– А я – Сергей Волков, – сказал я вежливо. – Я только год как оборотень. Даже меньше.
– Не прибедняйся, – проворчал этот Филимон Иваныч. – Вижу, резвый парень. Как будто я не видел, как ты сквозь запертые ворота проник! И зайца нашего чуть не придушил. Кстати, ты не смотри, что он смирно сидит. А ну как он тоже убыстрится да и сам щелбана тебе впаяет? Бронзовым-то пальцем?
На мгновение мне показалось, что бронзовый заяц выставил вверх один палец вместо двух. Глупость, конечно. Он сидел, как истукан, и только косые глаза таращил.
– Это вы сейчас пошутили? – спросил я. – Смешно.
– А ты не шибко смейся. «Медного всадника» читал в своей школе? Думаешь, Пушкин всю эту историю из головы придумал, про ожившую статую? А вот и нет. Легкомысленный был сочинитель, а вранья не любил.
Да, оборотень-пенсионер был далеко не прост. Я пытался понять, сколько ему лет, и никак не мог определить.
– И не угадаешь, – отозвался этот Филимон Иваныч. – По правде говоря, я и сам запамятовал. Лет на полсотни могу и ошибиться. Но потрудись всё же ответить: зачем ты в нашу крепость явился? Подослал кто? Или сам сподобился?
– Ну как бы почти случайно, – опять соврал я. – Шел мимо. А у вас тут даже ворота закрыты.
– Любопытство сгубило кошку, – важно процитировал старик. – Впрочем, к волчатам-оборотням это не относится. А ворота закрыли известно почему: нынешние градоначальники распорядились. Им сейчас туристы без надобности, они сами у нас укрыться хотят.
– От черного тумана?
– Ну да. Чуют, что жареным запахло. А здесь у нас стены крепкие, места много. Вода вокруг. Мы же как-никак на острове… тьма не скоро сюда доберется… да и обиженные сограждане тоже.
– Вот как, – протянул я.
– Именно так. Его величество Петр Алексеевич знал, где крепость построить. Пригодилось, и не раз. Ты думаешь, этот туман из преисподней впервые поднимается? Ничуть не бывало. Вот, к примеру, уже на моей памяти… сто с лишним лет назад, после мировой войны… вот так же тьма сгустилась, полезла изо всех щелей, заполонила столицу, – Филимон Иванович нахмурил густые брови и вправду стал похож на филина. – И началась великая смута, каких давно не было. Повылазили кликуши, завопили наперебой: мол, зло правит миром… губит без возврата… ну да, иначе и не скажешь. Видел, как это бывает?
Я кивнул.
– Тогда что я тебе рассказываю… беда вот в чем, юноша: теперь и на нас свалилось это проклятье. И снова как снег на голову. А нас, истинных Смотрителей, осталось совсем мало…
Филимон Иваныч оперся на свой зонтик и встал.
– Пойдем со мной, волчонок, – сказал он. – Мы тебя давно ждем. Но ты и об этом знаешь, иначе бы сюда не пришел… не так ли?
– Кто это – мы? – спросил я. – Вас тут много?
– Хитрый какой. Все тебе расскажи. Сейчас познакомлю тебя кое с кем… персона важная. Да не робей, он тебя не съест. И вот что: давай-ка с тобой включим малую скорость, из виду скроемся, чтобы ваша доблестная полиция зря шашками не махала… ага, вот так.
Важный человек ждал нас на берегу, на гранитной пристани у Невских ворот. Стоял к нам спиной и смотрел из-под руки на широкую реку, на чаек, на проплывающий мимо полицейский катер.
Потом повернулся к нам. Не узнать его было трудно.
Император Петр был точь-в-точь таким, как рисуют на портретах. Высоченным, усатым, в длинном зеленом кафтане с золотыми пуговицами, в треуголке и в ботфортах. Было бы правильнее всего решить, что это актер для селфи – но я уже достаточно знал нашу фантастическую жизнь, чтобы понять: он вполне может оказаться реальным царем, хоть тот и умер триста лет назад, и удивляться тут нечему. К тому же актеры обычно бывают пониже и попроще, и от их сапог не пахнет за версту дубленой кожей.
Немного поразмыслив, я решил, что призраку в принципе все равно, в каком виде перед нами предстать, но царь – он на то и царь, чтобы уделять внимание внешним эффектам.
– А ты не рассуждай, умник, – строго сказал мне Петр. – Которые рассуждали – во-он там у меня содержались. В камерах Трубецкого бастиона.
Мы с Филимоном Иванычем переглянулись.
– Не серчайте, ваше величество, – сказал филин-оборотень. – Нынешние дети – они смелые. Гордые. Сами ведь таких любите.
– Было бы чем гордиться, – проворчал император.
– Воистину, гордыня – смертный грех, – подтвердил Филимон Иваныч. – К тому же перед лицом государя следует вид иметь подобающий. Ты ведь, юноша, стоишь сейчас перед самым первым Смотрителем этого города! А вернее сказать, и всей матушки-России!
– Бери больше! Тогда вся Европа перед нами раскланивалась. Шведа лупили в хвост и в гриву… впрочем, весёлый был швед, приятно вспомнить. Теперь и сверхлюди уже не те. Иной рядится львом, а порода-то лисья…
Я вспомнил бодрого Антона Оскаровича и его удивительный кабинет на вершине хрустальной башни. Я мог не раскрывать рта. Император и так все понял. Сурово взглянул на меня исподлобья:
– Да. Нынче другие времена, и Смотрители другие. И только зло то же самое. И ужас. И смерть.
Сказав так, он отвернулся и обратился лицом к Неве. Это было с его стороны не очень-то вежливо, но на царей не обижаются.
– Так он на самом деле умер или нет? – тихонько спросил я у Филимона Иваныча.
– Тут дело тонкое, – отвечал он. – Смотритель первого ранга не может покинуть свой пост. Поэтому… попробуй-ка уяснить, хоть это и непросто… триста лет назад преставился его величество император Петр Алексеевич. И похоронен в царской усыпальнице, чин по чину. Но как Старший Смотритель – он жив. Свой город по-прежнему охраняет. И являться время от времени может, вот как сейчас. Пусть кой-кому из нынешних это и не нравится, – тут он нехорошо прищурился. – Да только куда им до него. Он ведь у нас из оборотней старого призыва. Одно слово – орёл!
– Вот верно говоришь, – оглянулся на него Петр. – Орёл. Я бы даже сказал – буревестник…
Он щелкнул пальцами. Я удивился: прямо у понтона-пристани из ниоткуда возникла немаленькая деревянная лодка с мачтой и диковинным парусом – но пустая, без команды. Точно такую я видел в Военно-морском музее, на экскурсии в шестом классе. Лодка покачивалась у причала и словно ждала пассажиров, осталось только парус поднять. Высокая корма была покрыта красивой резьбой и позолотой. Выглядело это совершенно по-сказочному.
– Пойдем-ка прокатимся, Сергей Волков, – пригласил царь. – Раз уж ты у меня в гостях.
Я с опаской посмотрел вниз. Лодка терлась бортом о резиновые покрышки. Она даже не была привязана, но и уплывать не спешила. Эта лодка была себе на уме.
– Да ты не дрейфь, – добавил проницательный Филимон Иваныч. – Петр Алексеевич морское дело знает. Не потонем.
– Не сегодня, – заметил император.
Бот плыл по Неве, рассекая волны тупым носом, и время от времени нас троих окатывало брызгами. Пахло морем, смолой и мокрыми канатами. Порой невидимая команда ошибалась с маневром, и парус полоскался на ветру, а гик4 угрожающе болтался туда-сюда, грозя огреть нас по башке. Тогда император сердито топорщил усы и налегал на румпель, выправляя курс. Я зябко втягивал голову в плечи. К этому винтажному волшебству было трудно привыкнуть.
Украдкой я вытащил телефон. Сеть не ловилась. Филимон Иваныч взглянул на меня строго:
– Ты туда не подглядывай. У нас тут, как говорится, и астрал зачищен… чтобы никто не подслушивал. И никто ни о чем не нашептывал.
И правда, вот уже с час в моей голове не звучали ничьи голоса. Я принадлежал сам себе. Это было приятно.
Император невесело улыбнулся.
– Да, здесь мы в безопасности, – сказал он. – Тьма наступает с окраин, но нам она не страшна. Мы – в сердце моего Петербурга. Здесь я первый строитель и первый Смотритель. Чтоб ты знал, мальчик: никто из врагов никогда не входил в мою крепость, никто и не войдет. Ты-то ведь не враг?
Порыв ветра налетел и чуть не опрокинул тяжелый бот – от неожиданности я скатился на самое дно и там ухватился за какую-то веревку.
– Приводись, ч-черт, – непонятно скомандовал царь. Матросы-невидимки слегка отпустили парус, и стало спокойнее. Но и лодка потеряла ход.
Я выполз со дна наверх, прислонился к борту и огляделся.
Мы подплывали к Зимнему дворцу. Солнечные блики плясали на воде. Вся широкая Нева от моста до моста была свободна. Прогулочные теплоходы жались к причалам: сегодня был не лучший день для экскурсий.
Вот полицейский катер с мигалками несколько заторможенно проследовал обратно в сторону залива, не обратив на нас никакого внимания.
– Ишь, разъездились, – сказал про это Филимон Иваныч. – Чуют неладное. Только ведь все впустую.
– Ты прав, – отвечал Петр. – Полиция против этого зла не поможет.
– А что поможет? – спросил я.
– Вера в победу, мой мальчик. Отвага и твердость духа. Только это нам и осталось. Конечно, если ты не трус и предатель…
Наверно, я побледнел. А император взглянул на меня со всей строгостью:
– Теперь признайся наконец, Сергей Волков, кто тебя послал и зачем? Не тот ли сумасшедший паяц, что примерял давеча царскую корону, дабы меня позлить? Король Флориан – так он себя называл, если я не ошибаюсь? Пришлось немного остудить его пыл. Но, как видим, он не угомонился?
– Он хотел говорить с вами, – сказал я.
– Могу себе представить. Но вот хочу ли я говорить с ним?
– Он просил передать: у него к вам есть предложение.
– Руки и сердца? Ах он, старый проказник.
– Он готов встретиться, где скажете, – терпеливо продолжал я. – В любое время.
– Здесь и сейчас? Согласен. Чего тянуть-то.
Я подумал, что он опять шутит, но царь был серьезен. Он вытащил из кармана короткую медную подзорную трубу и смотрел на эрмитажную пристань. Но и невооруженным глазом я видел стоявшую там знакомую долговязую фигуру. Поодаль на набережной дежурил длинный черный внедорожник господина Смирре.