— Не спится на новом месте?
— Какой тут сон? Собаки — черти!
— Это ты зря. Их сюда, я догадываюсь, Боцман специально нагнал да на цепи к баркасу посадил.
— Зачем же?
— Не догадываешься?
Моня удивлённо качнул тяжёлой больной головой.
— Их нагнали для нашей безопасности. Чтобы слышно было. Если кто задумает подобраться, они предупредят лаем.
— Вы меня успокоили, только нам-то как спать? И потом, они всё время брешут, не переставая. Что же получается, бандиты уже рядом?
— Нет. Это у них простой брёх. На людей они особый голос подают. Не приведи господи!
Оба надолго замолчали. Моня теперь внимательно изучал лай каждой шавки, но различий особых не отметил и к рассвету, измученный тревогами, всё-таки заснул, но тут же открыл глаза от прикосновения Зигмантовича.
— Извини, Эммануил, — сказал тот, — я полагал, ты так и не спишь.
— Да-да… — спросонья не сразу возвращался в действительность Моня, озираясь по сторонам.
На потолке горела тусклая лампочка, зажжённая Боцманом на всю ночь. Гасить он её не велел, уходя к себе в соседний кубрик.
— Пока мы одни, — присел к нему на рундук Зигмантович, — надо переговорить по сегодняшнему дню.
Моня попытался подняться, но был спеленут одеялом и придавлен приятелем.
— Лежи, лежи, — успокоил его тот. — С учётом чрезвычайной обстановки, которую мы с тобой, милейший друг, здесь неожиданно встретили, тикать нам отсюда следует как можно скорее, риск нам ни к чему. Мы — люди искусства и к уголовным разборкам никакого отношения не имели и не имеем.
Моня лишь моргал. Что он мог сказать?
— Раз уж я втянул тебя в эту историю, мне держать ответ. Но! — Альфред Самуилович поднял палец вверх, это был его любимый жест, означающий для собеседника знак повышенного внимания. — Но меня тоже нисколько не привлекает кончить жизнь здесь, на дне какой-нибудь гнилой речушки.
Моня заворочался, застонал, как всякая тонкая натура.
— У них здесь до сих пор водятся раки. Страшно представить, что тебя начнут терзать эти твари своими клешнями.
Моня, уже не сдерживаясь, издал стон.
— Можно было бы и не ходить никуда, — ободрил его Зигмантович. — Мы и так достаточно знаем, чтобы найти этим лохам трупы бандюганов. Я не сидел на месте, когда ты с любезной Цилей повышал культурный уровень в оперетках. Местные друзья из ментовки мне наводку дали. Но мы же, Эммануил, люди необычного искусства! Чтобы у дерьма уголовного не возникло никаких подозрений, я попрошу свозить меня в один зачуханный магазинчик. Но! — Он опять вздел палец, словно апостол. — Но. Кроме того, что для виду я приобрету там карту этой области, на которой ты своим перстом укажешь место, мне необходимо маленькое свиданьице. Я никогда не рискую, Эммануил! Тот никчёмный человечек мне подтвердит, что к нашему визиту ничего не изменилось и пропавшие покойнички нас ждут.
— Вы гений, Альфред Самуилович! — только и успел сказать Моня, как дверь в кубрик отворилась и Боцман, их страж и слуга на баркасе, появился на пороге.
Гости переглянулись, обоих не миновала опасливая догадка, что старик давно уж стоял за дверью, так как никаких шагов они не слышали. Впрочем, тот был босой, и это успокаивало.
— Склянки пробили! С рассветом вас, гости дорогие! Завтракать ко мне.
Вот здесь им повезло: на маленьком столике они наконец увидели то, о чём уже перестали мечтать. В центре — банка с зернистой икрой, рядом паюсная, разложенная кусочками на большой тарелке, перемешивалась с жёлтым маслом, и что-то совсем непонятное и любопытное выделялось аппетитным душистым ломтем.
— Это как же понимать? — завытирал руки подвернувшейся салфеткой Зигмантович, пристально вглядываясь в ломоть икры, будто завёрнутый чьими-то аккуратными руками в жёлтую оболочку. — Неужели?!
— Угадали, гости дорогие. Эта та самая жировая икра в ястыке. Осётр ещё не застыл.
— Из живого! — ахнул Моня.
— А иначе нельзя. Но её только с водочкой. Или вы предпочитаете коньяк? — коснулся Боцман коричневой изящной бутылки.
— Нет, нет! — остановил его руку Альфред Самуилович. — Я знаю. Только водка. Иначе удар по желудку и мы до Москвы доедем только, извиняюсь, в сортирах. А в вагоне, знаете ли, люди.
После плотного завтрака, насытившись, гости отправились отдыхать. Лай собак давно прекратился, ещё с приходом к ним Боцмана, однако, не успели они улечься, раскинув блаженно все члены, в каюту вошёл Школяр. Предварительно постучав. Вид у него был тот же — встревоженный и хмурый.
— Претензии к моей братве есть? — спросил он.
— Какие могут быть…
— Тогда за дело, — оборвал Школяр. — Мне хотелось бы знать ваши планы.
— К чему, милейший? — поднялся с рундука Зигмантович. — От вашего же брата пошла гулять по всему миру пословица: чем меньше знаешь…
— Тем больше срок, — горько завершил тираду Школяр.
— Я ещё раз склоняю перед вами голову, — пытливо заглянул в глаза собеседнику Зигмантович. — Вы непредсказуемы и мудры.
— Вас это пугает?
— С Великим Эммануилом Ясновидящим, — положил руку на грудь Мони Альфред Самуилович, — я перестал бояться неожиданностей и превратностей судьбы.
— Тогда какова моя задача? — торопил его Школяр, по-видимому, не любящий блудословий.
— В город мне надо пока одному, — начал Зигмантович.
— Тогда поехали, по пути поговорим.
— Подождите, но мне следует привести себя в порядок, — ткнув в платок на своей голове, запричитал Зигмантович. — И сколько времени? Магазины у вас когда открываются?
— В гробах и бритому не колется, — успокоил его Школяр, — а магазины у нас с восьми в летнее время. Будут закрыты — подождём, погоняем по городу. Всё лучше, чем здесь загорать.
И они укатили. Моня скучал — он хотел было подняться на палубу, но бдительный Боцман его не выпустил, значит, действительно, он дежурил возле их каюты тогда, когда пришёл звать на завтрак. Однако вид Боцмана, услужливый и жизнерадостный, не в пример Школяру, всё же успокаивал. Через пятнадцать минут они уже азартно резались в дурака, хлёстко стуча картами по столу в кубрике.
К обеду возвратились уезжавшие: Альфред Самуилович — довольный, с осветлённым лицом, Школяр — нагруженный сумками со странными приобретениями, которые Зигмантович широким жестом повелел сгружать в каюте, где их с Моней поселили.
— Ну, друзья мои, — Альфред Самуилович обвёл взглядом всю компанию, — теперь нам надо оставить Эммануила Ясновидящего в уединении. Ему следует потрудиться, и я ничего не имею против, если через два часа у господина Боцмана будет готов обед.
Школяр и Боцман нехотя покидали каюту, с любопытством разглядывая покупки, которые Моня тут же, не торопясь, начал извлекать из сумок, раскладывать на столе и развешивать по стенам. Предметы были им знакомы, но непонятны по назначению для дела, а поэтому загадочны. Они успели узреть настенную крупномасштабную карту области и несколько карт города поменьше размерами, линейки и циркуль, даже набор увеличительных линз в жёлтой металлической оправе с ручками и немало поразивший их большой школьный глобус на подставке. Вытолкав хозяев за дверь, Зигмантович скинул пиджак и уронил мускулистое тело на лежак, раскинув гудящие от усталости ноги и скрестив руки на груди.
— Демонстрация этих великолепных научных причиндалов для этих местных дикарей не помешает, — начал негромко рассуждать он. — Пусть проникнутся таинством сверхъестественного. Чем больше им непонятно в наших трудах, тем ярче и грандиознее успех.
Моня, закончив размещение купленных предметов в каюте, тоже присел на свой рундук.
— Теперь о главном, — ещё тише начал Зигмантович. — Ты, Эммануил, на всякий случай закрой на время иллюминаторы и проверь, не дежурит ли за дверью Боцман, уж больно он большой пройдоха, так и шныряет глазищами.
Моня беспрекословно и добросовестно выполнил и эти указания. Боцмана за дверью не оказалось. Наверное, уже занимался своими поварскими делами.
— Едва удалось вывернуться от этого цепкого Школяра, — пожаловался с достоинством Зигмантович. — Уж не знаю, охранять нас их приставили или следить за нами? Шагу не давал ступить одному!
— Скорее всего, и то и другое, — глубокомысленно и грустно вставил Моня.
— Беда с ним! — хлопнул себя по коленкам Зигмантович. — Но я улизнул на полчаса, наговорив ему разной чертовщины насчёт нечистой силы, ну ты знаешь… А сам в магазин. Он у дверей бдительным стражем остался, а там меня мой знакомый уже дожидается. Я ему в двух словах объяснил причину задержания и меры предосторожности, он всё понял. Вот списочек всех почивших, значившихся в розыске на сегодняшний день, передал. — Зигмантович протянул сложенный несколько раз листок Моне. — Аккуратный человек!
Моня развернул листок, разгладил рукой, вчитался внимательно. Начинались его полномочия, и он напрягся, тщательно изучая каждую строчку.
— Тут что-то многовато… — закончив, поднял он глаза на приятеля. — Нам, я понимаю, с двоими следует определиться? Один по характерным приметам горбат был при жизни…
— Он и тут горбат, — легко перекрестившись, хмыкнул Зигмантович. — Обратил внимание на запись: «Покойник под номером сто второй, август»? В скобках — «горб».
— Это тот самый?
— А ты как думал? Здесь контора веников не вяжет. Российская милиция — фирма серьёзная. А пословица про горбатых — это для дураков. Горбатый — он и в гробу горбатый. Главная примета. Ни с кем не перепутать. И время совпадает.
— А у второго отсутствовала правая рука по локоть. Вместо неё протез и чёрная перчатка.
— И этот имеется. Гляди запись: «Покойник с правой культей, номер сто третий, август». В скобках «авг. сг.».
— Есть. А как это понимать: «авг. сг.»?
— Я тоже удивился. Уточнил. Он говорит, что следствие выдвинуло версию, будто автомобиль был подожжён, горбатый и его однорукий товарищ в нём были убиты, а затем автомобиль сброшен с моста в речку в каком-то сельском районе.
— В каком-то?
Зигмантович легко вскочил с постели и подлетел к большой карте области.