— А что я?
— В конце концов, я послан самим Сансоном сюда! С серьёзным поручением. И имею право знать, с кем разговариваю.
— Я тот, кто вам нужен, напрасно гневаетесь. А за Школяра прошу прощеньица, если что не так. Я ему уши отрежу, и он сам их съест.
— Нет уж, оставьте всё как было.
— А величать меня Боцманом можно, но для вас это неинтеллигентно. Поэтому зовите лучше Михаилом Михайловичем. Чем не имечко?
— Сансон уверял, что нас встретит Большой Иван, — не снижал накала Зигмантович.
— Это я и есть.
— Как? А что же вы комедию играете? Знаете ли, мы не для этого сюда приехали!
— Спокойно, спокойно, дорогие гостьюшки… Большим Иваном я был, когда последний раз видался с дружком Сансоном. Это, дай бог память, лет… десять назад было. Сколько воды с тех пор пронеслось! Жизнь перевернулась! А вы, милые мои, хотите, чтобы человек прежним остался. В те годы у меня большой размах был, весь город держал, а теперь что? Шпана мазутинская завелась. Уздечку на неё не найду. Беспредельщики! Для них вор в законе не авторитет! Когда это было?
— Хорошо, хорошо, — замахал руками Зигмантович, уставший, видимо, от брюзжаний и сетований Боцмана. — Нас это в меньшей мере интересует. В своих проблемах, ради бога, вы разбирайтесь сами. В конце концов, мы не для этого сюда приехали. Сансон нас просил о другом. Надеюсь, вам всё известно?
— Известно, дружок, известно. Только все закавыки эти, что вас так возмутили и обеспокоили, от вас же и идут. Нам от них никакой радости. А лишних хлопот вот прибавилось. Сами наблюдать изволите.
— Это какие же хлопоты мы причинили? Встретили нас по-холуйски! Ни гостиниц, ни пожрать, извините! Завезли в какой-то…
Зигмантович даже запнулся, подбирая словечко поласковее для окружающего.
— …вертеп!
После этого отчаянного выкрика в кубрике повисла мрачная и зловещая тишина. Зигмантович уже было хотел найти, добавить какие-то слова извинений, смягчить свой демарш, но всё-таки не счёл нужным это делать. Руки его подрагивали, глаза сверкали. Весь он являл Везувий в разгар извержения. Моня даже присел на ватные ноги. Таким учителя он наблюдал впервые.
— Это не вертеп, милейший, — выступил из темноты Школяр, загородив собой Боцмана, словно того и не было. — Это теперь ваш дом.
— Что?! — завопил Зигмантович, ужаснувшись. — Что вы сказали?
— Жить здесь вам обоим придётся, пока дела своего не сделаете. И жрать, и спать, и совет держать. На улицу нос не высовывать без надобности. А надобность одна — нужда, из-за которой вас сюда привезли.
— Позвольте!
— Слушайте меня. — Школяр резко оборвал Зигмантовича, только рукой в грудь не толкнул. — Боцман — это так, шутка. Я здесь всем правлю. И встречать поэтому поехал вас сам, чтобы живыми сюда довезти.
— Что за игры?..
— Если бы! Об играх мы здесь давно забыли… — Школяр переменился и лицом, и голосом, сейчас это был лидер, вожак, главарь, не терпящий прекословий и непослушания. — Дело идёт о жизни и смерти. И ваших, и наших. Согласие я Сансону на его просьбу дал, только вот ситуация изменилась. Слишком уж вы, фраера, заметными оказались. Ещё не прибыли, а у Паука на вас весь расклад. Они вас на вокзале взять собирались — и память вечная, а земля, как говорится, пухом.
— Это кто ещё?..
— Паук — это и есть тот, кто тех двоих пришил. Которых вам искать велено, он погасил. А на вас самих объявлена большая охота. Слишком высоки ставки!
Тринадцать человек на сундук мертвеца
— Юрий Фёдорович, не нравится мне эта затея с понуканием судей, — настаивал на своём Ковшов, не сводя упрямых глаз с прокурора области. — Попахивает здесь беззаконием. Как это любили говорить в старину, политическим авантюризмом.
— Что? Не понял? — Тараскун или действительно не дослышивал на одно ухо, похоже, на правое, или притворялся, выигрывая время. Он, заёрзав в винтовом кресле, закрутился из стороны в сторону.
— Дерьмом пахнут все эти наши тычки в спину судей! — не сдерживаясь, резко сказал Ковшов. — Почему мы не позволяем судебной власти самой разобраться со своими хозяйственными проблемами? Это не приговор, не решение суда, чтобы с протестом лезть! В наши прокурорские компетенции не входит.
— Мне тоже вся эта чертовщина не по душе, Данила Павлович, — после некоторого молчания оставив кресло в покое и уткнувшись в окно, буркнул прокурор. — Проклятущий ГКЧП пережили мы достойно, в области почти не нашлось их сторонников, кроме партийцев, но процесс ещё не завершён. Уверен, недели не пройдёт, начнутся проверки и розыски увильнувших от тех событий, сбежавших в отпуск заранее, махнувших в продуманные командировки. Опять нам, прокуратуре, придётся этим заниматься, а тут от исполняющего обязанности Генпрокурора Васильева[27] звонили, требовали, чтобы разобрались с причиной приостановления рассмотрения дел в наших судах. Из-за этой вакханалии рядовые судьи бросили работать, митингуют, бегают по райкомам; председатели судов здания и имущество районных комитетов партии желают захватить.
— Ну и пусть разбираются. У них, говорят, указ Ельцина есть, а у нас чего? Одни телефонные звонки от исполняющего обязанности Генпрокурора?
— По команде какого-то созданного чрезвычайного комитета… Чёрт подери! И здесь опять чрезвычайный комитет! От одного ещё не отдышимся, а они свой создали! Хотя бы по-иному его назвали…
— Вот и я говорю!
— По указанию этого самостийного комитета уголовные и гражданские дела во всей области не рассматриваются уже вторую неделю! Так? — Тараскун обернулся за поддержкой ко второму своему заместителю.
— Так, Юрий Фёдорович, — подтвердил Бледных и усмехнулся. — Им наплевать, что арестованные в переполненных камерах содержатся. Так и до бунта в тюрьмах докатимся.
— А может, они этого и добиваются? — подхватил Тараскун. — Это что? Законно?
— В областном суде местным этим комитетом Стоногин заправляет, — сунулся к прокурору доверительно Бледных. — Смелый мужик. Твёрдый. Такого не свернуть, если что-нибудь в голову свою вбил. Он из Узбекистана к нам переведён. Отчаянный!.. Нахватался там.
— А что Валерий Петрович? Что он-то думает? — Тараскун сверкнул глазами. — За такие вещи председателя суда по головке не погладят.
— Кто? — снова усмехнулся Бледных. — Раньше на них обком был. Бюро. Первый секретарь. Они под козырёк на все его пожелания брали. Только моргни. А теперь кумир низвергнут. Вот они его и топчут, грызут, растаскивают по частям, как крысы.
— Ну ты поосторожнее с выражениями, Юрий Васильевич, — нахмурился Тараскун.
— А что? Суйков сам в тень спрятался. Делает вид, что ничего не знает, не ведает. И носа из своего кабинета не кажет, телефон не берёт, хотя все знают, что он у себя, в «тихушке» отсиживается.
— В какой «тихушке»? — заинтересовался прокурор.
— Комната отдыха есть у него, разгружается там от судебного напряжения, стресс снимает.
— Это каким же образом?
— Ну, сейчас некоторые председатели районных судов готовы резиновые чучела себе понаставить, похожие на райкомовских лидеров, и дубасить их почём зря, как на душе заскребёт. А Валерий Петрович нирваной, говорят, спасается. Увлёкся тибетской медициной и асанами.
— Один?
— Когда как.
— Анекдот?
— Мне брехали.
— Анекдот, — успокоился Тараскун. — Но я проверю. Забегу как-нибудь к нему в «тихушку».
— Всё это брёх! — вступился Ковшов. — Юрий Васильевич вас повеселил, чтобы обстановку разрядить.
— Конечно, — кивнул сразу Бледных. — Сплетни одни. Я для смеха… Но я Суйкову весь телефон оборвал насчёт арестованных… Встревожил, так сказать. А ему хоть бы что! Владимир Николаевич всем крутит.
— Вот этим и надо заняться, Данила Павлович. — Тараскун опять упёрся жёстким взглядом в Ковшова. — Это правильно, что председатель суда в позе страуса, а зам всеми делами крутит? Кстати, мне Стоногина ещё не представляли. Что за человек?
— Да звонил я и Суйкову, — поморщился, как от зубной боли, Ковшов. — И со Стоногиным разговаривал. Суйков в курсе всех проблем, и он от действий своего нового зама не открещивается. Считает, что они правы: имущество обкомов партии и райкомов — автомобили и в особенности здания — должны перейти в собственность областного и районных судов. Есть у них якобы такая бумага.
— Ты видел?
— Я не видел. Вы сами говорите, что от Васильева одни звонки, а Трубин с Кубы никак не прилетит.
— Так съезди в облсуд. Погляди эту бумагу. Кстати, нам копию сними. Проверь, одним словом.
— Юрий Фёдорович, у меня нет оснований не доверять председателю облсуда и его заму…
— А я разве это сказал?
В кабинете повисла пауза, которая в обычных пивнушках наступает перед грандиозным скандалом или дракой. Но здесь было иного рода заведение.
— Может, мне Юрия Васильевича послать в облсуд? Он у нас без комплексов, знакомство, гляжу, завязал с новым замом.
— А я не возражаю! — вспылил Ковшов.
— Нет! — замахал обеими руками Бледных, вскочил с кресла и забегал по кабинету. — У меня своих забот выше крыши! Этот авантюрист Стоногин не успел прийти, как уголовное дело взял к своему производству рассматривать и тут же возвратил его нам на доследование вместо приговора.
— Это что же за дело? — враз навострил уши Тараскун.
— Да вы знаете, Юрий Фёдорович, убийство то, нашумевшее на всю область…
— С чего же это он начинает? — покраснел от возмущения прокурор. — Учить нас вздумал?
— Носом и в дерьмо, — съязвил Бледных. — Как малых щенят. Я сунулся было переговорить, он ни в какую.
— Учить начинает, — жёстко констатировал прокурор. — Враз желает себя поставить. Знаем мы эти штучки судейские.
— Даже встретиться со мной не пожелал, — продолжал канючить Бледных. — А сам всё с улыбочкой, вежливо, корректно.
— Ну матом-то тебе от меня достанется, — не сдержался Тараскун. — Обвинительное заключение ты утвердил?