— Вы вроде без меня собирались к Георгию Сергеевичу? — сидя в машине на заднем сиденье, поинтересовался Ковшов у Чернова.
— У меня тоже вопрос к вам, — без прежней доброжелательности повернулся тот. — Вы зачем жену в Москву вызвали?
— Что?!
— Успокойтесь, товарищ прокурор. Я же просил не делать этого!
— Что случилось? Я никого не вызывал.
— Как?
— Она даже не знает, как мне звонить! А я… Сами знаете! Нахожусь здесь чуть ли не на положении арестанта. Лыгин меня спасал, отбрёхивался.
— Что же тогда она прикатила в столицу?
— Не может быть!
— Оказывается, она может! Чрезвычайную ситуацию создала и сорвала Вепреву операцию по захвату Филимонова.
— Да расскажите вы толком!
— Толком… Толком вряд ли получится. — Чернов уже дымил в приоткрытое окошко. — Нет, спокойно сдохнуть в постели не дадут…
— Не такая уж и плохая смерть, — огрызнулся Ковшов, не задумываясь.
— Не дождался я звонка Георгия Сергеевича. Повалялся, повалялся на диванчике, а звоночка-то нет, вот бес и дёрнул — сам накручивать стал. И нарвался на гром пушек из всех орудий. Устав от матюгов, он и выдал: ваша жена у Филимонова!
— Что?!
— Обложили этого полковника спецназом, собрались начинать операцию по захвату, и тут вылетает из его кабинета Матвеев.
— Его подручный?
— Он самый. В машину — и газу. Сам за рулём. Пока решали, брать его сразу или проследить, тот умчался. Пустили по следу оперативников, тот — на вокзал. Тот же самый, Павелецкий. И встречает там вашу, как вы именуете её, Очаровашку.
— Товарищ подполковник, я бы попросил!.. — вспылил Данила.
— Та будто его и дожидалась. Он лишь дверцу открыл — она на переднее сиденье с одной сумочкой.
— Как он её узнал?
— Как она его узнала?
— Ну, знаете!..
— Ничего я не знаю! Вепрев тоже меня вопросами засыпал, Лыгина вызвал, тот теряется в догадках.
— Прослушивали телефон Лыгина?
— Вряд ли. Комитетчик всё же.
— Но как им стала известна её личность?
— Вы имели в виду фото?
— Фото.
— А Мазут, охотившийся на вас? Как он вас выследил, не видясь с вами столько лет? Вы же сами едва узнали его лицо в тех портретах, что я вам демонстрировал.
— Что он с ней сделал? Куда увёз?
— К Филимонову, конечно, и привёз.
— Значит, не выдержала Валюшка, обманула Лыгина и прилетела сама к сыну, а попалась в западню, как бабочка на зажжённую свечку, — заскрежетал зубами Данила.
— Операцию Вепрев приостановил. Поручил мне, чтобы срочно нашёл вас и вёз к нему.
— Что меня искать? Не иголка в сене. Всегда рядом с вами. А перехватить Матвеева нельзя было, когда он жену из машины в здание к Филимонову заводил?
— Пистолет к голове ей приставил, сволочь!
— Понятно… Связались с Филимоновым? Что он требует?
— Самолёт велел готовить в Ташкент.
— Ну, из Ташкента-то ему тоже деться некуда будет.
— А он туда и не полетит. Заставит сесть на какой-нибудь аэродром в Узбекистане, и ищи его.
— Это на какой же аэродром в Узбекистане?.. Ему уж лучше прямо в Афган.
— Думаю, связями ещё не разжился.
— А я думаю, некуда ему лететь! — хлопнул по сиденью Данила. — Умом он не двинулся со страху? Раскусил я его сразу при первой нашей встрече. Напускает на себя много, а нутро пустое. Нет в нём духа дьявольского. Его место в подручных ходить, а не в вождях. Слаб.
— Что это вы задумали?
— Ответьте лучше, что собрался предпринять Вепрев?
— Не знаю.
— А я знаю.
— Вы?
— К Филимонову мне идти за женой. И не медлить ни минуты, пока полковник со страху не сотворил лиха.
— Что?.. Вот так вот прямо из машины и пойдёте?
— Связь есть в Вепревым?
— Конечно.
— Наберите его.
— Вы сами будете говорить?
— Матвей Игнатьевич, — укоризненно покачал головой Данила. — Хватит, наконец, опекать прокурора. Я понимаю: вы — столичный следователь по особо важным делам, но не до такой же степени властны надо мной. Тем более в этой ситуации.
— Вепрев! — протянул ему трубку тот.
— Я вот что предлагаю, Георгий Сергеевич, — не дожидаясь, сам заговорил Данила. — Сопровождающих мне не надо, хотя безопасность прошу обеспечить.
— Матвеев уже сдался, сидит трясётся у меня в машине, — ответил жёсткий, без эмоций голос. — Про вас наслышан от сына. Нрав у вас, чую, одинаковый. Задумали разговорить гада?
— Задумал. И полагаю, что это единственный выход.
— Вы — муж, — после длительного молчания ответил Вепрев. — У вас свои аргументы. Навредить вы уже ничем не навредите. В самом худшем случае всё равно вернётесь назад. В вас стрелять он не станет. В жену — тоже.
— Вот видите, как у вас всё логично получилось.
— Работа…
— Тогда я пошёл.
— Удачи!
Автомобиль Чернова подрулил к подъезду здания, оцепленного спецназом. Вепрев в прокурорской форме и бронежилете вышел из чёрной «Волги», выделявшейся от других машин, как хищная щука, и, приветствуя, поднял руку.
«Император приветствует идущего на смерть, — усмехнулся почему-то Данила, — а ведь получается наоборот. В Риме приветствовали гладиаторы императора…»
Он вошёл в пустое здание, чувствуя десятки настороженных глаз, следящих за ним. Не замечая ступенек, вбежал на второй этаж. Он хорошо запомнил, где находится именно та дверь, за которой несколько часов прождал полковника. В приёмной, как и везде, было пусто, царила гробовая тишина. За дверью, за той самой дверью с сохранившейся табличкой, что-то упало. Он дёрнул ручку.
— Ковшов? — услышал глухой голос изнутри. — Ты мне не нужен…
— Вы мне нужны! Откройте, полковник!
— Был полковник и весь вышел.
И тут же прогремел выстрел.
— Даня! — раздался вопль Очаровашки.
Данила забарабанил в дверь ногами и руками, но замок щёлкнул и дверь приоткрылась. Он распахнул её, рванул вперёд и чуть было не сбил Очаровашку с ног. Бледная, она упала ему на руки. Целуя её, он краем глаза заскользил по кабинету. Филимонова нигде не было, только струйка крови выползла из-под его стола. Кабинет тут же заполнили бойцы в чёрных костюмах с автоматами. Он поднял Очаровашку и понёс на руках через расступающуюся толпу.
Часть II
Стрела, которую ждёшь
— Ну, как новый прокурор? — сразу после приветствия и первых обязательных в таких случаях любезностей по телефону спросил Лыгин. — Куда метёт новая метла?
— Метёт в ту сторону, куда положено, а это главное, — ответил Данила. — Энергичен, будто две танковые силы, так что некоторым не отдышаться. Но такие сразу заявления на стол. Не по нраву им его начинания.
— Он здесь, в коридорах прокуратуры республики, у дверей кадров месяц, а то и поболее скучал, в основном потолки разглядывал да ручки кабинетов.
— Чего бы это?
— Часа ждал своего.
— Иронизируешь?
— Перессорился у себя на Алтае со всеми. А в особенности с местными правителями. Он же замом был у прокурора края по общему надзору. Придерживался взглядов Трубина и его концепции: дробить свой участок на мелкие направления не дал, восстал против сухаревских установок на дежурство прокуроров при погрузках и разгрузках железнодорожных вагонов. Одним словом, против всего того бедлама, что Сухарев Александр Яковлевич в угоду Горбачёву нагородил.
— Откуда информация?
— Проверенная, не сомневайся. Временным он был человеком у вас. Случайным. Мне представляется, Александр Яковлевич обрадовался даже, когда на пенсии очутился.
— Теперь что говорить… Ты лучше, раз в курсах, о Юрии Фёдоровиче поделись.
— А чего рассказывать? Обиженные на его шефа нажали, а тому чего думать? Он сам от такого зубастого устал. А собственное кресло, в котором пятнадцать лет просидел, дороже, поэтому отправил его в столицу: раз в резерве стоишь, дуй в кадры и жди первой вакансии. Позвонил Макаровой: засиделся, мол, у него зам, нуждается в назначении. Вытурил. Вот и вся история.
— Не ты бы мне всё это поведал, Сашок, не поверил бы. Неужели такое может быть?
— Я врать не любитель, — обиделся Лыгин. — А вообще чему удивляться? Авторитет подрастеряла Генеральная прокуратура у местных князьков, а уж у высших и подавно. Сухарев как дежурный при дверях ЦК партии был, только туда и бегал. А как Гдляна и Иванова из прокуратуры выгнал и уголовное дело против них возбудил, то число его сторонников совсем уменьшилось. Народу поувольнялось тьма. И какого!
— Слыхали. И до нас докатилось.
— Как у вас там рыбаки шуткуют: рыба с башки гниёт?
— Есть такая присказка.
— В центральном аппарате ещё серьёзнее всё обернулось. Перестали Сухарева слушаться краевые и областные прокуроры. Конечно, прежде всего те, кто у местной власти покровительством пользовался. Своим фаворитством козыряли при случае. В больших, ведущих регионах творили что хотели… Свердловск, Москва, Питер — как китайские бонзы, с позволения местной партийной власти, конечно.
— Тебя самого не узнать, Андреич, раньше ты так не рассуждал, — хмыкнул Ковшов.
— Времена другие пришли, а с ними и всё остальное переменилось, но с приходом Трубина в Генпрокуратуру ситуация меняется в лучшую сторону. Поэтому я рад, Данила Павлович, что вашей области настоящий прокурор достался. Конечно, Галицкий Аксентий Семенович был на своём месте, но его ни с того ни сего в старики записали, перестройку затеяв, только не знаю до сих пор: кто кого перестраивать собирается?
— Время всё расставит по своим местам, тогда разбираться начнут.
— Как бы поздно не было. У нас это обычное дело: искать виноватых, когда носы в кровь разбиты. Тараскун — мужик молодой, духом крепкий, а главное, злой. Но злой по-хорошему. Несправедливости не терпит. Мир не так уж плох, когда в нём есть такие люди.
— По делам знаком или лично знаешь?
— Земля только слухом и живёт, — хмыкнул Лыгин. — Местные мафиози его побаивались и партийные боссы не терпели. У них друг к другу взаимная неприязнь. Нам порой вместе с Генпрокуратурой приходилось проверять жалобы с Алтая на Тараскуна. Беспардонным они его называли, без должной почести относился к некоторым членам партии и руководителям. Не разбирался особо. Всех грёб под одну гребёнку. А они хотели, чтобы белых от чёрных отличал.