— Помнишь, во время сеанса я говорил, как мне нравится решать головоломки. Есть что-то приятное в том, чтобы собрать кусочки вместе. Я собирал их всю свою жизнь, ища тот, который положит конец моим страданиям. Ты была паззлом, Лондон. И как только я тебя увидел, то уже не мог не начать складывать кусочки. Ты создала в моей жизни неизвестную переменную, которую я должен был расшифровать. Ты была ключом.
— Ключом к чему?
Он не отвечает. Вместо этого он подходит, чтобы открыть наручники.
— Ключ к чему, Грейсон? Боже, ты понимаешь, как безумно это звучит? Я бы никогда не поставил тебе диагноз «шизофренник», но ты заставляешь меня усомниться в моих способностях как психолога.
Он удерживает мои запястья вместе. Кожа болит, крепкая хватка сковывает мои руки. Его лицо оказывается так близко к моему, что я задерживаю дыхание.
— Ты забываешь, что я попробовал тебя, — говорит он, его слова горячим шепотом обжигают мои губы. — Я был внутри тебя. Я чувствовал твои отчаяние и тоску. Боль, которую ты переживаешь, не физическая. Ты умираешь из-за наказания, которое не получала, но знаешь, что заслуживаешь его.
Я моргаю. Сердце сжимается в груди.
— Я хочу уйти. Сейчас же. Прямо сейчас, Грейсон. Отпусти меня.
Он кладет ладонь мне на щеку.
— Господи, какая ты красивая. — Затем его губы пробуют мои. Сначала медленно и неуверенно, затем все глубже он целует меня, и я приветствую это. Наши движения становятся неистовыми, когда я вкладываю все эмоции в поцелуй, умоляя его. Когда он разрывает поцелуй, я снова говорю. — Пожалуйста, отпусти меня.
Он облизывает губы, скользя взглядом по моему лицу.
— Не выйдет, док. Ты была очень, очень плохой девочкой.
Он тянет меня через сиденья. Я пинаю дверь босыми ногами, борясь с ним. Тишину ночи нарушают крики.
Когда он вытаскивает меня из машины, слышны лишь мои безумные мольбы, гуляющие среди сосен.
Глава 21
ТЕСТ
ГРЕЙСОН
Большинство из нас преследует страх перед неизвестным. Даже Лондон, с ее знаниями и умениями бросать вызов разуму, умирает от ужаса от того, что не знает, что ее ждет на другой стороне. Ее тело дрожит. Адреналин поступает в организм. Мое прикосновение стало для нее злонамеренным действием, а не утешением.
Я провожу пальцем по ее волосам, пытаясь успокоить ее. Ей нужно быть спокойной, чтобы приступить к следующей части.
Землистый запах леса смешивается с ее слабым запахом сирени, и это кажется правильным. Как будто она принадлежит этому месту. Как будто она дома.
— А сейчас я должен тебя приковать, — говорю я ей.
Она пытается сопротивляться, но мышцы ослабли. Энергия почти иссякла. Тело истощено и измучено. Если она позволит, это может стать для нее переломным моментом.
Она расслабляется напротив меня.
— Грейсон, пожалуйста. Я просто хочу зайти внутрь. Я голодна и обезвожена. Я вся в грязи. Я знаю, что ты не хочешь этого делать. Ты можешь сопротивляться этим желаниям. Ты не хочешь сделать мне больно.
Я прижимаюсь губами к ее макушке.
— Дело не только в твоем наказании. — А еще и в моем. — Как ты думаешь, почему единственный человек, к которому я испытываю чувства, оказался нарциссическим социопатом?
— Пожалуйста, — шепчет она.
Я качаю головой, отрывая ее от груди.
— Нам обоим нужно кое-что выяснить, Лондон. И существует только один способ это сделать.
Ее запястья в грязи и синяках. Под цепями виднеются темно-красные кольца засохшей крови. Я тащу ее к тонкой сосне и обвязываю цепь вокруг ствола. Ее хныканье начинает меня беспокоить.
— Ты не какая-то слабая несчастная жертва. Ты знаешь, почему ты здесь.
Она издает крик. Это крик разочарования, а не страха. Она плечом отбрасывает со лба спутанную челку.
— Когда я освобожусь… — она замолкает, в ее тоне ясно слышна угроза.
Я беру лопату и смотрю на нее.
— Я буду ждать тебя. — И втыкаю лопату в землю. — Здесь нет всего, что бы я хотел, — говорю я ей, бросая землю в кучу. — Большинство вещей я добавлял в список мысленно. Пришлось сделать некоторые исключения. Но я построил для тебя прекрасную трехмерную модель. Собственную головоломку. Твою собственную ловушку, Лондон. — Я смотрю на нее. Она дрожит у дерева, прижав колени к груди. — Не могу дождаться, когда ты ее попробуешь.
— Ты не сделаешь это, — говорит она. — Все перепуталось. Нет камеры. Я тебя знаю, Грейсон. Где страх? Где фотографии моих жертв? — Ее голос пропитан гневом. — Нет. Ты не можешь сделать это, потому что это противоречит твоим убеждениям и схеме действий.
Я останавливаюсь, чтобы посмотреть в ночное небо.
— Как я уже сказал, пришлось сделать некоторые исключения. — Я снова копаю, наслаждаясь ощущением черенка, трущегося о ладони. — За тобой тянется длинный след жертв, Лондон. Я позволю тебе самостоятельно вспомнить их лица.
— Ты садистский ублюдок, никаких жертв нет!
К тому времени, как яма вырыта, солнце начинает выглядывать из-за деревьев. Затихли сверчки. Лес спокоен, нас окружает свежий утренний воздух. Я бросаю лопату и затаскиваю деревянный ящик в только что выкопанную землю. Придется использовать ящик для перевозок. Сам по себе это не гроб, но этого будет достаточно.
Я прибиваю еще несколько досок по бокам, чтобы закрыть зазоры, затем вылезаю и становлюсь на колени перед Лондон. Она истощена. Ее одежда была покрыта грязью, а сама она дрожит. Ее голова опущена, и я кладу руки на ее щеки, чтобы посмотреть ей в глаза.
— Ты можешь положить конец нашей боли, — говорю я. Я потираю ее щеки большими пальцами, убирая следы засохших слез. — Покайся, Лондон. Освободи себя. Признай правду о том, кто ты и что сделала, и на этом все закончится.
Ее взгляд сосредотачивается на мне. Затем она плюет мне в лицо.
— Ты не мой гребаный священник.
— Отлично. — Я освобождаю ее запястья и поднимаю на ноги. — Увидимся в аду, детка.
Ее крики усиливаются, словно у нее появляется второе дыхание. Я тащу ее к ящику.
— Лондон Грейс Нобл, вы виновны в укрывательстве убийцы. Вы осквернили жертв своего отца, похоронив последнюю девушку и сохранив останки всех жертв в секрете. Вы прятались за законом, используя его как щит. Таким образом, вас ждет та же участь, что и жертв вашего отца.
— Сволочь! — Она рывком отталкивается от меня. — Ты лицемер. Ты убивал людей и хоронил их. Как и он.
— Нет. Это были не люди — они были монстрами. Девочки, которых твой отец так нагло забрал из этого мира, были невинны. Девочки, которые не прожили достаточно долго, чтобы кого-то обидеть. И все это время ты молчала о них, как о грязном секрете. Ты заслужила наказание хотя бы за это. Следует похоронить и забыть о тебе, как и о них.
Я опускаюсь и обхватываю ее за талию, перебрасывая через плечо. Она бьет меня кулаками по спине, когда я прыгаю в яму. Ее миниатюрное тело достаточно легко запереть в ящике. Я захлопываю крышку.
— Да пошел ты… — кричит она. — Ты обманул меня. Ты солгал мне. Выпусти меня! Пожалуйста. Боже, Грейсон… не делай этого.
Мои руки дрожат, когда я забиваю первый гвоздь, запирающий ее внутри.
— Я не лжец, Лондон. Я сказал тебе это еще в первый день. Пришло время встретиться со своим истинным «я» и принять его, принять обманщицу, которой ты всегда была.
Грохот превращается в приглушенные удары, когда я засыпаю ящик землей. Я засыпаю яму более чем на четверть. Этого веса достаточно, чтобы удержать ее внизу. Ее крики еле слышны, и сделав последний бросок почвы на могилу, я ложусь на свежую землю.
И жду.
Глава 22
МОГИЛА
ЛОНДОН
Я похоронена заживо.
Паника — это живое существо, обитающее со мной внутри этой гробницы — единственное в кромешной тьме, что говорит мне, что я все еще жива. Я прижимаю ладони к дереву. Мое дыхание отражается от крышки, грудь горит, когда я втягиваю воздух.
Занозы цепляются за кожу. Боль обостряет мои чувства.
Он не может позволить мне умереть.
Но я смотрела видео. Я была свидетелем того, на что пошел Грейсон, чтобы исполнить свои наказания.
Меня снова обуревает страх, и я бьюсь о дерево, отчаянно пытаясь ощутить вкус свежего воздуха.
— Помогите!
Сквозь щели в досках в рот и глаза сыпется поток грязи. Я в панике вытираю лицо. Бью локтями о ящик. Я чувствую, как боковые стенки смыкаются. Коробка сжимается, поглощая меня. Вот дерьмо. Я сильнее нажимаю на крышку, предплечья горят от напряжения.
Сверху ссыплется еще больше грязи. Я ощущаю песок между зубами и поворачиваю голову, чтобы сплюнуть. Между тревожными вдохами я слышу, как что-то ползет по ящику. Двигаясь по рыхлой грязи, пытаясь найти путь внутрь. Ожидая, пока их еда сгниет.
О Боже. Я не могу так умереть.
Бремя незавершенной жизни — тяжелый груз, давящий на мою грудь. Болезненное сжатие усиливает беспокойство, пока я не начинаю задыхаться.
Каждый быстрый, сдавленный вдох я делаю с осознанием того, что он может быть моим последним. Каждый вздох содержит все меньшее и меньшее количество жизненно важного кислорода, которого жаждут мои легкие.
Успокойся.
Я повторяю это в голове, задерживая дыхание, заставляя себя успокоиться — расслабляя каждый мускул и каждый орган, жаждущий воздуха.
Дыши.
Я делаю неглубокий вдох. Медленный и ровный. Губы дрожат. Слезы текут из уголков глаз, а тело покалывает: организм переполняет адреналин. Головокружение сменилось эйфорическим спокойствием.
Я ненадолго задерживаюсь в этом состоянии. Прислушиваюсь к медленному дыханию. Чернота — густой и бесплотный кошмар. Тонкая хлопковая паутина опутывает разум, абстрагируя от происходящего. Кажется, будто прошли часы, пока я переключалась между двумя состояниями. Паникой и покорным принятием.
По мере того, как плывут мысли, я вспоминаю все, что откладывала на потом. Невыполненные цели. Мечты. Счастье.
Вырывается слабый смешок. Я учила пациентов не стремиться к чему-то столь эфемерному и бессмысленному, как счастье — это идея, а не цель. И все же я здесь, смотрю смерти в лицо, жалея, что не была немного более легкомысленной и счастливой.