тановку в сизо: в камерах переполнение, скоро арестованным придётся спать на нарах по очереди, не дождёмся ли бунта? По камерам побежали «вести» с призывами. Пока ситуация контролируется, но, если такое будет продолжаться, надо готовиться к самому худшему. В концовке он попросил Ковшова приехать самому и, как куратору тюрем и мест отбытия наказаний, пройтись по камерам, поговорить с народом, успокоить. Ковшов пообещал быть к вечеру.
Затем состоялся этот нервный разговор у Тараскуна, и теперь предстояло самое неприятное — ехать в областной суд, встречаться со Стоногиным, с созданным им нелепым комитетом и неизвестно о чём с ними говорить. Агитировать Стоногина заставить судей рассматривать уголовные дела в пожарном порядке? Они и без него прекрасно всё понимают, но сознательно саботируют. Уговаривать прекратить драчки за собственность ликвидированных партийных органов и дожидаться указа президента, ели таковой имеется?.. «Ладно, на месте разберёмся», — отогнал от себя тягостные мысли Ковшов и крикнул шофёру:
— Костик! Давай в суд! Одна нога здесь…
— А вторая уже там дожидается, — весело переделал известный девиз водитель.
Судьи, образующие злосчастный комитет, сидели в большом зале бюро бывшего обкома за круглым столом монолитной гранитной стеной. Смотрели на Ковшова отчуждённо, а некоторые — откровенно враждебно. Его здесь хорошо знали — он протесты слал, с обвинительными речами выступал по самым тяжким преступлениям… Догадывались, с чем связан его нежданный визит. Ковшов обратил внимание: ни один из них не надел, как обычно, судейскую мантию. «Комедию ломают, но всё продумали до мелочей, — мелькнула мысль, — представляют весь этот скандал частным прецедентом и сами вроде не при осуществлении служебных полномочий…»
В центре живой и мрачной стены холодно возвышался Стоногин, соблюдая солидарность, и он был в тонком неприметном свитере.
«Всё, как по нотам, разыгрывают», — подумал Ковшов и, присев на предложенный Стоногиным стул, стал оглядываться внимательнее, ища знакомые лица — улыбался им и кивал, приветствуя. Вон Светик-семицветик, мачта корабельная, выше самого Стоногина — специалист по запутанным хозяйским делам, Вера Павловна — непререкаемый авторитет по групповым убийствам, Мышкин поднял и, кивнув, так же быстро опустил голову, галантная красавица Шимановская по-царски хлопнула ему тяжёлыми ресницами, а бывалыча, глаза её блестели и с тонкого изящного лица не сходила ласковая улыбка. Теперь улыбкой и не пахло, куда всё девалось. Всех придавил могучий Стоногин, постоянно оглядывающий соратников, словно помогая им не дрогнуть.
— Чем обязаны, Данила Павлович? — спросил Стоногин после затянувшейся паузы.
— Ехал мимо, — как можно беспечнее отвечал Ковшов, вытащил платок и аккуратно коснулся лица уголком. — Жара на улице. А у вас прохладно! Как в Большом театре перед представлением.
— Спектакль уже идёт, — оборвал Стоногин.
— Что такое?
— Вы же в курсе, что обкомовские вместе с представителями облисполкома упёрлись, — сверкнув гневно глазами, выдал тираду Стоногин. — Артачиться стали. Автомобили не отдают! У нас здесь бой за каждый кабинет. А в районах вообще к зданиям райкомов бывшие первые секретари судей не подпускают. Как с врагами народа ведут себя с нашими судьями!
— Так, так…
— Вот где нужна помощь прокуратуры. Вам вмешаться надо и устранить этот беспредел самозванцев и чиновников! Ведь догадываюсь, на чьей вы стороне и с какой целью прибыли!
— Я пока молчу.
— У вас на лице написано. Партийцев будете защищать. Мне известна позиция Васильева.
— А вы прямо физиогномист, Владимир Николаевич, — грустно улыбнулся Ковшов, ожидавший всего, но только не такого неприязненного напора. — К тому же Васильев в Генпрокуратуре уже мало что решает. Высказал своё мнение по этому поводу Генеральный прокурор Трубин, он вылетел с Кубы в столицу.
Судьи переглянулись, потеплели их лица; Шимановская, подбадривая Ковшова, как лёгкая бабочка, хлопнула ему несколько раз ресницами.
— Нет, Владимир Николаевич, мы на страже его величества закона и не разделяем ничьих партийных позиций, — нарочно, как в школе несмышлёнышам, улыбнулся Стоногину Ковшов.
Тот смешался, смолк, он явно не был готов к такому повороту.
— Указ президента Ельцина, надеюсь, у вас имеется? Суйков мне о нём говорил… Да и вы упоминали по телефону… Но в руках я его ещё не держал.
— Есть указ о передаче всей собственности партии судам, — твёрдо отчеканил Стоногин. — Есть!
— Ну так давайте его вместе изучим, — улыбнулся Ковшов. — Мы готовы помогать. Может быть, следует представителей исполкома пригласить и лидеров бывшего обкома? Российские же люди! Образуется единство мнений. Что же кулаками махать? Я бы на вашем месте, Владимир Николаевич, даже председателя исполкома Жербина пригласил. Он не откажет, вопрос действительно серьёзный. Ему же исполнять указ поручено? Он — исполнительная власть.
— Жербин в Москве, здесь Аникеев, заместитель, но он старается не вмешиваться.
— Где указ? Можно посмотреть?
— Вот указ, — протянул лист бумаги Стоногин. — Это я сам лично записал, мне диктовали из Верховного суда по телефону. Знакомьтесь. Слово в слово.
Судьи задвигались, заговорили тихо, потом, смелея, стройность их рядов нарушилась. Последняя фраза Стоногина понравилась не всем.
— Я не претендую на первоисточник, — взял листок Ковшов и, пробежав его глазами, продолжал: — Но они что же, даже по факсу не могли его передать?
— Кроме телефона, никакой связи нет, — отрезал Стоногин, обхватив голову руками. — Но что нам остаётся делать? Пока мы дождёмся, они всё растащат и со зданиями что-нибудь сообразят сделать. У них юристы тоже кручёные, не приведи господи.
Ситуация осложнялась на глазах, и явно не в сторону самостийного комитета и сторонников Стоногина. Вот почему здесь, в зале, не было и половины судей. Не все разделяли позицию агрессии. Неслучайно, конечно, не показывался и Суйков. И вся эта игра в гражданских частных лиц…
— Владимир Николаевич, — сухо сказал Ковшов, — может, обсудим всё наедине. Отпустите людей.
— Нет! Я им всем доверяю! — запальчиво крикнул Стоногин. — У меня нет тайн от них.
— Ну что же, — закинул ногу на ногу Ковшов, готовясь к длительной беседе и как-то сразу успокоился. — Мне, Владимир Николаевич, ваша акция какую-то историю напоминает.
— Аналогов в мире не было, — хмуро не согласился Стоногин.
— Кажется, было.
— Тогда вспоминайте. Вам и карты в руки.
— В двенадцати районах партийцы, как вы их именуете, держат осаду и не собираются передавать здания и имущество?
— Наш обком, считай, тринадцатый, — буркнул Стоногин.
— А вы?
— А мы отберём всё у кровопийц! — хлопнул по столу Стоногин.
— Ну какие же они кровопийцы?
— Из нас, судей, кровь пили и нервы мотали! Телефонное право создали! Этого так надо судить, тому столько отвесить!.. Это нас-то, судебную власть — вторую власть в стране!.. А в цивилизованных странах — первую! Мы Америку клянём почём зря, критикуем, а там судья самого президента на четыре точки ставит и суд над ним вершит! А у нас?..
— А у нас?
— Ты что же, Данила Павлович, не знаешь, в каких хибарах и развалюхах суды ютятся, а зарплату какую получают? Нищенскую! Да что там зарплата, терпели бы, тут другое одолевает: на конверты, чтобы повестки участникам процессов отправить, денег нет. Спонсоров ищем! Это дело? Зато спрос, как с ямщика. За приговор, если не тот вынесет судья, ему выговор по партийной линии. А следом — жёлтый билет в зубы и тикай на все четыре стороны!
— Так-то оно так…
— Ну и что теперь, прокурор? Протест писать будешь или представление?
— Я историю-то зачем вспомнил… Ту, о которой речь завёл.
— Интересно.
— Романчик Стивенсона читал в детстве. Был такой английский писатель.
— Для детишек? Ты что-то не о том, прокурор.
— Да-да. О пиратах. «Остров сокровищ» называется.
— О пиратах? Это ты их с нами, судьями, сравниваешь! — побагровел Стоногин.
— Ну что вы. Вы все очень симпатичные ребятки, — грустно улыбнулся Ковшов. — Я речь веду о песне, которую они там пели. Вроде как гимн.
— Ну-ну.
— Пятнадцать человек на сундук мертвеца, — пропел Ковшов. — Ну и так далее.
— Я не понял, при чём здесь это?
— Там пираты смертельную драчку устроили из-за этого сундука мертвеца…
— И чего?
— И все полегли на этом сундуке. Там пятнадцать, а у вас тринадцать…
— Ну и что?
— Ничего. Совпадение… — Ковшов оглядел приунывших судей. — Не к месту вспомнилась песенка.
— Тринадцать, значит? — набухало краснотой лицо Стоногина.
— Так получается.
— Ты всё путаешь, прокурор, и много на себя берёшь! — Стоногин даже вскочил на ноги. — Там пираты, беспредел!..
— А здесь советские судьи делят шкуру своего бывшего хозяина, — тоже поднялся Ковшов и прямо глянул в глаза заместителя. — Причём хозяин — мертвец.
— Тебя послушать…
— Я к слову. Ассоциации, знаешь ли.
— Несравнимо! Мы действуем на основании указа президента. Правда, его нет ещё, но, я уверен, завтра придёт почтой!
— А я что говорю?.. Ассоциации, не более того.
— Романтик ты, Данила Павлович. А я, выходит, прагматик.
— А ты ничего не перепутал, Владимир Николаевич?
— С волками жить — по-волчьи грызть.
— Интересная судейская стратегия…
— С партийцами так. Выжигать их калёным железом!
— Закон подмять?
— А что? Им можно было?
— Это уже знакомо. И тебе известно, чем кончилось на днях в столице…
С этими словами Ковшов и откланялся, а к вечеру «забастовка» судей прекратилась.
Два творческих жулика
Ночью Моне не давал спать беспокойный лай собак. Откуда их здесь, на пустыре, у берега рядом с баркасом, собралось в таком количестве, он не мог понять. Его ворчание по поводу приёма, кряхтенье от спанья на жёстком рундуке, где всё жалило бока, горестные вздохи из-за возможных блох, наконец, разбудили и Альфреда Самуиловича, который больше притворялся, нежели дремал, так как сразу поднял голову, аккуратно повязанную батистовым шейным платком, чтобы не сбить причёски.