Мне опять стало холодно и неуютно.
– Не удивляйся, – сказал мне Гройль. – Судьба – это нагромождение бессмысленных событий. Не ищи в этом закономерностей, а то ведь найдешь.
Я ничего и не искал. Я думал про Майю.
Когда-то, в прошлой жизни, я спросил ее: может быть, она оставит «Эдельвейс» и будет со мной? «Меня убьют раньше, чем я успею подумать об этом», – отвечала она. И больше мы не виделись.
Я вздохнул. Теперь я понимал, что это значит.
Доктор Флориан видел их всех насквозь. Он контролировал каждый их шаг. Каждую мысль. Отступников ждала печальная участь. Это было частью договора, который даже не требовалось подписывать кровью (или чем там подписывают такие договоры). Достаточно было просто однажды ему поверить.
С тех пор он управлял даже твоей верой. А как иначе? Ведь он умеет копаться в твоем мозгу, как в своем личном ноутбуке.
И включить файервол не получится.
Пока я размышлял таким образом, Гройль с Хельмутом обменялись еще парой фраз, пожали друг другу руки и распрощались. Здесь меня ждал еще один повод слегка охренеть. Преспокойно пройдя по воде прямо к самолету, этот Фон Шварценберг отворил дверцу в его алюминиевом боку, обернулся на пороге и коротко отсалютовал нам; Гройль ответил тем же, я – нет. Дверца захлопнулась. Тяжеленный с виду «Юнкерс» покачнулся на воде и в полном соответствии с законами физики за полминуты затонул. То есть, погрузился целиком и полностью в болотную жижу, словно его и не было. Что-то застонало в глубине, и на поверхность снова вырвались пузыри, а потом стало тихо. Зато лягухи одна за другой заквакали, и ночные птицы завели свою загробную песню.
Мне захотелось протереть глаза и удостовериться, что я не сплю. Но протереть глаза не получилось. Я снова стоял на четырех лапах, и эти лапы уже подкашивались то ли от усталости, то ли от переживаний. Очень странные дела происходили со мной в последнее время, и я не знал, радоваться этому или печалиться.
– Прежде всего – не грузить мозг ненужными вопросами, – отвечал мне Гройль, долговязый облезлый оборотень с красными глазами. – Разве что можешь задать мне вот этот, последний, который вертится у тебя на языке.
– Так вы были фашистом? – спросил я, хотя мог и не спрашивать. – Может, и Гитлера видели?
– Видел. Вот как тебя сейчас. И был я в то время ненамного старше тебя. Меня – в одном ряду с другими стажерами из Вевельсбурга – представил фюреру сам Генрих Гиммлер, и фюрер ласково похлопал меня по плечу. Впрочем, я не уверен, что он меня запомнил.
– Я не хочу быть в одной команде с фашистами.
– Ну конечно. Узнаю дедушкино воспитание. Ладно… пока нас не слышит доблестный Хельмут, могу сказать: я никогда не восторгался идеями фюрера. Он был призван возглавить великую битву Тьмы со Светом – и чем он занялся вместо этого? Истреблением ни в чем не повинных людей и захватом чужих территорий. Как и многих, его сгубили навязчивые идеи, самонадеянность и жадность. Но мы должны вернуться к корням, Сергей Волков. К самым темным глубинам, к чистому, незамутненному злу. Только так мы сможем бросить вызов этим жирным котам, зажравшимся менеджерам нашей реальности!
– А кто такие эти менеджеры?
– Разнообразные высшие силы. Кто-то говорит: бессмертные из Асгарда. Кто-то вообще никак не говорит. Но помяни мое слово, мы еще устроим им Götterdämmerung. Сумерки богов, предсказанные в их же легендах. Это единственное, чего они боятся.
– Темный туман дойдет до Асгарда? – спросил я.
– Просто весь Асгард рухнет во тьму. Мир перевернется, и Утгард и Асгард просто поменяются местами. И тогда управлять станем мы.
– Тогда вам придется стать добрым? – спросил я, стараясь понадежнее спрятать свою иронию.
– Почему бы и нет, – сказал Гройль. – Я же говорил тебе, помнишь? Добро и зло не так далеки друг от друга. Просто зло всегда бросает вызов. А добро – отбивается, пока может. Потом они меняются местами.
– Значит, борьба идет только за место сверху?
– Ну как бы да. Но для тех, кто в моменте управляет реальностью, есть еще один приятный бонус. Когда ты станешь старше, ты поймешь, как это ценно.
– Что за бонус? – не понял я.
– Скромный подарок к пенсии: бессмертие.
– А что, так можно?
Он устало опустил голову, будто его утомил разговор с таким дураком. И тут я увидел изрядные проплешины на его волчьем черепе, как раз между длинными острыми ушами, совсем как стригущий лишай у больной собаки. Выглядело это так себе. Поэтому (понял я) он и бреет голову наголо, когда он человек.
– Но зачем бессмертие… в старости? – вырвалось у меня.
Гройль сверкнул красными глазами:
– Ты больно бьешь, Сергей Волков. Моя школа.
– Извините, – сказал я виновато.
– Незачем извиняться. Я не сержусь. Трудно разозлить того, кто сам – воплощенное зло, хе-хе… к тому же ты даже не подозреваешь, насколько твой вопрос много значит для тебя самого.
– Почему?
Он оскалил зубы и высунул длинный волчий язык, будто смеялся:
– Как у вас говорят? Много будешь знать – скоро состаришься. Понеслись лучше спать, чертов темнейджер. Скоро у тебя будет много работы… на старт, внимание, марш!
Глава 6. Темнейджеры
Мы выходим ночью. Мы всегда выходим по ночам. Это ничего, что в Питере часов в одиннадцать все еще светло. Белая ночь – все равно ночь. Самое время для романтических прогулок. Или для опасных приключений. Или для боевой разведки. Это смотря как поставит задачу командир.
К тому же ночью город удивительно красив. Воздух чист и прозрачен, и откуда-то пахнет морем. Туман серебрится вокруг редких фонарей. На Невском все еще светятся витрины, и светофоры мигают желтым – ни для кого. Вокруг ни души. Улицы перекрыты. Больше нет туристов, да и жители прячутся по домам от Кромешных. Из уличных динамиков раздается мерный стук метронома. Я не знаю, кому это нужно, но метроном всегда включают с наступлением комендантского часа – и до самого утра.
У галереи Гостиного двора дежурит небольшой броневик Росгвардии. Чуть поодаль – омоновский грузовик с решетками на окнах. Вход в подземный переход загорожен бронированными железными листами, чтобы не залезли Кромешные. Их так и тянет под землю – неизвестно, почему, а спрашивать как-то неохота. Из-за них и метро закрыто, и военные на броневиках дежурят у каждой станции. Пока сами не вляпаются в туман, и их не придется менять.
Мы видим то, чего не видят они. Тьма выползает изо всех щелей. Плещется фонтанчиками из люков, струится вдоль поребриков, словно приветствует нас.
Ласково лижет колеса полицейских машин.
Мы идем по самой середине проспекта. Звук наших шагов отражается от стен и возвращается эхом.
Броневик включает фары, но не трогается с места.
Здесь нас знают.
Мы – передовой отряд сверхволков-темнейджеров. Доктор Флориан собрал десяток самых быстрых молодых оборотней со всей страны, а меня назначил их командиром. Впрочем, об этом вы уже знаете.
Все эти ребята подчиняются мне.
Это оказалось очень легко – управлять боевой группой. Когда ты самый сильный и быстрый – это половина успеха. Когда ты знаешь, что тебе позволено всё, а остальным нет – это вторая половина.
Гройль объяснил мне это в первый же день, по обыкновению посмеиваясь.
«Что, если кто-то не послушается?» – спросил я.
«Предупреждай один раз. Потом вали на землю».
«А если он попросит прощения?»
«Отпусти. И с тех пор смотри за ним в оба».
«А если он нападет снова?»
«Рви горло, ломай кости».
«Так вы меня сами за это убьете».
«Убью. Но не до смерти».
Я долго размышлял над его словами. Но проверить их на деле пока не представлялось случая.
Зато возможность есть. Кажется, я забыл об этом сказать? Значит, сейчас скажу. У меня под курткой спрятано короткоствольное помповое ружье. Один выстрел в упор разнесет голову твоего врага, как фарфоровый чайник на кухне у тети Эллы.
Отряд движется дальше. Мы любим такие прогулки. Мы – хозяева этого города.
– Стоп, – командую я беззвучно.
Мы патрулируем улицы всегда на двух ногах. Асфальт неудобен для волчьих лап, а может, мы просто любим покрасоваться в нашей черной униформе и тяжелых ботинках. Однако наше чутье остается волчьим.
Что-то здесь есть, поблизости. Что-то интересное для нас. Что-то… очень заманчивое.
Мы сворачиваем с проспекта. Оставляем справа темную колоннаду Казанского собора и идем по набережной канала, туда, где в полумраке виднеется красивый мостик с фонарями и грифонами. Это древние оборотни вроде крылатых львов. У грифонов на мосту крылья золотые. Летать неудобно, зато выглядит солидно.
Разноцветные автомобили припаркованы там с вечера. Это не запрещено. Запрещено ездить по ночам. А еще запрещено заниматься тем, чем занимается вот эта парочка студентов в стареньком глазастом минивэне с нездешними номерами. Да еще разрисованном по обоим бортам дурацкими граффити – какими-то цветами и надписями.
Они ненамного старше нас. Должно быть, недавно купили машину и в первый раз в жизни поехали путешествовать.
По моему приказу мы включаем гиперрежим. Окружаем их смешную тачку. Сейчас мы для них невидимы, зато они для нас – как на ладони.
Кажется, они остановились на самом интересном месте.
Интересно, думаю я, почему вот это всё называется «заниматься любовью». Они ведь думают совсем не о любви. Просто им сейчас очень неплохо друг с другом, только и всего. Ему с ней, а ей с ним. Любовь – это теория, а у них тут практическая работа.
И еще им немножко неудобно и немножко тревожно, ведь у их минивэна такие тонкие стенки. Но им на это, в общем, наплевать.
Мои парни смотрят на это с интересом.
– Поучаствуем, командир? – спрашивает Федор, самый дерзкий из наших.
– Отставить криминал, – говорю я.
– Ну блин…
«Предупреждение», – отмечаю я для себя. Кажется, Федор понимает. Не спорит, только стискивает зубы.
А действительно, что делать с этой парочкой? С одной стороны, очень любопытно досмотреть их фильм