварь, покрытую вздыбленными перьями. Огромные крылья рубили воздух.
Захария вскинул клинок, панически соображая, что ему делать.
Кристина кинулась к следователю. Чудовище висело, вцепившись когтями в одежду и лицо. Из расцарапанной щеки Харпа текла кровь. Не задумываясь, девушка схватила бестию за трепыхающееся крыло, и дёрнула, что было сил. Дьявольское создание отлетело к противоположной стене, приземлилось, но тут же влетело.
Яростный вскрик разнесся по избе. Сверкнули желтки ненавидящих глаз. Клюв распахнулся.
Огонь уже перекинулся с тряпок на доски, колыбель разом запылала, источая зловоние. Тварь исчезла в дыму.
— Где она? — крикнул Харп, вертясь на месте.
Коричневое пятно мелькнуло в пламени.
— Сзади! — взвизгнула Кристина.
Чудище вылетело из дыма, будто пушечное ядро. Когти целились в названных гостей.
Харп ударил мечом наотмашь. Сталь обрушилась на холку монстра и перерубила его хребет. Алая струя брызнула в костёр и зашипела. Пернатый демон упал к ногам Харпа. Уродливая голова была почти отделена от туловища, из клюва сочилась кровь. Птица дёрнула крыльями и затихла.
— Господи всемогущий, — прошептал Захария. — Это сова…
Птица поражала своими размерами, когтями. Даже мёртвая, она наводила ужас на людей.
— Огонь подходит к лестнице! — предупредила Кристина.
— Бежим, — скомандовал следователь.
Через минуту они стояли на берегу, и совы планировали в небесах цвета сырой говядины. Дым валил из ведьминого жилища траурным шлейфом, а потом внутри раздался глухой взрыв, словно лопнул нагретый бутыль. Из окон хлынули языки пламени.
Стэн встречал друзей с распростёртыми объятиями и слезами на глазах. Он взволнованно выслушал рассказ о приключениях на болоте.
— Колыбель, говорите? — задумался он.
— Ты что-то знаешь об этом? — спросил Харп.
— Да так, старая история. Помните землевладельца, с которым поссорилась Сара Каллен? Старожилы в Кроглине поговаривали, что до ссоры у них был роман. Сара-то красоткой слыла, пока её носа не лишили. Так вот, ходил слух, что ссора случилась из-за беременности колдуньи, и что в леса она ушла с ребёночком в животе.
7
Стояла тёплая летняя ночь, и небо над городом было усыпано звёздами. Ни ветра, ни града…
— Что-то не так, — сказал Харп, дотрагиваясь до ножен.
Он припустил Траяна, и поскакал к площади, где возле помоста столпились люди. Ещё вчера в здесь нельзя было встретить ни души после заката, а сейчас больше дюжины граждан осмелились покинуть дома.
— Что происходит? — спросил Харп, спрыгивая с коня.
Ему на встречу вышли доктор Лоуз и трактирщик Найми. Мужчины выглядели подавленно.
Лоуз преградил путь:
— Я ни при чём…. я не мог уследить за всем…
Харп отстранил его и бросился к помосту. Лунный свет озарял деревянную сваю и то, что было к ней примотано. Кристина вскрикнула. Кларк отвёл взгляд. Кулаки Харп сжались в бессильной ярости.
На столбе висела повитуха Мишон. Лицо женщины превратилось в кровавую кашу. Рот распахнулся в безмолвной мольбе. Старческая шея была перетянута верёвкой, руки испещрены ожогами. Прежде, чем убить, её пытали.
Гневный взгляд Харпа, как хлыст, обрушился на Лоуза.
— Кто? — выпалил он.
В звенящей тишине, раздалось:
— Я.
Люди отступили. В образовавшемся кругу стоял Робин Фаулер.
— Я сделал это, — сказал он с вызовом. — Я убил нечисть, и, подыхая, она во всём созналась. Дон Салватерра помогал мне. Эй, Дон, выйди сюда. Нам нечего бояться. Господь на нашей стороне.
Дон, судя по затравленной физиономии, не разделял убеждённости друга, но всё-таки подошёл к Фаулеру и достал из кармана стопку бумаг.
— Здесь запись допроса, — произнёс он, обращаясь не к следователю, а к своим землякам. — Она во всём созналась.
— Мишон была ведьмой! — подтвердил Фаулер, тыча пальцем в труп.
Толпа зароптала.
— Заткнитесь все! — рявкнул Харп. — Где констебль Грэм? Приведите его немедленно!
На площади появился Вуд Грэм. Держаться ровно констеблю помогал Найми.
— З-звали с-сэр?
— Да, черт подери! Немедленно арестуй этих двоих!
Грэм удивлённо икнул:
— Я?
— Да, ты! Ты же у нас представитель закона?
Грэм почесал затылок.
— Ну, вроде как. Типа того, ага.
Он с трудом передвинул себя к убийцам и объявил:
— Вы арестованы, ясно?
— Пошёл ты, — процедил Робин и плюнул в старого пьяницу. Грэм обиженно засопел.
— Зачем ты так, сынок. Я же констебль…
— Найми, Захария, — распорядился Харп, — помогите ему! Отведите этих людей в какой-нибудь амбар и заприте там до дальнейших выяснений. Не хочу, чтоб они натворили что-нибудь ещё.
— Ещё? — с горечью воскликнула Кристина. — Они убили невинную женщину, принимавшую роды у их матерей! Что ещё они могут сделать?
— Надеюсь, больше ничего, — сказал следователь.
Фаулера и его подельника увели, но остальные не собирались расходиться. Напротив, толпа росла. Многоголосица лилась над площадью. Каждый хотел выразить своё мнение по поводу смерти повитухи. Харп поискал в толпе Кевендера, но не нашёл его.
— Отвяжите тело, доктор Лоуз.
Ветеринар, тряся животом, полез на помост.
К Харпу незаметно приблизилась Кристина. Слёзы текли по щекам девушки.
— Я вернусь в школу. Там безопаснее, чем с этими мужчинами.
И тут кто-то в толпе высказал вслух мысль, которая странным образом не пришла в головы остальных.
— А погода-то не портится! Ни тебе града, ни ветра!
— Точно! — поддакнул беззубый старик. — С проклятием покончено!
Люди радостно зашумели. Находились новые и новые подтверждения открытию. Звёзды, луна, собаки лают, как им положено, ни одной совы в безоблачном небе.
Первая спокойная ночь со дня смерти Сары Каллен. Неужели Господь смилостивился над Кроглином?
Лоуз — он стоял выше всех, на помосте, рядом с повитухой — задрал голову вверх и робко улыбнулся:
— Звёзд месяц не видел. А вот они, глядите, светят.
Люди почти плясали, не обращая внимание ни на что вокруг, и только нахмуренный Харп заметил, как по свае, к которой была привязана Мишон, побежала трещина. Первая градина упала на площадь. Что-то хрустнуло внутри помоста.
— На землю! — закричал он, и бросился к Кристине, повалил, прикрывая собой.
Взрыв чудовищной силы потряс центр города. Деревянная конструкция разнеслась в щепки. Доктор Лоуз не успел пискнуть. Взрыв разорвал его пополам. Правая и левая части тела, соединённые лишь узлами кишок, провалились под пол. Осколки полетели в людей, сбивая с ног. Выкорчеванный столб просвистел над Харпом, и угодил в толпу. Труп повитухи, всё ещё привязанный к нему, болтался соломенной куклой. Старик со сломанным хребтом скрючился под сваей.
Вслед за первым взрывом прогремел второй.
Взвились к небу доски, завертелись, набирая скорость, и копьями устремились вниз. Град расстреливал крыши, тучи пожрали звёзды и луну. Ручейки крови струились по тротуару, и совы ухали над городом.
На месте злосчастного погоста образовалась воронка, кровь стекала в неё, словно это была пасть голодного вампира.
Из школы, пробравшись через конвой, бежало несколько женщин. Они спешили к своим родным, к тем, кто чудом остался жив, и к тем, кто превратился в клочья мяса. Женщины кричали в чёрное небо.
8
Утром мужчины Кроглина, под руководством Стэна Кларка, убрали с площади развороченный помост и кое-как вымыли брусчатку. Женщины были возвращены в школу, мертвецы лежали перед церковным алтарём, накрытые мешковиной. Все, за исключением Мишон, которую священник отказался вносить в храм. Несчастную повитуху оставили в школьной столовой.
На школьном крыльце Харп столкнулся с Найми. Глаза у трактирщика были красными от недосыпания и слёз. Ночью он потерял отца.
— Я верил вам!
Найми плюнул в траву, и пошёл к церкви.
На пороге сидел Кларк. Харп опустился рядом и похлопал учителя по спине:
— Держишься?
— Стараюсь. Девять человек погибло, включая Мишон. Они были моими соседями.
Группа мужчин прошагала мимо. Харп почувствовал на себе недовольные взгляды.
— Кевендер будет читать проповедь, — пояснил Кларк. — Смерть Лоуза развязала ему руки.
— Сколько у нас раненных?
— Трое.
— Им нужна медицинская помощь. Надо немедленно вывезти их из Кроглина. Причём сделать это по возможности тихо. Детей и оставшихся старух тоже. С этого дня мы с тобой лично охраняем школу.
— А как быть с Фаулером и Салватеррой? Они заперты в амбаре.
— Просто следи, чтобы их кормили. Я потом решу, что с ними делать.
Харп прервался, и помахал приближающемуся Захарии Айбу.
— Что там в церкви, Захария?
— Кевендер городит околесицу про жертву, которую мы должны принести, — презрительно сказал трубочист. — Он призвал людей ночевать в храме. И из всех, кто там был, ушёл только я.
— Так даже лучше, — промолвил Харп. — Не будут путаться под ногами. Возьми пару людей, которым доверяешь, и оружие. Охраняйте школу.
— Будет сделано, сэр.
Харп бросил хмурый взор на церковь. Оттуда доносился голос викария:
— Облекитесь во всеоружие Божие, чтобы встать против козней диавольских…
К обеду Харп получить разрешение родителей отвезти детей в безопасное место. Матери согласились сразу, а отцов пришлось уговаривать. Со следователем они говорили подчёркнуто холодно.
Кларк пригнал к южной окраине повозку. Трое раненных, две старухи и пять детишек забрались внутрь. Быть кучером вызвался отец Кристины. Повозка, скрипя колёсами, поехала в сторону Королевского Леса. Её пассажиры с тоской смотрели на удаляющийся Кроглин. Лишь девочка звонко смеялась.
— Нас осталось двадцать семь, — констатировал Стэн. — Вместе с нашими женщинами.
— А сколько человек сейчас в церкви?
— С десяток.
У школы их ждал мрачный Захария. С ним были два рыжих брата Ревеки Тауфман.
— Я видел, как Найми выпустил из амбара Робина Фаулера и его дружка, — сообщил трубочист. — Я сказал ему, что вы запретили, но он ответил, что после смерти Лоуза, главный здесь Кевендер. Теперь все, кроме Тауфманов, поддерживают священника.
— И констебль Грэм?
— Констебля после вчерашней ночи никто не видел. Наверное, валяется пьяный в какой-нибудь канаве.
Харп поскрёб подбородок:
— Выходит, нас пятеро против тринадцати.
Дверь в конце коридора открылась, и из неё высыпали женщины Кроглина. Даже хрупкая Мелроуз выглядела как-то преображено. Следователь поймал взгляд Кристины.
— Тринадцать против тринадцати, — сказал он.
Ночью разгулялся ветер. Град колотил в пустые дома. В церкви горели свечи, мёртвые лежали у алтаря, а живые молились вместе со своим пастырем. Вторая половина горожан обходилась без молитв. Женщины устроили для своих стражей поздний ужин. Повариха гарцевала между столов, подавая еду, не скрывая своей радости от работы. Кларк, обняв жену, шептал ей что-то мечтательно. Харп наблюдал за ними с улыбкой.
Кристина присела рядом с ним.
— Будто ничего не происходит.
— Они устали бояться.
Девушка придвинулась теснее. В памяти возникла её голая спина.
— Завтра ночью, — проговорила она, — когда настанет черёд делать вам выбор…
Душераздирающий крик прервал её. Харп вскочил, перевернув стул, и ринулся в фойе. Входные двери были распахнуты настежь. Ветер со свистом врывался в коридор, снежная пороша кружилась в лунном свете.
Братья Тауфманы забились в угол и обезумевшими глазами смотрели на гостей.
Четыре тёмные фигуры висели в воздухе, грязные босые ступни чуть касались порога. Ветер развивал нечесаные волосы, в которых запуталась паутина и мёртвые мотыльки. Гостьи сами были мёртвыми. В прорехах старомодных платьев серела истлевшая плоть, в заплесневелых выскобленных глазницах блуждали белые огоньки. Обличия казнённых ведьм были столь ужасны, что даже смельчак Захария кинулся прочь, вглубь школы.
Только Харп остался в вестибюле, один на один с мертвецами.
— Впусти нас! — прошелестело.
Ведьмы двинулись вперёд, волоча над порогом ступни, но застыли у самой двери, словно упёрлись в невидимую преграду. Ногти заскребли по воздуху:
— Пригласи нас! — потребовал голос-шелест. — Позволь нам войти!
— Зачем вы пришли? — грозно спросил Харп. Ни один мускул не дрогнул на его лице.
— Приветствовать дитя Сары Каллен.
— Женщины Кроглина находятся под моей защитой.
Что-то отдалённо напоминающее смех вырвалось из мёртвой глотки:
— Мы тоже были женщинами Кроглина. Почему ты не защитил нас?
Харп уже взялся руками за створки дверей. Хищные ногти скреблись в полуметре от него.
— Впустите нас! — ведьмы кружились у притвора храма.
Паства Кевендера выла от страха.
— Не бойтесь, дети мои! — торжественно вскричал викарий. — Господь с нами, Господь проверяет нас! Встаньте, покажите сатане, что вы не боитесь!
Со скамьи медленно поднялся Робин Фаулер. Вслед за ним встал трактирщик Найми. Люди по очереди выходили к Кевендеру. Ведьмы отступали.
Утром оказалось, что Захария и братья Ревеки пропали.
Кларк успокаивал женщин, а Харп вышел на залитую солнцем площадь. Он сходил в конюшню и подготовил лошадок. Возвращаясь обратно, поглядывал на церковь. Город вымер. Только лес шевелил ветвями на ветру, да парили в безоблачном небе совы.
Едва он переступил школьный порог, как дверь за спиной захлопнулась.
— Простите, сэр, — услышал он голос Захарии.
Из бокового коридора выплыла высокая тень. Кевендер собственной персоной. Рядом с ним появился Найми с огромной дубинкой в ручище.
Дуло пистолета упёрлось Харпу в спину. Он повернул голову, и увидел злорадно усмехающегося Робина Фаулера.
— Эй, Найми, — произнёс Харп. — Ты помнишь, что Лоуз говорил тебе?
— Лоуз мёртв, — ответил трактирщик. — Его заблуждения убили его.
Следователь понял, что поддержки ждать не приходится. Он использовал последний аргумент:
— Меня послала церковь! Вы не посмеете противостоять папской буллу!
— Ты лжёшь, подручный ведьм, — сказал Кевендер.
Дубинка обрушилась на макушку Харпа, лишая чувств.
9
Кевендер облачился в красную мантию, невесть откуда взявшуюся в ризнице. Великан Найми резко контрастировал на его фоне.
Пятнадцать мужчин собрались в школьном зале.
— Наш город, — сказал Кевендер, — упоминается в Святом Писании. Иоанн Богослов пишет, обращаясь к нам: «Когда же окончится тысяча лет, сатана будет освобожден из темницы своей и выйдет обольщать народы, находящиеся на четырех углах земли». И я хочу спросить вас: если это не про Кроглин, тогда про что? Не сатана ли освобождённый беснуется по ночам на наших улицах? Не его ли дочери танцуют бесовский танец у наших порогов? И вот Господь смотрит на нас с небес, и ждёт, как поведём мы себе? Будем ли мы подобны рыцарям в латах сверкающих, или пойдём стопами нечестивцев?
— Мы рыцари! — хором ответила паства. Громче других кричали братья Тауфманы.
— Пусть свершится, — кивнул Кевендер.
Фаулер и Дон Салватерра впихнули в вестибюль цветочницу Ревеку. Её руки были связаны, рыжие волосы растрепались. Девушка затравленно косилась на соседей и всхлипывала.
Братья шарахнулись от неё, как от прокажённой. Найми утащил цветочницу за угол.
— Молитесь! — приказал Кевендер. — Молитесь за душу этой девочки!
Паства опустила головы, губы зашевелились. Из-за стены доносились вопли Ревеки. Потом воцарилась тишина, и Кевендер подтвердил:
— Хвала Всевышнему! Бог принял её душу.
Найми вернулся, вытирая о фартук нож. Его руки были по локоть испачканы в кровь, красные капли оросили щёки. Трактирщик свирепо улыбался.
— Приведи следующую, — сказал викарий Фаулеру.
К сумеркам они расправились с троими ворожеями. Вопли умирающих слушали запертые в кабинете Харп и Стэн Кларк. Учитель молился и плакал беззвучно, а следователь мычал в кляп и теребил крепкие узлы верёвки.
Оба замерли, когда щёлкнул засов, и дверь приоткрылась. Чёрная тень склонилась над следователем, рука извлекла изо рта тряпку. В нос ударила прогорклая вонь.
— Грэм?
— Не шевелитесь, сэр, иначе я вас порежу.
Лезвие вспороло верёвки.
— Это ваше, — констебль передал Харпу меч.
— Бог услышал мои молитвы, — учитель обнял старого пьяницу.
— Бога в Кроглине нет, — с грустью отвечал тот. — Я целый день прятался в кладовке, и слышал, что делает Кевендер. Спешите. Спасите женщин.
— Вы не пойдёте с нами?
Грэм продемонстрировал свою ходящую ходуном руку:
— Куда мне. Я уж здесь останусь. Пара капель во фляге плещется. На мою жизнь хватит.
Мужчины сбежали по тёмной лестнице. Паства Кевендера замерла с раскрытыми ртами, словно подростки, которых родители застали за чем-то предосудительным. За их спинами следователь различил Кристину, Мелроуз и ещё троих девушек.
— Я располосую любого, кто преградит мне дорогу, — сказал Харп.
Пленницы кинулись к нему, мимо опешивших горожан. Стэн стиснул жену в объятиях.
— Мы уходим, — объявил Харп.
— Куда? — прокаркал Кевендер. — К ведьмам? В ночь?
— Ни одна ведьма не сотворила того, что сделали вы, — зло произнёс следователь.
— Простите, — отчаянно воскликнул Захария, падая на колени.
— Будьте вы прокляты, — ответил Кларк.
Дон Салватерра забился в угол и ныл, уткнув в ладони лицо. Найми тряс головой, тихо рычал и яростно теребил волосы. В его тусклых зрачках навсегда поселилось безумие.
— Пойдём, Стэн.
Они двинулись к выходу. Только в коридоре перевели дух.
— Спасибо, — прошептала Кристина. И вскрикнула.
Кевендер вылетел из бокового коридора. В его задранных над головой руках сверкал тесак. Лицо было перекошено ненавистью. Священник нёсся прямо на Кристину. Тесак начал опускаться вниз, целясь в голову девушки.
Узкое лезвие вошло в висок викария и раскроило череп до самой глазницы. Харп рывком вытащил меч. Чёрная кровь полилась из ужасающей раны. Священник осторожно коснулся виска. Его пальцы погрузились в рану. Со стороны казалось, что он ищет что-то, спрятанное внутри головы. Это длилось несколько страшных мгновений. Словно осознав, что произошло, Кевендер рухнул на колени и медленно завалился лицом вперёд.
— Пора выбираться! — сказал Харп.
Дверь распахнулась прямиком в ад. Ураган терзал Кроглин. Ветер волочил по площади выкорчеванные ставни. На ступеньках танцевали четыре безобразные тени и четыре пары рук царапали ногтями воздух.
— Обмен! — рявкнул Харп. В горящих глазах ведьм мелькнуло что-то похожее на любопытство.
— Вы получите то, чего хотите, и позволите мне увести этих шестерых.
Жёлтый ноготь указал на следователя.
— Сделай!
— И вы отпустите нас?
— Да. Сделай!
Харп жестом показал, чтобы Стэн выводил женщин. Пятясь, не сводя с призраков глаз, учитель и пять его спутниц, прошли вниз по ступенькам. Ведьмы даже не посмотрели на них. Всё внимание было приковано к Харпу.
— Добро пожаловать, — сказал следователь.
Ведьмы заурчали от удовольствия. Слюна потекла из их пастей. Адским сквозняком ворвались они в дверь, устремились по пустым коридорам на запах крови. За ними в школу влетали совы.
— В конюшню! — скомандовал Харп. Люди побежали, пробираясь сквозь ветер и тьму. Рука Кристины лежала в его руке.
Деревянная постройка уже вырисовывалась из темноты.
— Калеб…
Следователь повернулся.
— Калеб, — прошептала Кристина, — я не могу поехать с вами. Я должна…
Её глаза расширились от удивления, и губы стали багровыми. Девушка всхлипнула и повалилась ниц. За её спиной стоял, ухмыляясь, Робин Фаулер. С кончика ножа стекала кровь. В другой руке он держал пистолет.
— Кристина! — вскрикнул Харп.
Девушка полулежала, упёршись ладонями в землю. Её плечи поднимались и опадали. Волосы прикрыли глаза. Кристина улыбалась.
— Ад, — сказала она, — ад ждёт тебя, Робин.
Фаулер посмотрел на пистолет изумлённо. Вены на его шее вздулись. По лбу катил пот. Мыча, он нацелил ствол себе в лицо. Ахнул и нажал на спусковой крючок. Пистолет исторг сноп огня. Заряд прошил череп.
Когда Харп перевёл взгляд с трупа на Кристину, девушки уже не было. Наследница Сары Каллен скрылась бесследно.
10
— Она ведьма! — пробормотал Кларк, прижимая к себе жену.
— И она спешит на свой шабаш. Уезжай, Стэн. К рассвету вы будете далеко отсюда.
— Нет, Калеб, нет!
— Ради них. Ради их детей. Уезжай.
Стэн простонал обречённо:
— Хорошо. Ради них.
Женщины вскакивали на лошадей. Мелроуз, официантка из «Омелы» и остальные.
— Спасибо, друг, — сказал учитель.
— Береги их.
Он постоял на развилке минуту, а потом оседлал Траяна.
Руины монастыря Святого Христофора светились изнутри неживым болотным огнём. Харп спрыгнул на моховую подушку, и конь галопом поскакал назад в Кроглин. Следователь пошёл через лес. Ночь истекала лунным молоком. Деревья протягивали ветви в сторону руин. Уханье сов сопровождало низкую музыку ветра.
Молодые сосны росли между камней, а посредине клуатра возвышался морщинистый дуб. Свет исходил из почвы, поднимался туманом над двором. В нём колыхались чёрный фигуры. Четыре повешенных ведьмы стояли в каждом из четырёх углов. Подбородки в засохшей крови, мокрые саваны.
В тени дуба стояла Кристина. Спиной к нему, он различал в прорези на сорочке обнажённую лопатку, родимое пятно, в которое угодил нож. Рана уже затянулась, лишь шрам белел.
На ветвях сидела старуха. Вместо носа у неё был совиный клюв, и широкая улыбка кривила серые губы.
— Дитя моё, — ласково сказала Сара Каллен. — Мой ребёнок. Мой первенец…
В тумане послышался звон металла. Бряцающих доспехов.
— Принц! — прошелестели ведьмы.
Харп заблудился во мгле. Он больше не видел призрачную старуху и Кристину. Он не видел собственных рук, внезапно ставших невыносимо тяжёлыми. Холодные тиски сдавили его голову и грудь. Шея едва поворачивалась, но зачем поворачивать её, если кругом один туман? Он шёл вслепую.
— Не бойся, милая, — проговорила старуха.
— Я не боюсь, — сказала Кристина, хотя её сердце колотилось о рёбра, в такт приближающимся из тьмы железным шагам.
— Ночь привела тебя жениха.
Харп услышал голос ведьм и пошёл на звук. Ноги едва волочились. Воздух стал плотным, будто он продирался через смолу, и каждый шаг давался с нечеловеческим трудом. Он врезался в стену, ударил кулаками по камням. Тупик.
Харп развернулся, и тут же забыл, откуда шёл. Ни единого ориентира в этом аду. Ведьмы путают его. Играют с ним.
На очередной возглас из пустоты он не отреагировал. Вместо того чтобы следовать к источнику звука, он пошёл на запах. Тонкий, почти не уловимый аромат. И чем дальше он шёл, тем легче становилось отчленять этот запах от болотного амбре.
Он шёл на запах волос Кристины.
…Эдвард — так его звали. Давно. Когда у Сары был пульс. И нос. Когда она была красива жгучей и преступной красотой. Он был богат. Он обещал ей золото, а ей были нужны лишь его объятия. Он не верил слухам.
Ночь дала ей долгожданное дитя. Ночь вошла в её утробу, чтобы стать частью плода.
Беременной Сара покинула проклятый Кроглин.
Чтобы растить ребёнка в лесу, у болот. Чтобы говорить ему о ночи.
…Кристина почувствовала, что одежда на ней рвётся. Она испуганно посмотрела на старуху, но та кивнула успокаивающе: «Так должно быть».
Сорочка спланировала на мох.
Полностью обнажённая, девушка встала лицом к лицу с пустотой. Из тумана к ней двигалась, бряцая латами, тень страшного жениха.
…Когда ребёнку исполнилось десять, Сара срезала с его груди отметку и отвела в соседнюю деревню. Они распрощались. Ночь помогла своему отпрыску, она хранила его и наставляла. И были ещё нити, связующие его с матерью. Мать приходила к нему во сне, чтобы указать путь.
Из тумана… на запах…
Серебрящаяся лунным светом фигура вышла из тумана. Принц был высоким и стройным, его тело укрывали доспехи, которые сломали бы хребет любому смертному, настолько тяжёлыми они были. Рогатый шлем венчал голову, и Кристина видела лишь глаза в узком окошке.
— Дитя! — торжественно проговорила Сара.
Рыцарь протянул к женщинам ладонь. В ней лежал кусочек человеческой кожи с родимым пятном, по форме напоминающим месяц.
Повешенные кроглинские ведьмы спорхнули с ветвей, и окружили принца. Подобострастно улыбаясь, они стянули с него латы.
— Сын, — сказала Сара Каллен. — Ночь привела тебя, чтобы ты делал свой выбор. Нашёл ли ты невесту?
— Да, — сказал рыцарь. — Я нашёл, мама. Эта девушка будет моей невестой.
— Благословляю вас.
Кристина кинулась навстречу рыцарю, и он обнял её. Губы слились в нежном поцелуе.
— Ты знал, — прошептала Кристина с лёгким упрёком. — Ты с самого начала знал, что это я.
— Я должен был ждать. — ответил рыцарь, лаская её волосы.
Ведьмы завыли, и совы образовали кольцо над их головами. Сара Каллен сложила руки на груди и умиротворённо улыбнулась. Лунный свет упал на неё лицо. Нос был на месте, морщины исчезли, волосы потемнели. Молодая и красивая, Сара ушла в тень дуба, чтобы раствориться в великой пустоте.
Туман и ветер, вой и совы в небе, всё исчезло в одночасье.
Остались принц и его избранница.
Колдовство, но уже другого порядка.
Эпилог
Рано утром на дороге, ведущей к Кроглину, появился всадник.
Одинокий старик опёрся о лопату, и ждал, когда гость подъедет.
Тучный человек спрыгнул с лошади, отряхнулся.
— Господи всемогущий! — ахнул он. — Это что, трупы?
— Ага, — безмятежно ответствовал старик, кивая на сложенные у обочины тела. — Двадцать восемь человек, во главе с нашим викарием. Весь город, почитай.
— Но что же здесь произошло?
Старик вытащил из грязной визитки флягу и сделал глоток.
— А я почём знаю? Умерли все.
— Но кто же вы?
— Вуд Грэм. Последний житель Кроглина. Подрабатывал здесь констеблем. Раньше. А вас как звать?
Гость ошеломлённо пялился на мертвецов.
— Меня? Калеб Харп. Генеральный следователь по делам ведьм. Прибыл по вашему письму, как только смог…
Старик ещё раз приложился к фляге и произнёс, сплёвывая:
— Вот и отлично. Снимайте-ка свой лапсердак, и помогите мне рыть яму. Один я не справлюсь. А потом… почему бы нам не выпить? В Кроглине выпивка отныне бесплатно. Правда, здесь самообслуживание. Отныне и до века…
Вуд Грэм рассмеялся тяжёлым кашляющим смехом.
За его спиной мёртвый Кроглин утопал в летнем зное и, кажется, уже начинал вонять.