Вдохновение – это пища для жизни.
И мы так его жаждем, так в нем нуждаемся…что, когда осознаем, что голодаем, и этот вкус впервые касается языка, мы оказываемся способны на гениальные свершения.
Песня, фильм, роман – единственная фраза или фрагмент – мы узнаем это в одно мгновение. Сначала мы неподвижны в темноте, а затем оказываемся выброшенными на яркое солнце. Свежие и сфокусированные.
Грейсон был таким вкусом для меня. Он мой прорыв. Я жаждала его обещания гениальности, и эта гениальность разрушила мой мир, подарив мне сестру, о существовании которой я даже не подозревала.
– Синтия, – перебиваю я. – Мне очень жаль, но я только что получила сообщение. Это срочно. Нам нужно перенести прием.
Она вздрагивает, но потом приходит в себя.
– Конечно, доктор Нобл. Я понимаю.
Я провожаю ее из офиса, снова извиняюсь, а затем захлопываю и запираю дверь. Я наваливаюсь на дверь, пока собираюсь с силами. Затем я делаю звонок.
Агент Нельсон отвечает после второго гудка.
– Ты получила мое сообщение.
– Да.
Время, кажется, остановилось, пока я жду ответ.
Затем:
– Мия Прескотт.
Я закрываю глаза, чтобы сосредоточиться на его голосе, ни на что не отвлекаясь.
– По останкам судмедэкспертиза установила, что ей было от шестнадцати до восемнадцати лет. Состояние разложения указывает на то, что она умерла где-то двадцать лет назад. Но все это ты уже знаешь.
Я знала. Я достаточно восстановила память, чтобы поверить, что у меня есть сестра. Тот факт, что она существует... что у нее – что у нас – есть имя, делает это неопровержимым.
– У меня есть команда, которая общается с семьями жертв, – продолжает Нельсон. – Я поручил паре агентов сосредоточиться в первую очередь на Мии.
Я ценю, что он называет ее по имени.
– Спасибо. Ты знаешь что-нибудь еще?
Он откашливается.
– Быстрый поиск по имени дал результат. Но…
– Нельсон, пожалуйста, – говорю я. – Ты знаешь, что я могу справиться с этим, и у меня есть достаточный уровень доступа, чтобы самой раздобыть информацию…
– Я знаю, – отвечает он. – Я хотел сделать это лично, но я благодарен, что ты сначала спросила меня. Хорошо. Мия Прескотт была объявлена мертвой после обнаружения тел Жаклин и Филиппа Прескоттов. Их выбросило на берег реки Огайо недалеко от Цинциннати. Предполагалось, что двое их детей, Мия и Лидия, тоже утонули, но их тела так и не были обнаружены.
Все вокруг взрывается при звуке имени.
Лидия.
– Сестра Жаклин упорно продолжала искать детей, пока не заболела раком яичников и не умерла через пять лет после сестры.
У меня была тетя.
– Лондон, – выдыхает он мое имя. – Почему бы нам не встретиться. Я могу дать тебе копии отчетов. Нам не стоит говорить об этом по телефону.
– Хорошо, – просто отвечаю я.
– Классно. Супер. Дай мне пару часов.
Я заканчиваю разговор и засовываю телефон в карман куртки.
Лондон Нобл.
Лидия Прескотт.
Два мира сталкиваются, и внезапно каждый факт, который я когда-либо знала, ставится под сомнение. Как будто обложку моей жизни сорвали, и я уже не знаю, что скрывается под ней.
Я иду к столу. Встав перед ним, я смотрю на бумаги, папки, кофейные чашки. Провожу руками по столешнице. Содержимое с приятным грохотом падает на пол.
Раздается стук в дверь.
– Лондон? Все в порядке?
Упершись ладонями в край стола, я падаю в кресло.
– Все в порядке, Лейси.
Момент неуверенного молчания, затем звук удаляющихся шагов.
Я закрываю глаза. Я неделями спрашивала агента Нельсона о подвижках в деле, но не получала никаких новостей. Затем в Рокленде происходит второе убийство – всего в нескольких часах езды отсюда – и у него появляются ответы для меня.
Ответы, которые приведут меня в Холлоуз и уведут отсюда.
Как удобно.
Возможно, Нельсон и ФБР считают, что я в опасности. Или они думают, что я мешаю расследованию. В любом случае, я должна остаться в городе, чтобы удостовериться, что ловушка, которую мы с Грейсоном расставили для подражателя, сработает. То есть, если подражатель действительно находится в штате Мэн.
Я смотрю на Дали, висящего на стене офиса. За произведением искусства скрываются часы обширных исследований, личных заключений и открытий. Все мои исследования по делу Грейсона. Я вела своего рода дневник – мои мысли о человеке, а также убийце.
Мои записи служат более важной цели, но они расставляют все по полочкам и также вызывают зернышко сомнения. Даже без подражателя Грейсон должен развиваться. С его интеллектом и опытом убийцы его методология должна прогрессировать.
А не деградировать.
Ненавижу сомнения. Я пытаюсь подавить их, но не могу избавиться от мысли, что расстроена его поведением. Более того, я сама ступаю в неизвестные воды. Мы ступаем на неизведанную территорию, и я должен продолжать подвергать сомнению этот процесс, иначе могу утонуть.
Один из нас должен держать все под контролем.
Я нажимаю на интерком и говорю Лейси, чтобы она забронировала билет на рейс до Миссисипи.
Глава 39
ОБРАТНАЯ СТОРОНА
ГРЕЙСОН
Запах алкоголя и сигарет наполняет вечерний воздух. Эта часть городской гавани напоминает мне ливневую канализацию. Грязную, сырую и кишащую отходами. У каждого красивого города есть обратная сторона.
В уютном районе, где я вырос, рядами стояли теплицы. Не всякое зло происходит в подвале. Иногда, чтобы добраться до воды, копать приходится довольно глубоко. Глубина как раз достаточная, чтобы оборудовать специальную комнату, где ваши крики никто не услышит, а солнце из теплицы никогда до вас не доберется.
Запах грязи и удобрений всегда вызывает теплые воспоминания о моем втором доме. За эти годы у моих надзирателей было много детей. Иногда целых пятеро детей одновременно делили сырую темную комнату. Наверное, поэтому я не возражал против одиночного заключения. Я не люблю быть в толпе, окруженный людьми. Мы были злой Семейкой Брейди11. У нас были мать и отец, и правила.
Правила были крайне важны.
Правила были подкреплены страхом.
Правила так глубоко укоренились, врезались в мой мозг, что после первого года в неволе мой юный ум поверил, что они правят миром. Так оно и работало: вот почему вообще существовала жизнь на земле. Чтобы служить этим правилам и моим правителям.
У каждого ребенка была цель. И никто не нарушал правил. Мои похитители не были неразумными деревенщинами или работягами. Они были умны, хитры и искусны в манипуляциях.
Я полагаю, именно там я всему научился.
Для меня манипуляции – вторая натура. Лондон достаточно легко это поняла. Я помню тот первый проблеск страха в ее глазах – момент, когда она спросила, кто все контролирует.
У нее есть сила, но она все еще боится потерять контроль. Этот страх потери.
Страх. Страх. Страх. Он заставляет мир вращаться.
Когда я иду дальше в центр города, туда, где блики заходящего солнца отражаются от зданий, а шум скрывает мое присутствие, я двигаюсь вдоль затененных городских линий. Эти темные закоулки есть в каждом городе. Они делают меня невидимым. Я просто еще один человек, идущий по улице.
Я накидываю капюшон куртки на голову. Смотрю на тротуар, пока иду к входу в бар, мой пульс хаотично бьется, ускоряя кровь в венах. Это чувство сильнее страсти к охоте.
Каждый день, когда я появляюсь на улице, может стать днем, когда он найдет меня.
Специальный агент Нельсон объявил о своем присутствии, вновь обещая схватить Ангела штата Мэн. По крайней мере, так утверждается в кратком выпуске новостей. После того, как в местном отделе ФБР произошла утечка и все узнали об обнаруженном ДНК, властям пришлось сделать официальное заявление.
По пятам за Нельсоном следует детектив Фостер, возникая, везде, куда направляется агент. Фостера немного сложнее отследить, поскольку он не появляется в СМИ с такой же частотой, как ФБР.
Я толкаю двери «Убежища», бара, который часто посещает Лоусон. Трудно не чувствовать себя непобедимым, когда все сотрудники правоохранительных органов штата Мэн ищут тебя. Вот он я, мальчики. Идите и схватите меня.
Но здесь нет копов. Только группа шумных ребят из колледжа, две проститутки, несколько бородатых байкеров в коже и одинокий бармен. Несколько бездомных крутятся у бара, тоже стремясь сбежать от своей повседневной жизни.
Эклектичная смесь сломленного, забитого и скучающего. Толпа, в которой легко остаться незамеченным. Именно здесь наша цель появляется каждую ночь, сбрасывая утомительные дни, как омертвевшую кожу.
Я нахожу место в кабинке в дальнем углу. Отсюда я могу видеть вход, бар, толпу и туалет. Заказываю пиво у единственной официантки.
– Конечно, малыш, – говорит она в надежде получить чаевые побольше, после чего уходит. Но ее остекленевшие, пустые глаза показывают, что она не испытывает ко мне никакого сексуального интереса.
Однако шумные парни из колледжа не так восприимчивы, и один из них хлопает ее по заднице, когда она проходит мимо их столика, зарабатывая неистовый смех друзей.
Она игнорирует их с отработанной апатией женщины, которая видела слишком много в свои годы. Я знаю этот тип. Ее жизнь полна никотина. Каждое достижение окрашено желтым оттенком разочарования.
Сцена вызывает воспоминания о моей матери.
Ее пустые голубые глаза, остекленевшие и отстраненные. Толстая рука отчима ударяет по ее бледной щеке. Это не плохое воспоминание. Просто воспоминание. Как и любое другое воспоминание из моего детства. Все они были похожи.
Она возвращается с моей выпивкой, и на этот раз я киваю ей с сочувствием. Я уверен, что у нашего прошлого есть кое-что общее. Судя по потемневшей коже под ее глазом, которая плохо скрыта косметикой, я делаю вывод, что у нее с моей матерью больше, чем одна общая черта.
Я потягиваю пиво. Я не часто пью – мне не нравится ощущение потери контроля. Но было бы слишком подозрительно сидеть здесь без напитка в руке?