Правда, у некоторых уже течет из носа.
– Волк убежал, можешь выходить, – говорит Вероника Маркесу. – А то отморозишь себе что-нибудь.
Вместо ответа он что-то невнятно мычит.
– Я уезжаю отсюда, – говорю я Веронике. – Ты со мной?
– Я остаюсь.
Солнце садится, и небо становится фиолетовым. Я иду по давешней дорожке, подсвечивая путь фонариком. Туман висит между сосен, не делая попыток преградить мне путь. Пару раз я спотыкаюсь об корень. Все-таки это непростой лес, думаю я.
Такси приезжает минут через десять. Я помню этого водителя. Совсем недавно, в прежней жизни, он забирал нас с тетей Эллой и ее чемоданами.
Таксист приветливо улыбается и спрашивает:
– Может, сразу в аэропорт?
– Не, пока не надо, – отвечаю я.
Всю дорогу у меня в голове крутится бредовое заклинание:
Тьма не спрашивает: «кто вы?»
Тьма придет, а мы готовы!
Что до меня, то я не готов. Я ни к чему не готов. И я не знаю, что со всем этим делать.
Тьма пришла в один из солнечных дней, на майских праздниках.
Мне было совершенно нечем заняться. Лизе тоже. Проблема была в том, что она скучала на каком-то секретном курорте, куда ее на неделю вывез папаша, а я маялся от безделья в Питере.
Я помню, как это случилось. Утром я стоял у окна в своей спальне на втором этаже. Отсюда, как вы помните, была видна автобусная остановка прямо перед нашим домом, а также весь двор и даже часть соседского. На остановке было пусто, у нас во дворе – тоже. Садовые гномики делали вид, что охраняют территорию, теткины яблони готовились расцветать, но тоже как-то лениво: наверно, понимали, что хозяйка далеко и позаботиться о них некому. Зато у соседей по дорожкам с визгом бегали разнообразные дети. За ними гонялась мелкая белая собачка по кличке Ферджи. Она непрерывно лаяла, как игрушка с пищалкой.
Я вспомнил своего Пушистика. Плюшевый щенок так и остался в Чернолесье, в доме у Германа. Я вдруг вспомнил о нем, уже когда садился в поезд, и пожалел. А потом постарался забыть.
Итак, я стоял у окна и размышлял, не послать ли сообщение Лизе. Мне хотелось ее увидеть. Правда, жрать хотелось не меньше. Между тем Вероника с утра не выходила из своей комнаты: кажется, она валялась в постели, хрустела какими-то снеками и не спешила готовить мне завтрак. Я слышал, как она болтает сразу с несколькими подругами и парнями в общем чате. Моя кузина не умела долго грустить.
Я бы тоже не грустил, если бы не черные жирные блестящие ручейки, которые струились по противоположной стороне улицы, вдоль тротуара. Они обтекали припаркованные машины, разбегались в разные стороны, лениво обгоняли друг друга и снова соединялись, как живые.
Их видел только я. Но я знал, что это означает. Туман добрался и до нас.
Я не боялся. Но мне было тоскливо.
Как там говорил Лизкин папа, господин Смирре? Кажется, спрашивал: что я буду делать, когда черный туман придет к нам в дом?
Ответ: я не знаю, что делать.
К остановке медленно подъехал автобус. Сверху я видел его грязноватую зелено-голубую крышу с какими-то люками. Он открыл двери, подождал, снова закрыл и двинулся прочь. Никто из него не вышел и никто не сел. Только потревоженные черные кляксы недовольно расползлись по асфальту и опять слились в одну тонкую, масляно блестящую речку.
Но что-то изменилось. Черная речка замедлила течение, напряглась и перетекла через поребрик на тротуар. И уверенно скользнула под соседский забор.
Мне стало тревожно.
Лай собачки Ферджи внезапно перешел в визг. Дети врассыпную бросились прочь и скрылись из виду. Я пригляделся: белый песик скакал по песчаной дорожке и верещал, как ужаленный. Он пытался бороться с чем-то невидимым для него – и не хотел сдаваться. Но я-то видел, как черная лента поднялась и выгнулась в воздухе наподобие королевской кобры, захлестнула собачкину шею и стала душить. Ферджи повалилась на спину и засучила задними лапами, стараясь разорвать невидимую петлю, но из этого ничего не вышло. Еще несколько минут она дергалась и хрипела, а потом распласталась по земле и затихла. Зато завопили дети. Вот кто-то смелый (лет шести) подбежал к неподвижной тушке и попытался приподнять: голова Ферджи бессильно болталась в его руках. Я видел, как черные щупальца тянутся и обвивают ноги соседского мальчика, и он на мгновение замирает, а потом оставляет собаку и опускается на песок, скрючившись, как будто его ударили ногой в живот.
Наконец, из дома вышел кто-то из взрослых. Конечно, он бросился к мальчику, а не к собачке, и зря, потому что дохлая Ферджи вдруг вскочила и укусила его за ногу повыше щиколотки – а затем унеслась прочь. Вот кто-то еще спешит к ним на выручку, – должно быть, охранник, – а укушенный ругает его последними словами. Наверно, это и называется «неадекватным поведением». Смотреть на это противно. Слушать тоже.
Тем временем на улице появляются прохожие. Сразу много. Обычно таких на районе не встретишь, думаю я холодно и отстраненно. Да, это парни с окраин, в поддельном адидасе и с бейсбольными битами из «Спортмастера». Они останавливаются возле автобусной остановки. Не сговариваясь, начинают крушить стеклянные стенки. Проломить их получается не сразу, но парни справляются. С припаркованными тачками дело идёт даже легче. Стекла рассыпаются на мелкие кусочки, бешено воют сигнализации, кто-то вопит из окна коттеджа напротив, но парни не обращают на это ни малейшего внимания. Не переговариваются и не оценивают успехи. Возможно, они вообще не знакомы друг с другом. Черный туман ласково лижет подошвы их кроссовок.
– Ты видел? – Вероника возникает на пороге моей комнаты. – Ты видел, что там происходит? Что это вообще такое?
– Кромешные, – говорю я. – Наглотались тьмы.
– Какая еще тьма? Думаешь, я всерьез слушала Маркеса? Меньше курить надо всякую дрянь! Короче, я звоню в полицию.
– Попробуй.
В конце улицы завывает полицейская сирена. Патрульный автомобиль с синими мигалками притормаживает у разбитой остановки. Сирена смолкает, и становится слышно, как битое стекло хрустит под колесами.
Спортсмены оборачиваются, как по команде. Вскидывают биты и дружно опускают их на лобовое стекло, на капот и на двери полицейской машины: бах, бах, бах. Черный туман лезет в разбитые окна сразу с четырех сторон. Визжа шинами, автомобиль срывается с места, и длинные клочья тумана летят за ним, словно языки черного пламени.
– На полицию можно не рассчитывать, – говорю я.
Парни с битами идут по улице дальше. И пропадают из поля зрения. На соседском участке тоже не видно никого. Зато слышны отдаленные крики и детский плач.
Липкий туман размазался по асфальту.
Я опускаю жалюзи. Становится немного тише.
Мы спускаемся в кухню. Вероника достает из холодильника сосиски и зеленый горошек. Ставит стеклянную миску в микроволновку. Ее движения точны и экономны, как у автомата. Я знаю: она изо всех сил старается играть роль взрослой. Старается делать вид, что ничего не происходит.
Микроволновка гудит. Вероника включает телевизор с приглушенным звуком – точь-в-точь как это делает тетя Элла. В новостях показывают заседание правительства. Их главный что-то говорит, министры согласно кивают. Наверно, там у них в Москве все в порядке.
А может, и нет.
Из-за забора доносится вой сирены. «Скорая помощь» проносится по нашей улице мимо, не останавливаясь.
– Кофе будешь? – спрашивает Вероника.
Помнится, в офисе у господина Смирре кофе привозил робот-стюард, а я пролил чашку себе на джинсы. Бурое пятно там красуется до сих пор, стирать штаны лень.
Я мотаю головой отрицательно. Вскрываю упаковку с апельсиновым соком.
Все это очень похоже на обычное утро. На обычное мирное утро.
Мы звеним вилками и болтаем о пустяках.
– Хочешь, я прямо сейчас позвоню маме, – наконец говорит Вероника. – Она пришлет билеты, и мы улетим к ней в Чайланд.
– Ну да, – откликаюсь я. – Может быть. Надо подумать.
В моем кармане что-то звенит – тихонько и мелодично. Это мой телефон принял голосовое сообщение.
– Минутку, – говорю я. – Мне письмо пришло.
И вставляю наушники.
«Я уже здесь, – говорит Лиза. – Мы утром приехали. Папа сказал, ему на работу надо срочно. Я очень хочу тебя видеть. Прямо сейчас. А ты меня?»
Я смущенно оглядываюсь на Веронику. И записываю очень короткий ответ:
«И я».
Мне кажется, сестра все понимает. Снисходительно улыбается.
– Беги со всех ног, суперволк, – говорит она. – Передай привет своей рыжей. Увидимся.
Если бы я мог знать, что случится потом, я сказал бы ей что-нибудь ласковое на прощанье. А так… просто кивнул. И покраснел. И выскочил за дверь.
На улице все выглядит необычно. Жители окрестных домов хмуро бродят вокруг своих покореженных автомобилей. Из-под них прямо на асфальт течет бензин. Но черный туман потихоньку тает и рассеивается, как если бы тот, кто направил его сюда, утомился и решил отдохнуть.
Сзади бесшумно подъезжает длинный черный автомобиль. Битые стекла хрустят под его колесами.
– Такси вызвали? – спрашивает Леха, водитель Антона Оскаровича.
И вот я уже внутри. В белом кожаном кресле. Там тихо и тепло. Играет эмбиент-музыка по заказу моего подсознания. Так себе музыка, тупая и однообразная. Но с надеждой на развитие.
– Принцесса ждет вас, ваше высочество, – говорит этот Алексей. – И контракт на полцарства впридачу. Но сперва придется подняться на хрустальную башню…
Я смотрю в зеркало заднего вида. В конце улицы видна яркая вспышка: похоже, кто-то из Кромешных чиркнул зажигалкой, и теперь лужи разлитого бензина вспыхивают одна за другой, по цепочке, как обоймы с петардами под новый год. Фейерверк приближается. Некоторые автомобили вспыхивают целиком, как бумажные. Сейчас они начнут взрываться и взлетать на воздух. В дрянных боевиках всегда так бывает.
Я вспоминаю про Веронику. Наверно, это не очень-то красиво – оставлять ее одну дома.