ясь короткими фразами, оба не сводили глаз с расположенных вдалеке, но досягаемых для наблюдения обширной юрты и хозяйственных построек, обнесённых плотным частоколом. Однако внутри двора будто вымерло — ни людского движения, ни собак.
Если кореец ещё как-то переносил несносную муку, то майор Щербина, ведя опрос, тщательно кутал рот платком и старался цедить слова, едва шевеля губами.
— Значит, все эти постройки, юрта и всё остальное — дутая фикция? — Майор тщательно отслеживал мимику корейца при каждом ответе. — Никакого своего скота у Мерзакова не имелось и не имеется? Афера затеяна, чтобы заполучить кредит в банке?
— В одна месяца вырос всё, как сказка.
— А люди куда подевались, что строили всё это?
Кореец пожал плечами.
— Не могли они разом исчезнуть?
— Сам видишь. Нет.
— Что же, там Мерзаков один?
— Зачем один? Охрана, — хитро усмехнулся тот. — Собаки, ружья.
— Слушай, Ким, а почему ты прокурору на приёме ничего не сказал и скрылся внезапно?
— Мерзаков людей посылал. Следил за мной. Моя боялся.
— Ты их видел в городе?
Кореец несколько раз кивнул головой.
— Пытались тебя перехватить?
— Машиной гонялись.
— Как же тебе удалось скрыться?
— Хороший человек помогал.
— Кто?
Ким только улыбнулся.
— А как тебе удалось раздобыть эту информацию про готовящуюся аферу в банке?
— Хороший человек сказал.
— Тот же, который укрывал?
Кореец улыбнулся снова.
— А почему он сам к прокурору не пришёл? Рассказал бы всё толком. Жулика схватили бы без этих вот наших поездок сюда, без засад?
— Своя жизнь дороже… дети, жена, старики. Бандит всех режет.
— Ну ты прямо сказки рассказываешь! Так уж могуч Мерзаков?
— Большие люди за ним.
— И кто же? Тоже боишься назвать?
— Моя не знает. Однако, они у Мерзакова.
— Сейчас?
Кореец утвердительно качнул головой:
— Уедут скоро. Твоя спеши.
Лёгкое постукивание снаружи прервало их разговор.
— Запрыгивай, Макс, — приоткрыл дверцу майор, потеснившись. — Только быстрей.
— Ну и погодка, повезло нам. — Лейтенант Коробков втиснулся в салон, содрав с лица пылезащитные очки и респиратор.
— Помогает? — кивнул на причиндалы майор.
— Как банан при поносе.
— Что удалось выяснить?
— В кошаре трупы двух охранников, нескольких собак и, похоже, самого Ахмеда.
— Мерзакова?!
— По приметам и фотке, что мы располагаем, он.
— Выходит, компаньоны Ахмеда от него и его людей избавились…
— Длинный тот, который за фотографа, даже зарыть их не удосужился, облил бензином трупы и постройки. Огнём уничтожать всё будут, деньги-то, конечно, уже прихватили.
— Сколько их там?
— Женщина с большим толстяком в юрте, а фотограф в кошаре машину к выезду готовит.
— Значит, песчаная буря им нипочём?
— Профессионалы. Пометили дорогу обратно заранее, или кто-то их будет выводить отсюда.
— Что за оружие у фотографа?
— Был винчестер в руках пятизарядный и нож в сапоге, а те двое из юрты не высовывались.
— Кима оставим здесь, справимся вдвоём. — Майор взглядом оценил тщедушную фигуру корейца. — Ковшов предупреждал, чтобы с него пылинка не упала. Единственный свидетель.
— Как приказано, так и исполним.
— Поспи, — посоветовал Щербина корейцу, выбираясь следом за лейтенантом из «Волги». — Мы скоро.
— Моя тихо, — поёжился Ким.
Когда они бесшумно пролезли под частоколом по ходу, проделанному ранее Коробковым, и подобрались к кошаре, майор поднял руку, что значило «замри!». Тонкий слух не подвёл его. В конце пустой кошары у закрытых ворот отсвечивала блёстками чёрная иномарка, возле которой кто-то копошился. С наружной стороны забора они подобрались ближе. Долговязый верзила возился в салоне, мурлыкая под нос:
— Я не люблю тебя одетой — лицо прикрывши вуалетой, затмишь ты небеса очей…[6]
— Романтичный любовник, — шепнул Щербина Коробкову. — Рассеянные люди, эти любовники, кроме своей пассии никого не замечают. Это нам на руку.
— Сомневаюсь, — возразил лейтенант. — Видел бы ты, как пострелял этот злодей здесь всё живое!
— Никита! Никита! — донёсся от юрты женский крик.
Долговязый разогнулся, нервно выхватил длинный нож из-за голенища сапога.
— Где ты там копаешься? Арсеналу совсем плохо! Надо спешить!
Щербина только теперь смог лучше рассмотреть фотографа.
Жёлтый замшевый пиджак и кепи, длинные ноги обтянуты американскими джинсами с наклейками. Солнцезащитные очки прикрывали глаза, на шее — цветной платок. Чёрные усики делали бы его лицо симпатичным, но спортивную фигуру портил свисающий через брючный ремень запущенный живот.
— Пижон ещё тот, — поморщился майор.
Между тем к водителю подбежала женщина в чёрном брючном кожаном костюме и шляпке. Разглядывать её было некогда, Щербину интересовал их разговор:
— Когда же будет готова машина, Хоббио? — укоряла «чернявка», как окрестил её майор. — Арсеналу недостаточно уколов.
— Что с толстяком?
— Плохо! Повреждена печень, внутреннее кровотечение очевидно!
— Тебе его жалко?
— Он может умереть на наших руках! Верблюд ужасно покалечил его.
— Так и надо пузачу! — хмыкнул верзила. — Уж очень жаждал он моей смерти! Чтобы ты ему досталась со всеми денежками. Теперь подохнет, как те собаки, в этих барханах.
— Как ты можешь? Я всё расскажу отцу! — заплакала женщина. — Отец поручил вам дело, а вы устроили корриду из-за дурацкой ревности, и вот результат!
— Замолчи, Ника, — попытался прижать он её к груди.
— Я тебя раскусила, фигляр! — оттолкнула она его. — Тебе нужны деньги отца, а не я!
Верзила всё же завладел женщиной, как она ни вырывалась, и зашептал ей что-то на ухо.
— Что он шепчет? Уж не стихи ли? — Щербина подобрался ближе и услышал:
— …Рыдала розово звезда в твоих ушах, цвела пунцово на груди твоей пучина, покоилась бело бескрайность на плечах и умирал черно у ног твоих мужчина…[7]
— Хватит! — вырвалась женщина. — Когда ты успел напиться? Ведь тебе вести машину в такой ураган…
— Деньги и всё остальное упаковали? — хмыкнул тот.
— Мы готовы.
— Тогда беги к своему толстяку. Я выезжаю. Будем грузить.
— А всё, что ты здесь натворил?
— Сгорит синим пламенем, — махнув рукой, Хоботов полез в кабину. — Торопитесь.
И, заведя двигатель, он направил рванувшийся автомобиль на ворота, которые легко разлетелись в щепки от удара.
— Надо брать, — шепнул майору Коробков.
— И женщина и болезный могут быть вооружены, подождём, пока они загрузятся в машину. Так безопасней, — не согласился Щербина. — Всех надо доставить в контору живьём. С ними ещё работы невпроворот. Необходимо добраться до главаря. Это основная задача.
— Глянь, что творит бандюга! — дёрнулся Коробков за его спиной.
Хоботов, не торопясь, вылез из кабины, закурил и лениво бросил горящую спичку в кучу сена. Разом вспыхнуло всё, что могло гореть. Захватив кошару, пламя надвигалось на юрту, из которой выбежала женщина, подпирая плечом слабо передвигавшегося перевязанного толстяка. Также с ленцой и откровенной неприязнью водитель помог парочке разместиться в салоне на заднем сиденье.
— Теперь берём! — крикнул Щербина, рванувшись вперёд. — За мной, Максим! Только живьём!
Однако водитель приметил их раньше, выхватив из салона винчестер, он наугад выстрелил несколько раз, дико крича:
— Назад! Назад! Снесу всем башки!
Запрыгнув на переднее сиденье, бандит захлопнул дверь. Взревел двигатель, и иномарка рванулась с места.
— Стой! — дал вверх над машиной очередь из автомата Коробков.
Щербина, мешая, путался у него под ногами, отброшенный бампером, за который пытался ухватиться.
Две шестёрки и дама пик
— Далеко не уйдёт! — бросился назад к «Волге» Коробков. — Догоним сволочей.
— Останешься здесь с Кимом, — остановил его Щербина, когда тот пригнал машину. — Твоя задача следующая: свяжись с нашими на постах и в засаде, чтобы перекрыли все объездные пути, которые мы не учли. Бандиты будут пробиваться в город, могут сменить машину на менее приметную. Иномарка эта им в тягость — в глаза слишком бросается. Второе — займись вместе с Кимом тушением пожара. Привлекать здесь некого, так что обходитесь вдвоём. А главное, чтобы с ним ничего не случилось.
— Что моя теперь грозит? — Кореец маячил рядом. — Мертвецы кругом. Мертвецы моя не боится.
— Не говори гоп, — потрепал его по плечу Щербина. — Я вон тоже… а лоханулся.
— Может, автомат? — протянул ему своё оружие Коробков.
— Обойдусь! — запрыгнул в салон Щербина. — Я его голыми руками!
И «Волга» понеслась по взвихренному песку.
Отличавшиеся от остальных следы шин иномарки спутать было нельзя. «С такими приметами если и свернут, не спрятаться, — начал успокаиваться майор, — лишь бы ветер снова не задул, не замело бы». Машина подчинялась легко, лихо набирала скорость, когда он вдавливал педаль газа до пола, плавно проходила повороты, не кочевряжилась. Проехав километров десять, кружа по серпантину дороги между барханами, Щербина почуял новую беду: он начал засыпать за рулём — сказались и недосыпания последних дней, и нервотрёпка, перечеркнувшая планы. Не помогали ни песни, которые майор пытался распевать, ни декламируемые криком стихи — всё напрасно: глаза слипались, и порой он едва успевал выкручивать баранку и вытаскивать машину из крутого виража, чтобы вписаться в трассу, не врезаться в песчаные бугры. Чуя, что вконец слабеет, Щербина остановился, вышел размяться, попрыгал — помогло. Казалось, что, получив передышку, легче задышал и автомобиль. Покрепче вцепившись в руль, Щербина вскоре заметил серую трассу шоссе. Знакомые следы шин взбирались на неё, и майор погнал «Волгу» следом. «Где-то должен быть наш пост?» — то и дело оглядывал он местность, но, видно, ошибался. Впереди над горизонтом вдруг затемнела струйка дыма, по мере приближения обращавшаяся в чёрный разрастающийся столб. Там, над дорогой, что-то горело. «Не может быть! — кольнуло в груди. — Неужели они?!»