Христианнейшему королю было еще невдомек, что всего через три дня после его выступления египетский султан скончался. Не ведали о том и подданные самого султана, поскольку в Каире разыгралось диковинное и нелепое действо. Любимая жена султана Айюба – армянка Шаджар ад-Дурр («Жемчужные брызги») – прекрасно знала, какое замешательство и неурядицы всегда сеет смерть восточного властелина, каковые в годину заморского нашествия могут навлечь на державу погибель, и в сговоре со старшим евнухом утаила кончину султана, строго-настрого запретив кому бы то ни было входить в его покои. Наловчившись в подделке подписи покойного владыки, они издали его именем указ, назначавший эмира Фахр ад-Дина главнокомандующим и наместником султана вплоть до того часа, пока последний не оправится от недуга. Сей же документ удостоверял, что законным наследником трона будет султанов сын Тураншах. Сам Тураншах в то время пребывал весьма далеко, в долине Евфрата, посему к нему тайно отправили гонцов сообщить о смерти отца и понудить поторопиться в Каир. Долго скрывать труп было невозможно, и слухи о кончине султана все-таки просочились, но к тому времени Фахр ад-Дин и Шаджар ад-Дурр уже крепко держали правительство в руках, а Тураншах поспешал во дворец.
Дорога от Дамьетты до Мансуры длиной в шестьдесят шесть километров пролегала по восточному берегу Нила, но ее пересекали десятки проток самой разной величины. Самая широкая из них – Бахр ас-Сагир, преграждала подступы к Мансуре. Фахр ад-Дин расположил главные силы своего войска по ту сторону сего широкого потока, но при том послал небольшие отряды кавалерии досаждать христианам во время переправы через мелкие протоки, каковые можно преодолеть вброд. Тамплиеры, цепко державшиеся за право идти головной заставой, вступали в одну кавалеристскую схватку за другой, без труда рассеивая мусульманских всадников.
Седьмого декабря христианской армии предстояло переправиться через более широкую протоку, нежели обычно, и тут на нее налетел весьма крупный отряд египетских кавалеристов. Обычная стычка переросла в сражение. Крестоносцы одержали верх, но опьяненные победой тамплиеры, преследуя удирающих египтян, заехали чересчур далеко и вдруг оказались в окружении. Им пришлось с боем прокладывать себе путь обратно к христианскому войску, но король лишь слегка пожурил сих самоотверженных рыцарей, сражавшихся за него с таким пылом.
Две недели спустя крестоносцы добрались до широко раскинувшегося Бахр ас-Сагира. Противоборствующие армии выстроились вдоль берегов, глядя друг на друга и время от времени осыпая противника бранью. Полтора месяца они лишь переглядывались да перекрикивались. Однажды отряд египетских всадников сумел переправиться через Нил на ладьях и зайти к христианам в тыл, но Карл д'Анжу быстро отбил их нападение.
Переговорив со своими саперами, Людовик решил выстроить плотину через широкую протоку. Хотя найти строительный лес было трудновато, его набрали достаточно, чтобы соорудить защитный навес для землекопов. В ответ египтяне начали бомбардировать деревянный навес из катапульт бочками с пылающей нефтью и греческим огнем. Некоторые из христианских солдат, в том числе и приставленных к тушению пожаров, сильно обгорели, но король настаивал на продолжении работ. Затем египтянам пришла в голову еще более дельная мысль: пока крестоносцы, не покладая рук, строили плотину дюйм за дюймом, орда мусульманских землекопов подкапывала противоположный берег, так что ширина протоки оставалась неизменной. «Так свершилось, что в один день они порушили все, что мы сотворили трудами трех недель, ибо едва успевали мы перегородить русло с нашей стороны, как оные расширяли поток ямищами, понарытыми с ихней». Видя тщетность своих изнурительных трудов, христиане волей-неволей вынуждены были оставить их в канун Рождества.
Описанное Жуанвилем происшествие в стане христиан, случившееся через пару дней, заслуживает упоминания тем, что демонстрирует дисциплинированность и боеготовность тамплиеров: «В светлый день Рождества мы с моими рыцарями вкушали обед в обществе Пьера д'Аваллона. Покамест же мы трапезничали, сарацины, на полном скаку ворвавшись в наш лагерь, убили нескольких бедолаг, надумавших прогуляться в поле. Все мы бросились к оружию, но как ни проворны мы были, не поспели за радушным хозяином, ибо сказанный уже покинул стан, устремившись бить сарацинов. Поспешивши за ним, мы спасли его от супостата, каковой поверг сказанного на землю. Затем отнесли оного обратно в стан вместе с его братом мессиром де Валем. Тамплиеры же, явившиеся по тревоге, прикрывали наш отход славно и доблестно».
С мертвой точки удалось сдвинуться благодаря местному коптскому христианину. Запросив в уплату пятьсот золотых византинов, он показал крестоносцам брод через Бахр ас-Сагир, находившийся значительно восточнее и потому невидимый из стана мусульман. Решили, что головная застава переправится через протоку ночью, при свете луны, и будет удерживать позиции, пока христианские саперы не наведут понтонный мост для переправы главных сил. В головную заставу отрядили рыцарей графа д'Артуа и англичан под командованием графа Вильгельма Солсбери, а в авангарде выступили сотни три конных тамплиеров под началом Великого Магистра де Соннака. Во главе же всего отряда поставили королевского брата графа д'Артуа.
Хотя глубина была немалой, а опора весьма ненадежной, им удалось мало-помалу перебраться на другой берег. К счастью, этот участок протоки был укрыт от посторонних взоров, и никакого сопротивления они не встретили. Полученный ими приказ весьма недвусмысленно предписывал рассыпаться веером и защищать переправу армии и ни в коем случае не переходить в атаку без особого на то приказа короля. Однако граф д'Артуа, пренебрегая наказом брата, распорядился немедленно предпринять внезапную атаку на лагерь египтян. Великий Магистр де Соннак напомнил ему о полученном приказании, да и граф Солсбери поддержал Великого Магистра, увещевая командира дождаться подхода остальных сил. Граф же в ответ обвинил английского полководца в том, что тот прячется за природной трусостью своей нации, а Великого Магистра выбранил за робость. В результате оба нехотя и сердито все-таки последовали за ним.
Поначалу казалось, что граф д'Артуа оказался прав: египтяне только-только восстали ото сна, настроившись на очередной день, заполненный скукой ожидания, и нападение крестоносцев оказалось для них полнейшей неожиданностью. Воины даже не успевали натянуть доспехи или оседлать коней, когда их настигали разящие клинки. Эмиру Фахр ад-Дину, только что принявшему ванну, как раз красили седую бороду хной в темно-рыжий цвет, когда он услыхал звон оружия. Вскочив в седло даже без доспехов, он устремился прямо в гущу тамплиеров. Они же зарубили его, даже не догадываясь, что сразили египетского главнокомандующего.
Многие из египтян, сумевших ускользнуть в поле, устремились в сторону города-крепости Мансура, находившегося в каких-то пяти километрах от них. То была единственная могучая крепость, отделявшая крестоносцев от Каира, и Робер д'Артуа вознамерился взять ее. Египетская армия разбежалась, и граф уже предвкушал возможность выиграть войну прямо сейчас. И снова граф Солсбери вкупе с Великим Магистром увещевал предводителя дождаться главных сил. Крепость – отнюдь не палаточный городок в открытом поле. Всаднику не одолеть стены в шестнадцать с половиной метров высотой. Он же, как и прежде, на их советы ответил бранью, поношениями и обвинениями в трусости. Робер уязвил гордость стареющего Великого Магистра, поглядевшего ему в глаза и ответствовавшего: «Страх тамплиерам неведом. Мы пойдем с вами, но знайте: обратно никто из нас уже не вернется». В последний момент уже казалось, что разум может возобладать, когда дюжина только что переправившихся вброд рыцарей доставила ясный приказ короля ни в коем случае не продолжать наступление, но Робер д'Артуа, окрыленный победой, проникся непомерным самомнением и вознамерился покорить Мансуру, что бы -там ни твердил король.
Никто еще не знал, что командование над Мансурой принял мамелюк Бейбарс. Первым делом, он отрядил людей собрать разбегающихся египтян в стены города. Правильно рассудив, что крестоносцы решат тотчас же штурмовать Мансуру, он обратил город в западню, приказав оставить ворота открытыми, чтобы заманить крестоносцев в узкие улочки, предназначенные для вьючных животных, а не для повозок. Главную улицу, ведущую от ворот к цитадели, оставили завлекательно пустынной. В самом конце улицы притаился отряд кавалеристов, чтобы перегородить ее, когда настанет час, а боковые улочки Бейбарс перекрыл пехотой и кавалерией. Гражданскому же населению он повелел сносить бревна, камни и тяжелую мебель на крыши домов вдоль улицы, где христиан ждала ловушка.
Бейбарс как в воду глядел. Все разыгралось, как он и рассчитывал: не в силах устоять перед магнетическим притяжением распахнутых ворот, крестоносцы въехали в город. Пришпорив коней, они стрелой метнулись вперед, пока никто из горожан не надумал закрыть ворота. Галопом устремившись по главной улице, они вдруг натолкнулись на мощное сопротивление мусульман. Христиане, сбившиеся в тесном проходе, буквально сидели друг у друга на головах, так что проку от копий не было никакого. Они могли бы пустить в ход мечи и секиры – если бы только добрались до недруга. Рыцари, выскользнувшие из давки в боковые улочки, оказались в ловушке и там.
Потом сверху обрушился град метательных снарядов, а крестоносцам было нипочем не добраться до людей, обрушивающих на их головы камни и тяжелые балки. Вслед за тем лучники и арбалетчики начали осыпать их с крыш стрелами и арбалетными болтами. Рухнувшие кони увлекали седоков за собой, обрекая на смерть под копытами обезумевших, мечущихся в панике лошадей. Крестоносцев избивали, как животных на скотобойне.
Когда пало уже немало христиан, Бейбарс пустил на них пеших воинов. Робер д'Артуа с группой своих вассалов вломился в дом, чтобы забаррикадироваться в нем, но всех их без труда перебили мусульмане, влезшие в двери и окна.