Монгольская конница, пустив в ход тактику стремительного натиска и устрашения, вселявшую ужас повсеместно, успешно покорила территорию Сирии, но в Египте в распоряжении Калауна находилось самое многочисленное население во всем исламском мире. Созвав рать, неисчислимо превосходившую войско монголов, он выступил на защиту своего царства. Вкупе его кавалерия и пехота являли собой крупнейшее воинство на Ближнем Востоке, и сугубо численный перевес неприятеля вынудил монголов отступить в Ирак. Чтобы отобрать у султана-мамелюка хоть часть Сирии, Палестины или Египта, монголам требовалось не в пример большее войско.
Между тем монгольские источники подкреплений порядком иссякли: империя Чингисхана раскололась, распавшись на удельные улусы под властью сыновей и внуков великого хана, – у каждого имелись собственные предпочтения и устремления. Хан Хубилай, могущественнейший из всех, мало-помалу проникся древней китайской культурой, став искренним буддистом. Хан Золотой Орды – так стали называть монголов-кипчаков – склонился к исламу, и еще до конца года официально провозгласил, что и сам, и его род стали мусульманами. Как таковой, он не только отказался выступить на стороне персидских монголов против египетских мамелюков, но и стал их потенциальным противником. Так что персидским монголам под началом ильхана Абаги оставалось полагаться только на себя, но зато они могли воззвать к своим вассальным христианским державам Армении и Грузии, а также к некоторой части турков-сельджуков. Боэмунд Триполийский присягнул на верность Абаге, но в его распоряжении войск почти не имелось. Посему крупной военной помощи надлежало искать только в союзе с католиками крестоносных держав, в том числе и с военными орденами. И Абага снарядил послов в Акру.
Монгольские эмиссары растолковали баронам и великим магистрам, что в будущем 1281 году ильхан Абага намерен послать все свое войско – могучую армию в сто тысяч человек – в Сирию, ставя себе конечной целью завоевание Египта. В благодарность же за помощь крестоносцев людьми и припасами Абага ручался, что в числе наград будет и все изначальное Иерусалимское королевство. Все упования крестовых походов сбудутся.
У католиков по-прежнему не было ни единой власти, ни единого мнения. Внутренние дрязги настолько их раскололи, что они даже не могли рассмотреть предложения монголов. Роберто де Сен-Северино получил строжайший наказ Карла д'Анжу поддерживать дружеские отношения с султаном Калауном, так что в ответ на просьбу эмиссаров он пустил в ход все рычаги, имевшиеся в его распоряжении, чтобы только им помешать. Послы Абаги возвращались в унынии и недоумении, наверняка понимая только одно: на помощь крестоносцев ильхану рассчитывать не приходится. Ничуть не больше преуспели и послы монголов, отправленные прямиком к Папе и ведущим монархам Европы.
Калаун же, прекрасно осведомленный своими соглядатаями о монгольской дипломатической инициативе, вслед за монгольской депутацией заслал в Акру свою, предложившую десятилетнее перемирие, распространявшееся и на тамплиеров с госпитальерами. Предложение встретило полнейшую поддержку Роберто де Сен-Северино, в своем радении дошедшего до того, чтобы сыграть роль осведомителя Калауна в стане христиан. С глазу на глаз несколько египетских посланников советовали крестоносцам не бросаться очертя голову на соглашения с Калауном, потому что уже зреет заговор с целью свергнуть султана. И даже назвали имена. Тогда Роберто да Сан-Северино стремглав ринулся упредить Калауна, успевшего вовремя схватить и казнить заговорщиков, тем самым удержавшись на троне.
Получив заверения Роберто, что предложенное перемирие потрафит Карлу д'Анжу, Великий Магистр Вильям де Боже подписал сказанное от имени ордена тамплиеров в мае 1281 года. Великий Магистр госпитальеров тоже поставил свою подпись, а через пару недель после него – и Боэмунд. Калаун ликовал, что своими дипломатическими ухищрениями обезопасил в грядущей монгольской войне свой западный фланг от всякой угрозы со стороны христиан. А пока шли переговоры, Калаун перебросил свое войско из Египта, основав ставку в Дамаске. И приготовился дать бой.
К сентябрю монгольская армия наконец собралась и выступила в Сирию. Военный альянс так и не набрал сотни тысяч людей, на которую рассчитывал Абага, но все же дал солидное воинство в пятьдесят тысяч монголов при поддержке тридцати тысяч христиан из Армении и Грузии, занявших место на правом фланге монгольской армии. Все очень удивились, когда к ним присоединился отряд рыцарей-госпитальеров из Маргата, решивших закрыть глаза на мирный договор, подписанный их Великим Магистром в Акре.
В конце октября 1281 года Калаун выступил навстречу монголам, сойдясь с ними близ города Хомс, километрах в восьмидесяти от побережья между Тортозой и Триполи, и сам возглавил центр мусульманского воинства. Ему противостоял брат ильхана Абаги, главнокомандующий монгольской рати Мангу-Тимур. Когда две рати схлестнулись, тяжелые христианские рыцари на правом фланге монголов сокрушили левый фланг мусульман; не выдержав, конница противника бежала с поля боя. Ликующие христиане устремились вдогонку за удирающим врагом, даже не заметив, что совсем оторвались от главных сил армии. Перегруппировавшись километров за девять от поля сечи, они устроили привал – видимо, пребывая в заблуждении, что все монгольское воинство бьется столь же доблестно. Так бы оно и было, да только в схватке Мангу-Тимур получил серьезное ранение и запаниковал, потребовав, чтобы немалый отряд его телохранителей сопроводил его с поля боя. Увидев, что они отступают, точно так же запаниковала вся монгольская армия, вскоре обратившаяся в беспорядочное бегство.
Больше всего урона войску приносит не рукопашная схватка лицом к лицу, а стычка лицом к спине, когда спасающихся бегством воинов разят сзади. Монголов настигали мусульманские копья, мечи и секиры, оставив вымощенную монгольскими трупами дорогу до самого Евфрата. Успокоенные, вроде бы победившие армянские и грузинские христиане вдруг остались в полнейшем одиночестве, нежданно-негаданно оказавшись в западне. Пока главные силы мусульман преследовали монголов в северо-восточном направлении, христиане с боями пробивались на северо-запад. Роберто да Сан-Северино самолично явился ко двору султана Калауна с дарами, дабы выразить восхищение решительной победой египтян, полагая, что сие угодно его повелителю Карлу д'Анжу. Роберто было и невдомек, что всего через пару месяцев никому не будет ни малейшего дела до пожеланий Карла д'Анжу.
Унизительное поражение в битве при Хомсе потрясло ильхана Абагу до глубины души. Впав в черную меланхолию, он спустя пару недель скончался. На трон взошел его брат Текудар, поправ права Аргуна, сына Абаги. И хотя мать его была христианкой-несторианкой, а отец отличался полнейшей веротерпимостью, на Текудара сильнейшее впечатление произвело учение Пророка Магомета. Провозгласив, что решил принять ислам, он заодно отрекся и от монгольского титула ильхана Текудара, так что с сего дня и впредь его надлежало именовать султаном Ахмедом. Ему еще предстояло пожалеть, что подданные не поспешили последовать его примеру в своих религиозных предпочтениях.
Когда враждебные мамелюки разгромили дружественных монголов, крестоносцы Святой Земли не пожалели сил на улаживание внутренних разногласий. Тамплиеры поладили с Триполи – настолько, что им вновь дозволили отстроить и укомплектовать свою ставку в этом городе; наверное, именно поэтому они столь неодобрительно отнеслись к новому плану Гвидо Джебельского, ни йоту не растратившего своей лютой ненависти к Боэмунду Триполийскому, каковой отвечал ему столь же пылкой взаимностью.
В январе 1282 года Гвидо вздумалось разрешить конфликт, схватив Боэмунда ночью в его же собственном дворце. Вместе с двумя братьями и группой друзей Гвидо под покровом тьмы пробрался в город, после чего заговорщики встретились в доме тамплиеров. Впрочем, им там отнюдь не обрадовались, попросив удалиться. Когда же те двинулись через город к дворцу Боэмунда, поднялась тревога. Гвидо вместе с соратниками поспешил в находившуюся неподалеку ставку госпитальеров и укрылся в башне, где его и осадила стража Боэмунда. Голод и жажда со временем без труда выгнали бы их оттуда, но тут вступились госпитальеры, упросившие Боэмунда обещать, что Гвидо с товарищами получит свободу, если сдастся. Однако как только враги попали к нему в руки, Боэмунд ничтоже сумняшеся слово нарушил. Приспешников Гвидо швырнули в казематы, где выкололи им глаза, после чего отвели спотыкающихся, истекающих кровью заговорщиков к семьям в Джебель. А Гвидо, двух его родных и одного двоюродного братьев подвергли публичному наказанию – закопали по шею во рву, обратив их глаза к солнцу, и покинули умирать от жажды. А заодно подстрекали горожан швырять в торчащие из земли головы чем попало, что наверняка ускорило их смерть.
Тем часом на Сицилии подпольное движение против французского засилья настолько окрепло, что заговорщики решились перейти к действиям. Всю зиму напролет разъезжали агенты по всему островному королевству, звено за звеном проверяя мощную тайную организацию мелкопоместного дворянства и зажиточнейших крестьян. Уговорились и о дате выступления по некоему сигналу, так и оставшемуся неведомым, но сработавшему на славу. Вечером 30 марта 1282 года они восстали единым фронтом, полностью вырезав оккупационные французские гарнизоны вместе с офицерами и чиновниками. Эта резня вошла в историю под названием Сицилийской Всенощной (Vespers). (Если некоторые итальянские историки правы в своих оценках, что тайное общество, стоявшее за этим мятежом, развилось в сицилийскую мафию, ее средневековые корни помогают постичь, почему организованная преступность приобрела совершенно феодальную организационную структуру.)
Могучий альянс между Карлом д'Анжу и папством, выстроенный с таким радением и с такими затратами, попросту рухнул. Альянс, опорожнивший казну римской церкви, не дал ровным счетом ничего. Как только вести долетели до Испании, король Педро III Арагонский тотчас поднял армию, чтобы захватить власть над Сицилией. Войско в Италии, собранное Карлом для вторжения в Византию и истощившее его казну, теперь понадобилось ему, чтобы попытаться вновь подчинить себе сицилийское королевство. Но теперь он остался без средств передвижения для этой армии, когда арагонский флот разбил сицилийский флот Карла в Мессинском проливе, а затем направился на север, чтобы уничтожить его итальянский флот в Неаполитанском заливе. Племянник Карла Филипп III Французский попытался подавить зло в корне, вторгшись в Арагон, но войска Педро III серьезно потрепали его армию. Папа решил использовать сильнейшее оружие духовной власти, официально отлучив короля Педро от церкви, но не добился этим ровным счетом ничего. Узрев в низвержении Карла предвестье упадка его союзников-венецианцев, Генуя с удвоенной энергией ринулась в войну против соперничающей республики.