– Как мой дед в Чернолесье? – спросил я.
– Примерно. Только у нас здесь масштаб побольше… и этаж повыше. Высоко сидим, далеко глядим.
– Ну, допустим, – сказал я недоверчиво. – И что вы собираетесь с этим делать? С чёрным туманом?
– В том-то и дело: никто не знает, – развел руками Антон Оскарович. – Указаний сверху пока не было. Да и видим-то эту дрянь одни мы. Даже муниципальные власти не особо в курсе. Простой народ – тот вообще ни сном, ни духом. Народ только чувствует: что-то не так. Новости не читаешь? А то бы знал, сколько людей из Питера за последний месяц сбежало. Без объяснения причин. Просто так, говорят, что-то в голову стукнуло: пора валить. А которым не на что уезжать, так те в депрессию впадают. Сидят по домам, на улицу боятся выйти. Особенно на окраинах. Страшно, говорят, страшно!
– Ну, мы не на окраине живем, – напомнил я. – В коттедже. От вас недалеко.
– Ах, да. Конечно. Твоя тётка хорошее наследство получила. Но ведь и до вас эта дрянь запросто может доползти. И что ты тогда делать будешь?
– К деду уеду на каникулы, – предположил я. – В Беларусь.
Антон Оскарович засопел недовольно:
– Какой быстрый. А скажи-ка ты мне, друг любезный: вот ты сбежишь, а моя девчонка одна останется, вся в депрессии? Ишь он, герой! Поматросил – и бросил, как раньше говорили?
– Да у нас ничего… – начал было я, но он показал мне кулак:
– Ничего и не будет. Рано вам еще… хвостом махать. Уж за этим я прослежу. А теперь слушай сюда. Мне для своей дочки ничего не жалко, поэтому никуда ты не денешься. Будешь и дальше при ней неотступно. Будешь ее развлекать. От бешеных собак защищать. От потных одноклассников. И от любых других удивительных тварей. Словом, от всех, от кого понадобится… в эти непростые времена. Считай, что я тебя взял на работу.
Тут я не нашел ничего умнее, как спросить:
– Почему меня?
– Может, прикажешь мне это дело Лехе-водителю поручить? У него своих охломонов двое. И потом, если уж Лиза тебя выбрала, то… будет так, как она скажет.
– Значит, это Лиза меня выбрала?
Антон Оскарович Смирре отчего-то стал серьезным. Глотнул кофе. Поднял на меня глаза и произнес веско:
– Нет. Тебя выбрал я.
– За что?
Он поставил чашку на столик, прямо на нерусскую газету. И продолжил очень тихо:
– За то, что ты смог дикому псу в один миг перегрызть глотку. Даже я так не умею. Это могут только сверхволки, и то не все. Ты нам нужен, Серый. И ты будешь с нами, хочешь ты того или нет.
Я уронил свою чашку на штаны. В штанах стало горячо, и я скривился от боли.
– Не шипи, не гусь, – сказал мне Антон Оскарович. – До свадьбы заживет, если не расчёсывать… держи вот свежий «Файненшнл», подотри за собой, а то все кресло загадил. И нечего так на меня смотреть. То ли ещё будет…
Лиза ждала меня за дверью.
– Вы договорились? – спросила она. – Нет, правда? Договорились?
– Сделка на миллион, – отозвался я, прикрывая кофейное пятно газетой. – Я теперь твой охранник. И развлекатель.
Она без лишних слов бросилась мне на шею. Для этого ей пришлось слегка подпрыгнуть, а мне – отбросить газету на пол. Иначе мне пришлось бы обнимать эту девчонку одной рукой, что неудобно.
– А чего у тебя штаны мокрые? – развеселилась Лиза. – От радости?
– Не дождешься. Слезай с меня. Нам вообще сказали – вести себя прилично.
– Сегодня не считается, – возразила она. – А потом, мы ничего и не…
Дверь кабинета приоткрылась.
– Ничего-то ничего, – послышалось оттуда. – Да ничего хорошего. Ну-ка быстро домой. Алексей ждет вас на парковке.
И дверь захлопнулась.
Не-ет, на парковку мы не пошли. Как-то не сговариваясь направились к автобусной остановке, прямо напротив башни. Держались при этом за руки.
Я попробую объяснить.
Я очень устал быть сверхчеловеком, пусть даже никто об этом и не подозревает. Я устал молчать и скрываться. Устал верить одному себе. И когда девчонка вешается мне на шею, я не могу оставаться бесчувственным.
И плевать на ее важного папашу. Нет, это не вы меня выбрали. Это я выбрал вас.
Первым подошел автобус до Зеленогорска. Мы переглянулись и забрались внутрь.
За окнами пролетали сосны, ёлки и синие километровые знаки. Нам хотелось ехать долго, все равно куда, чтобы хоть немножко успокоиться.
– Ты действительно рисуешь мои портреты в тетрадках? – вспомнил я. – Надеюсь, похоже?
Лиза расстегнула рюкзак.
Я бы не сказал, что у нее был сногшибательный талант художника. Но профиль можно было узнать. Дурацкая чёлка и затылок с вихрами. И немного высокомерная улыбка. Ну да, подумал я. Странный парень, который никого не замечает. Твой токсичный друг.
– Погоди… а это кто? – заинтересовался я.
Она прикрыла последний рисунок ладошкой. Специально для того, чтобы я отвёл ее руку и все-таки посмотрел.
Цветными карандашами там были нарисованы волк и лисичка. Нос к носу. Будто целовались.
Лиза захлопнула тетрадку. Повернулась ко мне.
У нее был холодный нос и горячие губы. Я не знаю, почему так бывает, но мне это нравилось.
– Совсем стыд потеряли, – раздался дребезжащий старушечий голос откуда-то сзади. – Скоро в детском саду размножаться начнут.
– Весеннее обострение, – согласился другой голос.
– Тэ-эк, граждане, – вклинился еще один. – Тут дело серьезное. Ихние родители вообще в курсе, чем они тут занимаются? К примеру, девочке сколько лет? Может, сразу в полицию позвонить?
Тут я все-таки не выдержал. Поднялся с кресла и посмотрел на них на всех с ненавистью.
Я снова чувствовал силу. Я мог бы заставить их всех замолчать. Всего лишь войти на секунду в гиперрежим и надеть вон той старухе на голову ее же собственную тележку на колесах. Жирному доносчику – запихать в глотку банку из-под пива. А тому умнику, который прогундосил что-то про весеннее обострение – оторвать острый язык.
И всё же я не сделал ничего.
Наверно, стал взрослее.
– Выходим, – сказал я Лизе. И нажал красную кнопку на поручне.
Водитель поглядел в зеркало, покачал головой и перестроился в правый ряд. Здесь не было никакой остановки, но для нас сделали исключение.
Это было своевременно. Я ведь мог и передумать.
Мы спрыгнули на обочину, и автобус умчался.
Тропинка петляла среди деревьев. Под ногами хрустели сосновые шишки. На холме Лиза скинула с плеч рюкзак, зачем-то взобралась на толстенный сосновый корень и прислонилась спиной к стволу. Теперь она могла смотреть на меня сверху вниз. Вероятно, я должен был влезть туда же, к ней. Но я не спешил.
– Ну что же ты? – спросила она и смешно потянула воздух носом. – Чего ты ждёшь?
Я улыбнулся. И тоже сбросил рюкзак на песок. Сразу вслед за этим она отлепилась от дерева, словно готовилась к прыжку, и что-то прошептала, неотрывно глядя на меня. «Wexen, hexen…» – начал было и я, но это уже не потребовалось. Её заклинания хватило на двоих.
Лисичка взмахнула красивым рыжим хвостом и прыгнула мне навстречу. Я не устоял на лапах, и мы покатились с холма, мигом извалявшись в хвое и шишках. Не успел я опомниться и отряхнуться, как лисичка лизнула меня в нос и на всякий случай отпрыгнула в сторону. Я заметил на ее лапах черные чулочки, а на груди белую манишку: это выглядело очень элегантно. Я не мог похвастать таким костюмом, я был просто серый.
– Серенький, – беззвучно позвала Лиза. – Беги за мной…
Что вам рассказать об этом? Что способны понять вы, люди? Ну да, было сказочно. Ярко. Представьте себе цветной сон из вашего детства, но такой, в котором вы можете вытворять всё, что угодно, не боясь проснуться. Думаю, всем тинейджерам во всех странах снятся одинаковые сны. Даже если они – сверхволки. Или волшебные рыжие лисы.
Правда, не у всех сны сбываются. Так повезло только нам.
И не надо мне напоминать про мангу. Я видел там что-то про волков и лис-оборотней, но сразу же закрыл и не стал смотреть дальше. Не то чтобы это было слишком личное (или неприличное), а просто слишком дурацкое. Человеческие художники никогда не смогут описать, что чувствует зверь, который может стать человеком. У оборотня здесь преимущество. Жаль, что мы редко записываем наши истории.
Вы бы читали и завидовали.
Короче, мы с Лизой носились по этому лесу на гиперскорости, чтобы не тратить зря время – ваше сонное человеческое время, – и очень многое успели… пока нас не выкинуло обратно из нашего волшебного цветного сна в скучную реальность.
В чёрный туман.
Я совсем забыл о нём.
Мы стояли рядом, по обыкновению держась за руки, и к нашим ногам уже подбирались языки угольно-чёрной густой дряни. Кажется, теперь мы видели это оба. Да и трудно было не видеть. Слоистый туман выползал из оврага, заросшего папоротником, неспешно обходил кусты и деревья, что встречались у него на пути, и тянулся вперед. Нет, вблизи он не был похож на дым, и горелым не пахло. Всё выглядело так, словно кто-то вынул из объемной картины мира сразу несколько громадных кусков, наподобие пазлов, и на их месте осталась полнейшая тьма. Из этой тьмы торчали стволы сосен и верхушки кустов, а над деревьями по-прежнему светило весёлое весеннее солнце, жаркое, но бессильное. Чёрный туман убивал всякий свет.
– Мне страшно, – тихонько сказала Лиза.
Я хотел сказать: «Не бойся», но у меня у самого язык словно прилип к нёбу.
Я видел это раньше. Нет: я не просто видел это раньше. Я видел это всегда.
Всё самое страшное, что я видел в свое жизни, – а его было немало, – было связано со зловещей ползучей тьмой.
Тьма – и ее подручный, ужасный вервольф по имени Гройль, он же Флориан Старкевич, директор лагеря «Эдельвейс» – да, эта чертова тьма забрала моих родителей, в одну ужасную ночь, когда мне было всего четыре года. Мой тогдашний голос записала отцовская камера в нашем старом жилом вагончике, но я не уверен, что хотел бы увидеть это видео когда-либо снова.
Тьма – и выходцы из этой тьмы, подлые выкормыши Гройля, или все они вместе – однажды убили моего деда Германа, главного Смотрителя Чернолесья, который умел превращаться и в волка, и в медведя – в кого хотел. Да, они убили его на моих глазах, и лишь неведомые боги Асгарда, жители светлого Альвхейма, смогли чудесным образом отмотать время назад и возвратить Германа обратно.