— Товарищ Закваскин!
— Я здесь, товарищ Грохота.
— Приступим. Приглашайте понятых.
Толпа за спиной управдома шевельнулась и, с любопытством озираясь, ввалилась на порог.
— Не все, — остерёг Грохота. — Хватит двоих.
— Водянкин! Алло! Водянкин! Чёрт тебя подери!
— Слушаю вас, товарищ подполковник!
— Чем слушаешь? Час тебе ору! Жив?
— Так точно, жив.
— А почему молчал?
— Отлучался, товарищ подполковник. Виноват…
— Дежурного могут остановить лишь две преграды.
— Не могу знать.
— Первая — только пуля. Вторая?
— Баба, товарищ подполковник!
— Дурак! Сломанный телефон. Пошуткуй у меня!
— Не до шуток, товарищ подполковник.
— Что так?
— Отлучался по случаю поиска медикаментов, но пришлось скорую помощь вызывать.
— Кому?
— Девчонкам плохо стало. Полегли дочки этого Лировиса, а жена вовсе грохнулась и Богу душу чуть не отдала.
— Чего вы там творите? Где Грохота?
— Исполняет свой долг. Паркет вскрывает уже в третьей комнате.
— Результаты?
— Пусто.
— Сербицкий головы со всех сорвёт, если ничего не обнаружите. Звонил уже дважды из обкома.
— Похвастать можем семейным серебром — ложки, ножи да вилки старинной работы. Ещё бабкина бижутерия с камешками, оставленная внучкам.
— А баба? Как её?
— Жена?
— Ну да. Она же, говорили, без золота не обходится.
— Всё, что на ней — снял Грохота, а в трюмо — ерунда. Да что там!.. На наших у некоторых больше…
— Поговори у меня! Управляющий главком!.. Квартиру-то на какие шиши обстраивал?
— Жена твердит, что квартиру ещё при Боронине от государства получили.
— Оформили, а не получили, тупица!
— Точно так, товарищ подполковник. Только у них на всё документы имеются. Грохота азарт утратил, икру мечет…
— А кто генералу подсунул кандидатуру этого еврея на раскрутку?
— Куда?
— На разработку, балбес! Генерал уже и Первому доложил, и операции ход дал. Ты думаешь, «Снежный ком» — это чья инициатива?
— Грохоте материалы из ОБХСС представили на выбор. Он для начала остановился на этом главке.
— Для начала? Вот я для начала со всех вас три шкуры сдеру, если ничего не найдёте.
— Работаем, товарищ подполковник.
Подполковник Чуйков метил в начальники штаба управления и лелеял мечту о повышении в должности. Надежды, не успев осуществиться, рушились на глазах, поэтому он уже не просто волновался — его била лёгкая дрожь. Не помешал бы стакан водки, но каждую минуту на телефоне мог объявиться генерал. Разыскав по связи начальника управления ОБХСС, Чуйков вцепился в него:
— Петрович, ты мне докладывал при планировании операции, что у вас ещё в запасе кореец какой-то был. Ты представлял его центральным фигурантом… Что там он заявил о взятках?
— Нет корейца.
— Как нет? Грохота же планировал его на обыск к Лировису взять?
— Не явился.
— Так вы его не арестовали, раздолбаи?!
— Товарищ подполковник!..
— Чую, кондрашка меня достанет, если добром ваша затея не кончится.
— Наша затея?
— А кто генералу дифирамбы пел?
— Это были оперативные соображения.
— Ах, соображения, товарищ Овечкин!..
— Обычные, рабочие наработки… нуждающиеся в оттачивании…
— Вот, значит, как… А когда на закрытом совещании Сербицкий официально обозначил операцию «Снежным комом», что же вы об этом молчали?
— А вы, товарищ подполковник?
Чуйков бросил трубку.
Сидеть или метаться по кабинету без толку. Он снова набрал капитана Водянкина:
— Обрадуешь чем-нибудь?
— К сожалению…
— Где майор Маскитин? Он же работал с тем корейцем?
— Выехал в район на поиски.
— На связь не выходил?
— Рано.
— Ну, держитесь, бараньи головы! — заскрежетал Чуйков зубами. — Шуму будет! Лировис — большой человек в области. Смотрите, в сводку это не ляпните!
— Грохоту пригласить к аппарату?
— Грохота меня больше не интересует. Ему другую работу искать придётся. Ты мне про Наума лучше расскажи.
— Спит. Порывался звонить в Москву своему начальству, потом выпил весь коньяк и спит мертвецким сном.
Чёрная женщина в чёрной вуали
— Элеонора Емельяновна, — выйдя из зала в приёмную Первого, Ковшов нервно заходил из угла в угол, — наберите Генерального прокурора!
— Спросить Галицкого? — понимающе стрельнула глазами секретарша. — Я поищу его через приёмную.
— Конечно, — хмуро уставился в пол Данила.
— Что за пожар? Бюро вроде в самом разгаре…
— В разгаре. Пожар и есть.
— С огнём сражаются бойцы, а раны им лечат верные женщины, — нежный голосок донёсся из открытой двери кабинета помощника Первого.
— Кто там? — вскинулся Ковшов на секретаршу. — Сменили Бориса Петровича? Ну дела…
Элеонора укоризненно покачала головой и, интригуя, покосилась на дверь:
— Гостья у нас, товарищ прокурор, а вы не знаете.
— Кто?
— Заходите, старший советник юстиции, я не кусаюсь. — Приятный голосок остужал его взъерошенную душу. — Весь в дыму, огне, кровоточащих ранах… И конечно, незаслуженных.
Над ним откровенно глумились. Ирония капала с каждого слова. Данила перешагнул порог кабинета:
— С чего вы взяли? Видите сквозь стены?..
И онемел.
В обтягивающем брючном костюме из тонкой кожи на диване отдыхала с закинутыми за голову руками молодая брюнетка. Впечатляюще длинные ноги завершали изящные туфельки с золотящимися подковками на каблуках. Туфельки беспечно раскачивались, готовые вот-вот слететь на пол. Сказать, что она была красива, — не сказать ничего, вот только портили общее впечатление её пронзительные, глубоко посаженные вороньи глаза. Несколько секунд они сверлили Данилу, будто пронизывая насквозь, затем их блеск угас и с поражающей стремительностью гибкое тело женщины вскинулось с дивана. Высокая, с заброшенными назад распущенными длинными волосами, подчёркивающими её грациозность, незнакомка производила впечатление дикого хищного зверя.
«Чёрная пантера! — восхитился про себя Ковшов. — Прямо киплинговская Багира!»
Скользнув лёгким шагом навстречу ему, она протянула правую руку, а левой не спеша принялась застёгивать пуговицу на чрезмерно открытом лифе парчовой кофточки под распахнувшейся курточкой. Встретившись, их глаза одновременно опустились на эту шаловливую пуговицу, нахально выскользнувшую из-под пальцев, ещё более обнажив белый снег пышных окружностей.
— Ника! — не теряясь и бросив мороку с застёжкой, дерзко шепнула «Багира» и, кажется, мурлыкнула жадно и аппетитно.
— Старший советник юстиции Ковшов Данила Павлович, — смутился Данила, но выдержал её взгляд, не выпуская руки с жёлтым браслетом на запястье; он чувствовал, как наливаются краской его щёки, но ничего не мог с собой поделать, только сильнее сжимая её пальцы в своих, но и она отвечала ему тем же.
Будто опомнившись, она, наконец, издала лёгкий стон, высвободила руку и слегка потрясла ею в воздухе, будто остужая, улыбнулась:
— Пожалели бы гостью…
— Простите.
— Бюро, надеюсь, заканчивается? — Ника непринуждённо, словно они давно знакомы, взяла его под локоть и подвела к окну, подальше от открытой двери.
Данила ещё не пришёл в себя, чтобы отвечать.
— Что-то не заладилось?
— Никак нет, — вернулся он на землю, — в обычном порядке. Так, мелкие критические замечания.
— Нужна помощь?
— Помощь? Что вы! Спасибо.
Они вместе вышли в приёмную.
— Есть успехи? — Ковшов окликнул секретаршу, копошившуюся с телефоном.
— Галицкий командирован из Москвы с проверкой в дальний регион, Данила Павлович, — покачала та головой. — Эту информацию мне выдали из приёмной заместителя вашего генерального — товарища Баженова. Кроме того, что командировка на Дальний Восток и займёт не менее недели, ничего выяснить не удалось.
— Вот так… — задумался озадаченный Ковшов.
— Данила Павлович, — прикоснулась к его локтю Ника, — мы сегодня с Хоббио большое дело для Ивана Даниловича сделали. Может, и вас заинтересует. Хотите покажу?
— Хоббио? Похоже, иностранец?
— Пустое. Это журналисты придумали ему имечко. Хоботов Никита — несолидно для кремлёвского фотографа, а Хобот — совсем мрак!
— А вы, извиняюсь?.. Ведь «Ника» с греческого — победа?
— Не сомневайтесь. Я — та, кем именуюсь! — расхохоталась женщина и потащила Ковшова за собой назад в кабинет, где на столе поблёскивал не замеченный ранее Данилой блок цветных фотографий. — Хоббио не разрешил бы, но мы нарушим его тайну. — Она прижалась к Ковшову плечиком и лукаво усмехнулась: — Не признаемся, что просмотрим фотки?
— Молчок, — приняв игру, прижал палец к губам Данила.
— Вы сговорчивый. Это мило. — Она распахнула блок и усыпала фотками стол. — Отвечайте, мой дружок, не лукавя, какое фото больше всего удалось?
— Ника, но я же не профессионал! — Её непосредственность подкупала, а очарование притягивало, но Данила пытался сдерживать эмоции.
— Нет уж! Раз взялись — до конца. Я так не люблю, — закапризничала она, но тут же исправилась: — Хорошо. Выберите ту, что понравилась вам.
Фотографий было много. Ковшов торопливо перебирал, особо не задерживаясь на каждой. Мелькали виды Волги, исторические достопримечательности, теплоходы, помидорные поля, базары, горы арбузов, попадались даже узкоглазые рубщики мяса с занесёнными над головами топорами… Но он приметил одну, где автор мастерски запечатлел необычную, но многозначительную ситуацию: на шатком мосточке из дряхлых дощечек, сжавшись от страха и раскорячив ноги, чтобы не грохнуться, делал неуверенный шаг Иван Дьякушев. При белой ленинградке, галстуке, чёрных брючках, часиках и модных очочках. На лице — страстное желание не свалиться, перейти мостик; под ним — мутный от грязи поток, а за ним — второй секретарь с широкой грудью в белом костюме, распахнув руки, едва удерживает равновесие, далее — неровной лентой целая цепочка прочих секретарей и заведующих отделами, стайка советников и помощников. На заднем фоне, на берегу, — столетняя, покосившаяся, готовая рухнуть изба, рухлядь, бочки из-под рыбы пудовые, рассохшиеся в лебеде да крапиве. Словом, хлам, мусор, прошлое.