Лиза помотала головой. Лиходей поднес гильзу к губам вертикально, как зажигалку. Резко дунул. Раздался противный свист.
– На, держи, – сказал он. – Вот так просигналишь, все наши солдаты и поднимутся.
– Прямо сейчас?
– Да когда скажешь. Когда помощь нужна будет, тогда и позови. Мы и за тыщу верст услышим.
Лиза вертела гильзу в руках.
– Так что вы, ребята, про нас не забывайте, – сказал лейтенант Лиходей. – Мы ждать сигнала будем. Все наши бойцы. Мы еще всем покажем, кто был изменник, кто нет… – тут он как-то совсем не по-мертвецки сверкнул глазами. – А Флёрику Старкевичу горячий привет передайте, если доведется встретиться. И скажите, что мы ему еще одну тёмную запросто обеспечим. За нами не заржавеет.
Он учтиво пожал Лизе руку (я удивился). Меня просто приобнял по-дружески. Пошел прочь в свой лес и скрылся между соснами.
Лиза дождалась, пока он отойдет подальше. Повернулась ко мне и сказала важно:
– Должна же быть у принца с принцессой своя армия.
В сиреневом сумраке я нашел ее ладошку и сжал в своей ладони.
– Ой, что это там, – сказал я.
– Как что? Волшебный артефакт, – сказала Лиза. – Обожаю фэнтези.
И она спрятала позеленевшую гильзу в кармашек джинсов.
Мы возвращались в лагерь вдвоем, держась за руки. Ну да, перед этим случилось много волшебного, но подробностей я вам не расскажу, хотя, наверно, вам больше всего хотелось бы их знать.
Мы помирились. Этого достаточно.
Вместо всяких красивостей я приведу вам скучную справку о том, как ведут себя молодые оборотни, если один влюбляется в другого. Самое время, вы не находите?
Ну да, они гоняются по темнеющему лесу, не разбирая дороги, и прыгают, и валяются на мокрой траве, и отдыхают рядышком, прижавшись друг к другу, и все это им ужасно нравится. Но им этого мало. Пусть и не сразу, но они понимают, что им хочется заниматься тем же, чем занимаются в таких случаях люди. Тем же… и так же. То есть по-настоящему.
Чаще всего им это запрещают. Ведь по-человечески они еще дети.
Прошлым летом я, смущаясь, спросил об этом у своего деда Германа. Кстати, он не стал поднимать меня на смех.
«Твой отец заинтересовался тем же вопросом лет в шестнадцать», – сообщил он.
«А чего так позд…» – спросил я, но остановился и слегка покраснел.
«Ну не всем же быть сверхбыстрыми. Матвей все больше историей увлекался, а не девчонками».
«А как же мама?» – спросил я.
«Ну, это другое. У них была такая школьная любовь. Ночные разговоры по телефону… стихи, песни, белые розы…»
Я вспомнил старый розовый куст в нашем дворе.
«Но ведь отец был оборотнем, – сказал я. – А мама нет».
«И что тебя удивляет?»
«Значит, оборотни размножаются… как люди?»
«По-другому и не получается, – ответил Герман совершенно серьезно. – Иначе бы мы давно вымерли. Потому что не смогли бы найти себе пару. Нас мало. И не так-то просто закадрить девчонку-оборотня, да так, чтобы ты ей тоже понравился. Знаешь, какие они кусачие?»
«Знаю», – сболтнул я, не подумав.
«Поэтому с человеческими девчонками у оборотней даже лучше выходит. И детишки получаются прекрасные, пусть даже и полукровки. Ген оборотня, чтоб ты знал, доминантный… рано или поздно он проявляется. Ты сам – лучшее тому доказательство».
Тогда я спросил набрался наглости и спросил о самом важном:
«Скажи, дед… а вот когда в первый раз… у нас с девочками все сразу нормально получается?»
Герман отвесил мне легкий подзатыльник. Но потом сказал почти совсем серьезно:
– Это смотря что нормальным считать. Свой-то первый раз я… почти и не запомнил, – тут его глаза хитро блеснули. – Но ничего. Справился. А вот Матвей все как-то стеснялся. Робел. Не знал, с чего начать. А потом в десятом классе в Питер поехал на каникулы. Там всему и научился».
«Как это научился? Сам?»
«Нет, конечно. Сам… только джойстик сломаешь. И не надо на меня так смотреть. Как у нас говорят: один в поле не воет. Понятное дело, помогли добрые люди… точнее, одна милая девица. Зато уж помогла так помогла, хе-хе».
«А что, так можно было?»
Тогда мы только посмеялись. Но теперь вспомнил об этом разговоре. Даже как-то слишком живо.
Мы шли по заросшей просеке, вглядываясь в сумрак. Идти на двух ногах по темному лесу нелегко, зато можно быть совсем рядом, и касаться локтями, и держать друг друга за руки. Ни волки, ни лисы так не умеют.
До лагеря осталось пройти минут десять, и тут Лиза споткнулась о сосновый корень и схватилась за мое плечо, чтобы не упасть. В ответ я обнял ее за пояс, повыше ремешка джинсов, там, где задралась футболка. Это был как будто взрыв мозга, и дрожь пробежала по всему моему телу – но и по ее телу тоже, и я такого не ожидал и даже испугался. Никто не запрещает оборотням знать, что чувствует другой, и это даже не надо пересказывать глупыми человеческими словами, и это удивительно и совсем не стыдно.
И еще: практически невозможно чувствовать что-то другое, когда тебя обнимают за шею и целуют так нежно, как тебе даже и не снилось.
Кажется, я сейчас признался, что мне это снилось?
Ну да. Снилось довольно часто. Уже года три.
– Но мы не можем… сейчас, – прошептала Лиза, уткнувшись холодным носом в мою щеку.
– Ну почему…
– Не знаю… нельзя. Увидеть могут.
– Кто?
– Эти…
Я не стал над ней смеяться. Я представил любопытных призраков, которые высовываются из-под болотных кочек и комментируют происходящее. По-русски и по-немецки. В их скучной жизни наш спектакль стал бы хитом.
– Тогда… на лапки, – предложил я.
Мы обернулись зверями и, не сговариваясь, метнулись в сторону лагеря. И остановились только возле ее домика.
В следующий момент мы оказались на двух ногах.
Лиза взялась за ручку двери. Я стоял на лесенке ступенькой ниже. Нужно было просто войти, но она отчего-то медлила.
– Ты меня любишь? – спросила она.
– Очень.
– Ты меня не бросишь? – спросила она.
Я помотал головой.
– А потом… мы сбежим отсюда вместе?
Главное будет не потом, а сейчас, думал я, и чуть не сказал это вслух, но не успел.
Из темноты меня окликнули:
– Ты так-то не спеши, командир. Базар есть.
Я оглянулся.
Ну конечно. В пяти шагах стоят сразу четверо самых борзых парней из «Эдельвейса». Главарь у них, понятное дело, перекачанный Федор Базлаев. Но и сильно культурный Даник Алешковский тоже с ними.
Это старый добрый бунт на корабле. Сейчас они попытаются низложить своего командира.
– Что за тема, поясни? – спрашиваю я скорее по традиции.
– Парни давно хотели с нашей новенькой познакомиться, – Федор поднимает глаза на Лизу. – Ты ведь не против?
– Добавляйтесь в чат, – предлагаю я.
– Аргумент не катит. Делиться надо, – угрожающе говорит кто-то за широкой спиной Федора.
– А как насчет того, чтобы пойти нахрен из «Эдельвейса»? – интересуюсь я.
– Это мы походу сами решим, кто куда пойдет, – обещает Федор. – И кому ствол разрешено носить, а кому не очень.
Я вспоминаю: короткое помповое ружье с пистолетной рукояткой так и осталось лежать на моей койке в жилом вагончике. Я решил, что неудобно гулять с ним по лесу. Это была фатальная ошибка.
– Спрячься в будку, – прошу я Лизу, стараясь, чтобы это звучало как можно шутливее.
Она распахивает дверь и тянет меня за руку, но я не слушаюсь.
– Жди меня внутри, – говорю я вполголоса. – Пожалуйста. Все будет хорошо. Помнишь нашу заброшку? Скоро я приду… и освобожу принцессу…
Я спускаюсь с крылечка на траву. Мягко ступаю им навстречу. Я смотрю им прямо в глаза – волки так не умеют. Я слышу, о чем они думают. И я даже с ними согласен. Я согласен с тем, что они боятся. Они знают, что я самый быстрый зверь в стае. У них нет шансов ни по отдельности, ни вместе.
Поэтому нет. Сейчас мы не будем оборачиваться сверхволками. Будем драться руками и ногами, по-пацански.
До первой крови?
До первой смерти?
– Правильно понимаешь, – цедит Федор.
– Тогда приблудных отгони. Я так понял, у тебя ко мне вопросы. Другие пусть отдохнут.
– Окей. Всем стоять…
Мы двое включаем локальный гиперрежим, как тогда, в рыцарском зале. Теперь неподвижные фигуры окружают нас по периметру, но не делают попыток вмешаться. Они могут так стоять неограниченно долго. Их время остановилось, зато мы движемся с бешеной скоростью.
Хотя друг для друга мы выглядим спокойными. Даже расслабленными.
Так начинается любая драка. Чем сверхоборотни лучше городских гопников? Ну, то есть, конечно, лучше.
– С[…]ка, ты уже задрал, баран озабоченный, – говорю я Федору, пока никто не слышит. – В последний раз предупреждаю. Уходишь из лагеря прямо сейчас. И я тебя не трогаю.
– К тебе то же предложение, командир. То есть ты уже нихрена не командир. Оставляешь мне лисичку… обещаю обходиться с ней бережно… а сам исчезаешь. Директору скажу, что ты сам так решил. Претензий не будет.
– Уверен? – усмехаюсь я.
– У доктора Флориана нет любимчиков, – важно говорит Федя.
Ах, вот оно что. Идиотина Федор тоже надеется стать избранным. Ну, вперед. Если получится. Если хватит сме…
Он бьет меня ладонью в лоб, и у меня темнеет в глазах. Я отлетаю в сторону. Я знаю: так бьют, чтобы не повредить костяшки пальцев. Федор еще не привык сражаться на гиперскорости и боится сломать руку.
У меня получается не упасть. Перед глазами все плывет. Это плохо. Я стою, шатаясь, и гляжу куда-то мимо цели. Это очень плохо.
Федор делает шаг назад, не сводя с меня взгляда. Теперь он попробовал гиперскорость и больше не боится. Он будет бить в полную силу. Он уверен, что это последний удар, после чего я выпилюсь из этой реальности.
Он делает мощный разбег. Нападает на меня, вытянув тапку вперед, как недоделанный каратист. Я уворачиваюсь и в падении бью кроссовкой в коленную чашечку его опорной ноги. Хррусть!
Это адски жестоко. Так получают самые страшные открытые переломы. По правилам футбола за такие удары дисквалифицируют на всю жизнь. Но у нас тут борьба без правил.