Вместо ответа Гройль выругался не по-русски. Я посмотрел на него с опаской.
– Чего пялишься? – он шагнул ко мне и грубо схватил за руку. – Не в цирке! А ну, поехали домой.
И он зашагал к своей машине. Водитель Леха поспешил следом. Мне ничего не оставалось, как пойти за ними.
Ну да. Ничего другого не оставалось.
Отворив дверцу, я все же обернулся. Император смотрел мне вслед и загадочно улыбался. Филимон Иваныч приподнял свой зонтик, будто салютовал. Затем оба – вместе с их волшебной лодкой – растворились в воздухе.
Глава 8. Беглецы
Мы вернулись на базу в Костяной Бор только к вечеру. Пока ехали по просеке через лес, меня чуть не стошнило в этом чертовом джипе. Я был совершенно измотан. Забрался в свой вагончик и проспал часов до двух следующего дня.
Когда я проснулся, на столе лежала записка:
Не спи, герой, а то замерзнешь.
Уезжаю по делам. Пока развлекайся. Далеко не уходи. Вернусь, поговорим как следует.
Будь здоров. Ты мне пригодишься. Теперь уже скоро.
Доктор Флориан
Над последней фразой я призадумался. Правда, ненадолго.
В дверь постучались. Я открыл. На ступеньках переминался мой помощник Дан. В мятой куртке и спортивных штанах, но красиво причесанный. Даник Алешковский был не так прост, хотя и старался изо всех сил выглядеть гопником.
– Прости, что разбудил, командир, – сказал он. – У меня хорошая новость. А может, плохая, не знаю. У нас в лагере новенькая. Очень симпатичная. Со всеми уже перезнакомилась.
За его спиной что-то происходило. Пока я спал, девочки развели костер на поляне и, кажется, затеяли пить чай из медного чайника, как когда-то в Чернолесье.
Рыженькая девчонка у костра обернулась, и я узнал Лизу.
Она смотрела в мою сторону. Потом опустила голову. Другие девочки стали что-то ей говорить, смеясь и толкаясь, и она отвечала тем же.
– Мы знакомы, – сказал я, чтоб Дан не сильно гордился.
– Понял. Сорян. В общем, у нее такой реальный самоходный дом на колесах, не то, что наши прицепы. С местом для водителя и душевой кабиной. Я подумал: даже если ты оборотень, хорошо иметь папашу-олигарха…
Он рассказывал еще что-то, я слушал вполуха. Интересно, думал я, как Антону Оскаровичу удалось затащить гордую Лизу в наше логово?
– Такое дело, командир, – начал Дан смущенно. – Не хочу, чтоб меня за крысу держали. Но я узнал тут кое-что. Федор с этой Лизой собирается всерьез замутить. Очень хочет. Да и другие пацаны тоже хотели бы.
Ага, подумал я. Теперь он ждет, что же я сделаю. И они все ждут.
– Ты хочешь узнать, не забыл ли я, что эта тема в лагере запрещена? – спросил я.
– Ну-у…
– Ты хочешь мне напомнить, что в «Эдельвейсе» только я решаю, что кому можно, а что нельзя?
– Конечно, только ты, командир.
– Или ты хочешь, чтоб я тебе тоже разрешил… всякое такое?
– Да, – выпалил Дан.
– Вот я кому-то хвост оборву, – пригрозил я. – Насмотрелись в Питере порнухи.
Потом я вспомнил, что и сам стою перед ним в одних трусах. И чуть не рассмеялся.
– Ладно. Свободен, – сказал я.
Он ушел. Я не торопясь помылся. Натянул джинсы и свежую футболку. Почему-то мне вспомнилось, как у Германа в усадьбе ручной ворон Карл то и дело садился мне на плечо и своими когтями так продирал ткань рубашки, что ее приходилось выбрасывать. «Жрать», – командовал ворон. А иной раз приносил в клюве что-нибудь съестное… как в далеком детстве.
Что они там делают без меня, подумал я с неожиданной грустью. Но тут же эта мысль улетучилась, будто внезапно включилась блокировка моей памяти. Несколько минут я размышлял, почему так происходит, но потом забыл и об этом. Зато жрать действительно захотелось.
Я разогрел в микроволновке сосиски. Налил в кружку кофе из кофе-машины. Ел и вспоминал про наш последний завтрак с кузиной Вероникой. Если вы помните, с ней мы тоже как-то глупо попрощались. Но иногда обменивались сообщениями. Ее ответы звучали странно, что на нее было непохоже. Вероятно, ее полоумный друг Маркес сидел рядом и слушал, что она мне отвечает.
Вы видите: сейчас я рассказываю о чем угодно. Только не о том, почему я не спешил объясняться с рыженькой девушкой, что сидела там, у костра. И наверняка думала обо мне. То есть, почему наверняка?
Я знал, о чем она думает.
Мне не требовалось даже получать сообщения на телефон. В дверь снова постучали.
– Открыто, – сказал я, отложив вилку.
Лиза стояла на пороге. Я забыл сказать: тем утром на ней не было ни готского плаща, ни алой банданы. Она была одета в длинную холщовую рубашку с пуговичками, совсем как у тех колдуний в Черном Лесу. Уж не знаю, кто ее надоумил сделать так, чтобы при виде ее платья мое сердце забилось часто-часто, но случилось именно это.
– Привет, – сказала Лиза.
Я не двинулся с места и даже не ответил. Только облизнул губы.
– Ты извини, что я вот так, – сказала Лиза. – Мы с отцом решили… что мне надо сюда приехать.
Я ничего не понимал.
– А что случилось? – спросил я.
– Ну… отец просил тебе передать… что ты в опасности. Это он так сказал.
– Антон Оскарович так сказал?
– Да. По большому секрету от доктора Флориана. И он попросил меня за тобой присматривать. Сказал, что теперь очередь принцессы… спасать своего принца…
– От чего спасать?
– Флориан что-то задумал. Что-то плохое для тебя. Что-то страшное. Отец не знает точно. Но он же хитрый, он все заранее чувствует. Это у нас… семейное.
– Я понимаю. Но мы же обо всем договорились с Флорианом… ну, то есть… я же ему нужен?
– Отец про это тоже помнит. Он сказал, что каждый договор надо читать очень внимательно, перед тем как подписывать. Особенно то, что написано в конце мелкими буквами.
– А что мне делать, твой папа не сказал?
– Уходить отсюда.
– Это он так сказал? Или ты?
Как вы знаете, рыжие быстро краснеют. Но и бледнеют быстро. Вот и Лиза сделалась вдруг бледной, и я знал, почему. Потому что она не могла мне соврать. Хотя и хотела.
– Это я, – сказала она. – Мне вообще все это не нравится. Я не хочу здесь быть, с этими волками. Не хочу больше быть оборотнем. Не хочу, чтобы ты им был.
– Почему, – спросил я. – Это же круто. Разве нет?
– Нет. Я ненавижу эту тьму. Ненавижу, что мы такими стали. Мы превращаемся в чудовищ. Таких же, как они. Как все взрослые. Ты разве не видишь?
– А я думал, тебе нравится, – сказал я. – У тебя даже бандана была с черепами.
– Это я надела, чтобы ты оценил. Никогда не любила чернуху.
Я пожал плечами:
– Думаешь, я люблю? Но вспомни Кромешных. Если темныша не убить, он убьет тебя.
– Они не виноваты. Они уже не могут выбирать, какими им быть. А мы можем.
Я слушал и удивлялся. Лиза как будто стала гораздо взрослее за те дни, что мы с ней не виделись. Взрослее и умнее.
Умнее меня.
Вдруг я понял, что отчаянно хочу с ней помириться. И чтобы все стало как раньше. Только не знаю, с чего начать.
– Хочешь кофе? – спросил я. – И сосиски еще остались. Очень вкусные.
(Со мной бы такое сработало).
– Не надо, – сказала Лиза, оглянувшись на дверь. – Я пойду. Иначе все подумают, что я…
– Ты можешь наплевать на то, что они подумают, – ответил я жестко. – Здесь я решаю.
– Тебе так только кажется. Они тебя не послушают. Они тебя ненавидят. Если бы не директор, они бы тебя порвали на куски.
Мне было досадно, что она так говорит. Но обижаться на правду не имело смысла.
– А ты? – спросил я. – Ты меня тоже ненавидишь?
Она смешно наморщила нос:
– Я пыталась. У меня не получилось.
Я шагнул было к ней, но Лиза покачала головой:
– Не надо… в «Эдельвейсе» и без меня много девчонок… ты сперва разберись, что тебе важнее.
– Ты о чем вообще? – всполошился я. – У нас же с ними ничего…
Она даже не захотела знать, вру я или нет, хотя вру я всегда неумело, и спалить меня не составляет никакого труда, тем более что я часто выгляжу виноватым, даже если ни в чем не виноват. Пока я краснел, дверь за ней захлопнулась.
Я долго размышлял над тем, что делать дальше. И ничего не придумал.
Ближе к вечеру зачем-то отправился в лес, хотя директор и запретил. А может, именно поэтому.
Я шел по просеке и слушал перекличку птиц. Им-то, птицам, было до меня все равно. У них были дела поважнее наших. Кажется, они искали себе подружек и заранее строили гнезда.
А я вот даже и не знал, чего я ищу.
Теперь я понимал, почему Гройль выбрал для лагеря именно этот глухой и мрачный лес. Тьма здесь не рассеивалась никогда. Даже днем она клубилась под высокими разлапистыми елками. Протекала ручейками по оврагам. Если бы, конечно, нашелся кто-то, кто мог это видеть. Но лес был пуст.
Точнее, не совсем так.
Костяной Бор был наполнен людьми. Только мертвыми. Лишенными имен и забытыми.
Я уже умел это чувствовать. Уроки Флориана Штарка, выпускника таинственной школы «Анненэрбе», не прошли даром.
Мертвые были везде. Все они погибли давно, в последнюю мировую войну. Окопы, где они нашли свою смерть, давно сравнялись с землей. Их винтовки заржавели и рассыпались в прах. Сквозь их кости проросли корни громадных елок и сосен.
Но их тени оставались здесь. Куда им было деться? Никто не принес цветов на их могилы ни разу за все эти долгие годы – только скромные ландыши по весне расцветали на полянах. Если их и искали, то где-то далеко отсюда. Историки потеряли их след, и даже черные копатели прошли мимо. Им просто не повезло. И еще что-то чувствовал я, но пока не мог идентифицировать. Что-то нехорошее.
«Измена, – как будто в ответ зажглось в моей голове. – Нас считают предателями. Но мы же не такие».
«А какие вы?» – чуть не спросил я вслух.
Остановился. Прислонился спиной к толстому стволу березы. Это было спонтанным движением, но принесло сумасшедший результат. Клянусь, я изобрел это сам.