Фридрих, собиравший тем временем крестоносное войско в Бриндизи на побережье Адриатики, весьма обрадовался, когда к его армии присоединился один из его возлюбленных вассалов Людовик Тюрингский с несколькими сотнями всадников. Флот Фридриха отплыл 8 сентября 1227 года, через пару недель после отправления герцога Генриха. Своего друга Людовика Тюрингского Фридрих взял к себе на флагманский корабль. Когда же Людовика через несколько дней постиг тяжкий недуг, император приказал остановить корабль в порту Отранто. Там Людовик и почил, уйдя в землю неоплаканным, оставив о себе память только одним низменным поступком, а вот его жена, благодаря тому же деянию, стала объектом восхищения миллионов с той поры и по сей день. Предание гласит, что в годину страшного голода его жена, до глубины души тронутая страданиями людей деревушки близ их замка, просила мужа оказать им помощь. Однако Людовик, раздраженный ее неумолчными мольбами, напрочь отказался поделиться даже малой толикой запасов, хотя замок с лихвой был снабжен провизией. В отчаянии сострадательная женщина решилась пренебречь его повелениями и однажды ночью, наполнив фартук свежеиспеченными в замковой пекарне хлебами, выскользнула из боковых ворот, намереваясь оделить хлебом голодающих крестьян.
Следивший же за нею Людовик преградил ей дорогу, вопросив, что она несет в фартуке. На что супруга, напуганная мыслью о неизбежном наказании, ответствовала, что фартук ее полон роз. К счастью, Святая Дева, тронутая ее попечением о сирых и убогих, тоже взирала за ней. И когда Людовик сдернул фартук, чтобы открыть улики преступления супруги, на землю посыпались прекрасные, благоуханные розы. Вмешательство и заступничество Богоматери спасло сострадательную женщину. О жизни Людовика давным-давно позабыли, а вот его жену повседневно поминают как Святую Елизавету Венгерскую.
Сообщив о смерти Людовика Папе Григорию, Фридрих приписал, что тоже страдает от сего недуга и намерен поправить свое здоровье на водах Поццуоли, и лишь после этого выступить в крестовый поход. Мысль о том, что император будет нежиться на водах, когда ему надлежит сражаться за Крест Господень, стала последней каплей, переполнившей чашу терпения Григория, тотчас же издавшего указ об отлучении императора от церкви. Теперь Фридрих не мог отправиться в крестовый поход, даже если бы захотел, – во всяком случае, так казалось Папе, но Фридрих, придерживавшийся на сей счет иного мнения, разослал всем монархам Европы письма с оправданием его собственных деяний и сетованиями на политические амбиции и алчность папского престола. Не обращая внимания на предостережение Папы, что отлученные не смеют участвовать в крестовом походе, Фридрих собрал новый отряд клевретов и отправился в Святую Землю в июне 1228 года. Однако на сей раз его прибытие встретили отнюдь не так тепло, как он рассчитывал.
По смерти аль-Муаззама Дамасского в ноябре предыдущего года трон унаследовал его малоспособный сын ан-Насир Дауд. Более не чувствуя опасности, тревожившей его во время царствования аль-Муаззама, султан аль-Камил явно не нуждался в помощи Фридриха, чтобы возобладать над желторотым племянником. Сверх того, ушла на тот свет и королева Иоланда, а вместе с ней – и права Фридриха на титул короля Иерусалимского. Самое большее, он мог заявить собственные права как регент своего сына Конрада, законного наследника, но по законам Иерусалима и этот пост требовал утверждения Высокого Суда Иерусалима. Как обычно, Фридрих решил взять свое силком и начал с островного Кипрского королевства.
Королю Генриху I Кипрскому было всего одиннадцать лет от роду, а регентом была его мать Алиса Иерусалимская. С согласия королевы Алисы Высокий суд Иерусалима призвал ближайшего родственника короля-отрока на роль бальи-управляющего Кипра. Им оказался стареющий Иоанн д'Ибелин, государь Бейрута и самый уважаемый аристократ Святой Земли. Иоанн подоспел, дабы поприветствовать Фридриха, когда тот высадился в Лимассоле, и предоставить к услугам оного королевский дворец. Император же провозгласил, что задаст пир, на каковой пригласил Иоанна д'Ибелина вкупе с его сыновьями, а также юным королем, якобы желая познакомиться с ними получше. Хоть друзья и предупреждали Иоанна о подлой натуре хозяина, он не нашел повода отклонить приглашение и привел всех сказанных на грандиозный пир.
Как только перед гостями поставили блюда, солдаты Фридриха заступили двери, ведущие прочь из дворца, а затем начали небрежно разбредаться по пиршественному залу, пока позади каждого гостя не оказался воин с мечом наголо. Когда сие произошло, Фридрих отбросил личину гостеприимства, открыв свой истинный нрав и намерения. Под угрозой холодной стали потребовал он, чтобы Иоанн тотчас же сдал ему материковый город Бейрут, а сверх того, чтобы ему отдали все кипрские доходы, собранные за время правления отрока.
Если Фридрих рассчитывал, что Иоанн д'Ибелин склонится перед повелением императора, то его ждало разочарование. Встав со своего места, старый воин, глядя Фридриху прямо в глаза, очень недвусмысленно изложил свою позицию. Бейрут вручен ему сестрой – королевой Изабеллой Иерусалимской, и сие не дар, а ответственность. Он отстроил стены города, разрушенные мусульманами. Он укрепил город, обеспечил его гарнизоном и установил в нем христианское правление согласно законам Иерусалимского королевства. А Фридрих после смерти королевы Иоланды более не король Иерусалима и не смеет отнять город. Иоанн готов отстоять свои права на Бейрут пред Высоким Судом Иерусалима. Что же до доходов с Кипра, то подвергать сомнению его честь как управляющего – просто оскорбительно. Как только доходы собраны, он, в соответствии с законом, как и надлежит попечителю, тотчас передает их регенту – королеве Алисе. А смертные угрозы не изменят ни положения дел, ни, тем паче, законов страны.
И пока длилась эта дуэль взглядов человека великой чести и человека, лишенного чести напрочь, оба осознавали, что Фридрих взял с собой на Кипр всего три тысячи воинов – слишком уж мало, чтобы рискнуть на неприкрытые боевые действия. И тиран внезапно преобразился в резонера. Ведь государь Священной Римской империи – сюзерен Кипра, не так ли? Далее, Высокий Суд Иерусалима не имел вообще никакого законного права назначать бальи Кипра. Что же касательно Иоаннова города Бейрута, то полномочия Высокого Суда определенно простираются и туда, так что дело будет представлено ему. Сошлись только в том, что Иоанн покинет пост бальи Кипра, дабы того назначил Фридрих.
Гости ушли с пира живыми, но когда кипрские дворяне узнали о случившемся, они единодушно порешили, что Фридриха надо убить, пока он еще на Кипре. Однако рассудительный Иоанн убедил их, что сей опрометчивый шаг приведет лишь к войне, а германцы могут созвать самое большое войско на свете.
Вдобавок Фридрих послал за князем Боэмундом Антиохийским и Триполийским, повелевая тому прибыть на Кипр. Откликнувшийся на призыв Боэмунд остановился в Лимассоле, приготовившись ко встрече с императором, но тут пребывающего в благодушном настроении князя огорошили рассказом о том, как император принимает гостей. После сего князя доставили на корабль в носилках, а к Фридриху отправился гонец с известием, что Боэмунда внезапно поразил тяжкий недуг, и его везут домой умирать. Однако в открытом море Боэмунд чудесным образом исцелился, возблагодарив Господа, что в последний момент выскользнул живым из когтей коварного монарха.
Хотя рассказы о выходках императора на Кипре и могли дойти до материка, по прибытии в Акру в сентябре 1228 года его приветствовали как освободителя. Один летописец повествует, что тамплиеры простерлись пред ним ниц, а некоторые лобызали его колени. Впрочем, судя по всему, их преклонение было продиктовано более политическими резонами, нежели страстью. Вседержец выказал тевтонским рыцарям великую благосклонность, одарив их золотом и землями, и вполне вероятно, что храмовники жаждали причаститься милостей императора.
А Папа Григорий в Риме впал в гнев, узнав, что Фридрих пренебрег папским повелением воздержаться от крестового похода, и за сей проступок снова предал его анафеме. В Акру полетели письма, предписывавшие патриарху Иерусалимскому воспретить Фридриху входить в какие-либо храмы и участвовать в каких-либо религиозных церемониях. Отдельные письма тамплиерам и госпитальерам велели им не иметь никаких дел с опальным императором, явившимся к ним в состоянии сугубого греха. Сам же Папа тем временем не жалел сил на подрыв власти Фридриха в Ломбардии и Сицилийском королевстве, пустив средства папской казны на созыв армии. Сверженный король Иерусалимский Жан де Бриенн с восторгом принял командование над сказанным войском, дабы сразиться против своего врага Фридриха на стороне церкви.
Султан аль-Камил дожидаться Фридриха не стал, надумав после смерти брата аль-Муаззама отобрать Сирию у воссевшего на трон малолетнего племянника ан-Насира Дауда. Войдя в Святую Землю, он захватил все земли от Египта до Иордана, в том числе и Иерусалим. Ан-Насир умолял другого дядю – аль-Ашрафа – прийти из Месопотамии с войском, чтобы спасти его от аль-Камила. Аль-Ашраф пришел, но отнюдь не ради спасения ан-Насира, всенародно провозгласив, что привел рать, дабы дать отпор новым христианским захватчикам, слово в слово повторив заявление, сделанное правоверным аль-Камилом. Когда же оба брата встретились с глазу на глаз под Газой, то, отбросив лицемерные лозунги, перешли к делу, охотно согласившись поделить земли юного ан-Насира между собой. Перепуганный юноша, только что постигший важный урок о родственных узах среди сильных мира сего, заперся в Дамаске, через несколько дней оказавшемся в осаде. Теперь присутствие Фридриха со своей армией стало для аль-Камила досадной помехой. Султан не мог сосредоточить свои войска под Дамаском, не ведая, как примет христианский император известие, что не получит Иерусалим, как уговорились раньше. Так что египетское войско приходилось держать в резерве на случай, если Фридриху вздумается повоевать.
Как только император подвел счет войскам, ему пришлось посмотреть горькой правде в лицо. Общим числом набралось сотен восемь рыцарей и десять тысяч солдат, но многие могут за ним не пойти. Французских дворян Кипра он настроил против себя, так что полагаться на их преданность не стоило. Закаленным бойцам тамплиеров и госпитальеров Папа очень недвусмысленно велел отмежеваться от государя. Да и вряд ли имеет смысл пересчитывать итальянских солдат, потрясенных громовыми проповедями па