– Возможно, сменится несколько поколений, прежде чем мы узнаем обо всем, что произошло,– продолжал Сиверс.– Я исследовал срезы крысиного мозга и нашел там микроорганизмы. Они трудились над подключением новых рецепторов к определенным нервным центрам. Наши потомки, если человек все-таки выживет на Земле, вероятно, будут анализировать вещества одним прикосновением, качественно определяя состав тестовой колбой, упрятанной в пальце. Используя инфракрасный диапозон, они будут видеть теплый радиатор в темной комнате. Возможно, появятся ультрафиолетовые ощущения. Мои крысы уже чувствуют их.
Пол подошел к крысиным клеткам и посмотрел на трех серокожих животных, которые казались крупнее остальных. Отбежав к задней стенке, те внимательно следили за ним. Крысы пищали и обменивались друг с другом взглядами.
– Это третье поколение гиперов,– сказал Сиверс.– Они уже создали простейший язык. Не очень разумный по человеческим стандартам, но довольно хитрый. Они научились использовать свое сенсорное оснащение. Им известно, когда я хочу покормить всю стаю или когда хочу убить одну из них для последующего анатомирования. Думаю, причиной здесь является незначительное изменение моего эмоционального запаха. Обучение – это высокий барьер, юноша. Гипер с пальцевыми порами получает какие-то ощущения, но ему требуется долгое время для овладения их смыслом. Малыш получает визуальные образы от необученных глаз, но эти ощущения лишены смысла до тех пор, пока он не начнет ассоциировать молоко с белым цветом, мать – с формой ее лица и так далее.
– А что происходит с мозгом?– спросил его Пол.
– Почти ничего нового. Я не наблюдал больших изменений. Крысы демонстрируют развитие разума, но размеры мозга не изменяются. Интеллект, по-видимому, основан на способности воспринимать мир в терминах большего числа чувств. Идеи, концепции и аксиомы сотканы из набора воспоминаний о предыдущем сенсорном опыте. Яблоко красное, оно пахнет, оно сладко-кислое и приятное на вкус – вот ваша сенсорная идея яблока. Слепой человек без языка и вкусовых пупырышков уже не создаст такую полную идею. С другой стороны, гипер вводит в нее новые дополнения, непонятные вам. А полностью развившийся гипер – я не говорю о себе – будет наделен огромным сенсорным набором, который изменит все наши представления о людях и мире. Благодаря новым чувствам человеческий разум станет более эффективным. Хотя этому есть очевидная помеха.
Сиверс задумчиво потер подбородок.
– Инстинктивной целью паразитов является обеспечение наилучшего выживания их «хозяина» – индивидуального «хозяина». Вот, в чем смысл предостережения. Если люди объединятся в совместном труде, паразиты помогут им оформить мир и подчинить окружение. Если же человек будет сражаться с себе подобными, паразиты помогут ему выполнить эту работу. Они помогут ему уничтожить себя с потрясающей эффективностью.
– Но люди всегда работали вместе…
– В небольших племенах,– добавил ученый.– Мы обладаем групповым сознанием – но обезьянно-племенным, а не расовым.
Пожав плечами, Пол двинулся к двери. Сиверс развернулся и взглянул на него с равнодушной улыбкой.
– Теперь ты просвещен, молодой человек. Что будешь делать дальше?
Пол тряхнул головой, сбрасывая смущение.
– А что тут можно делать? Только бежать. Возможно, на дикий необитаемый остров.
Сиверс цинично поднял брови.
– Значит ты не хочешь принять свою судьбу? Ты решил остаться негипером?
– Принять болезнь? Да вы с ума сошли! Я хочу остаться здоровым!
– Вот то, о чем я говорил! Если бы ты был объективным, то подчинился бы условиям и покончил с этим раз и навсегда. Как это сделал я. Ты напоминаешь мне мартышку, которая удирает от шприца. Инъекция даст ей сыворотку и обеспечит здоровье, но игла такая острая на вид. Мартышка верещит и визжит от страха.
Пол сердито подошел к двери и остановился.
– Там наверху есть девушка… кожистая. Не могли бы вы…
– Рассказать ей об этом? Я всегда инструктирую новых гиперов. Такова одна из моих обязанностей в этом экклезиастском лепрозории. Я полагаю, она на грани безумия. Все они такие, пока не выбросят из головы идею о проклятых душах. Кто она тебе?
Ничего не ответив, Пол шагнул в коридор. Он чувствовал себя физически больным. Он ненавидел это самодовольное бульдожье лицо Сиверса – ненавидел с силой, доселе неизвестной ему. Человек, отдавший себя чуме! Так он сказал. Но правда ли это? И хотя бы что-нибудь из этого правда? Сиверс не первый, кто высказывал такие идеи. Каждый кожистый заявляет то же самое – это обычный симптом. Сиверс просто выдумал новые объяснения, подкрепляя свои заблуждения, и Пол почти поверил им. Ах, хитрец! «Ты не хочешь принять свою судьбу?» Мог бы сказать и проще: «Дай мне коснуться тебя! Скорее! Скорее!» Возвращаясь в комнату на третьем этаже, Пол вновь ощутил приступ дрожи. Ему захотелось окатить себя едким маслом. И еще ему хотелось уйти.
***
Он провел день, скитаясь в районе порта и наблюдая за группой монахов в доке, которые работали на подмостках, окружавших корпуса двух небольших морских посудин. Монахи конопатили и смолили потрескавшиеся швы, бегали по настилам с ведрами гудрона и краски. Задав несколько вопросов и узнав, какая яхта предназначалась ему, Пол отбросил все мысли о немедленном уходе.
Яхта была пятидесяти футов в длину. Стройное судно с утяжеленным финкелем, который выдавался слишком далеко для мелководной навигации. Колония нуждалась только в плоскодонных баржах для перевозки пассажиров и грузов, пребывавших с континента. Им негде было использовать эту морскую красавицу с линиями маленького эсминца. Возможно, это был полицейский катер или судно береговой охраны. На передней палубе виднелась станина орудийной установки, хотя всю боевую технику сняли давным-давно. Яхта, созданная для скорости и ветра, работала на дизельном топливе, а значит, ее можно было снарядить для долгого и удивительно прекрасного плавания.
По старой привычке Пол скитался по складам, высматривая добычу и запасы пропитания. Время от времени он встречал серокожих монахов, но те желали только одного – уклониться от встречи с негипером. Одержимость кожистых срабатывала главным образом по запаху, и дезодорант из масла помогал ему предохранять себя от страстных домоганий. Но потом на Пола напал мирянин с дикими глазами, чуть ли не до смерти напугав его среди штабелей из сложенных ящиков. Кожистый был почти в двух шагах за спиной, когда Пол услышал шарканье его подошв. Путей для отступления не было, и, охваченный неизъяснимым ужасом, он вскинул дробовик и прострелил мужчине руку. Затем, задыхаясь от страха и удирая от яростных воплей кожистого, он позорно бежал из склада.
Пылая от стыда, Пол нашел кожистого монаха и послал его позаботиться о раненом. В прошлом, когда не было возможности для бегства, он стрелял и в других жертв чумы, но ему никогда не хотелось их убивать. Пол считал, что человеческую жизнь нельзя судить по одному, пусть даже опрометчивому поступку.
– Это самооборона,– успокаивал он себя.
Но оборона против чего? Против неизбежности? Пол торопливо вернулся в монастырь и нашел Мендельхауса у входа в часовню.
– Мне лучше не ждать вашей лодки,– сказал он священнику.– Я только что стрелял в одного из ваших. Мне следует уйти, пока это не повторилось вновь.
Тонкие губы Мендельхауса сжались еще больше.
– Вы стреляли…
– Я не убил его,– поспешно ответил Пол.– Только ранил в руку. Один из братьев позаботится о нем. Простите меня, отец, но он погнался за мной…
Священник молча смотрел в сторону, по-прежнему сдерживая гнев.
– Я рад, что вы рассказали мне об этом,– произнес он тихо.– Впрочем, мы предполагали подобное. Но почему вы покинули монастырь? Здесь вам ничего не угрожает, а яхту для вас подготовят другие. Я же просил, чтобы вы оставались в своей комнате. Я не ручаюсь за вашу безопасность, если вы еще раз выйдете за пределы здания.
Его голос звучал как команда. Пол медленно кивнул и зашагал по коридору.
– Юная леди спрашивала о вас,– крикнул ему вслед священник.
Пол остановился.
– Как она?
– Думаю, что кризис миновал. Угроза инфекции приостановлена. Но состояние нервов не столь прекрасно. Она в глубокой депрессии и порою впадает в истерику.
Он замолчал, затем сказал, понизив голос:
– Центром ее истерии стали вы, молодой человек. Иногда у нее возникает идея, что она касается вас. И тогда девушка бредит и кричит, что не должна была делать этого.
Пол сердито развернулся, придумывая колкость в ответ. Но священник продолжал:
– Сиверс провел с ней беседу, а потом и психолог – одна из наших сестер. Кажется, это немного помогло. Сейчас девушка спит. Однако не знаю, как много она поняла из рассказа Сиверса. Она ошеломлена: сложные последствия боли, шока, инфекции и еще… Какое-то чувство вины, испуг, истерия, плюс другие проблемы. Морфий тоже не проясняет ум. Но хуже всего то, что она знает о вашем бегстве от нее.
– Я бегу от чумы, понятно!– закричал Пол.– От чумы, а не от Виллии!
Мендельхаус печально хмыкнул. Он отвернулся и вошел в часовню, открыв скрипучую дверь. Створки качнулись назад и захлопнулись. Пол мельком увидел освещенный свечами алтарь, деревянное распятие и море монашеских ряс, вздымавшееся над церковными скамьями в ожидании, когда священнослужитель войдет в святилище и возвестит о начале мессы. Пол вяло подумал, что сейчас воскресенье.
Он вернулся в главный коридор и вдруг понял, что идет к Виллии. Дверь в ее палату была приоткрыта. Пол резко остановился, боясь, что она увидит его. Через секунду он сделал шаг и заметил темную массу ее волос, разбросанных по подушке. Одна из сестер расчесала их и разложила, как темные волны, блестевшие при свете свечи. Виллия спала. Свеча на миг испугала Пола, наведя на мысль о смертном ложе и таинстве рока. Но рядом лежал журнал с загнутой страницей – очевидно, кто-то недавно читал ей вслух.
Он стоял в дверях, наблюдая за медленными колебаниями ее груди. Свежая, юная, стройная – даже в этом грубом хлопчатобумажном платье, которое они ей дали. Даже с этой голубовато-белой бледностью кожи, которая вскоре станет такой же серой, как облачное небо зимних сумерек. Ее рот слегка раздвинулся, и он отступил на шаг. Но губы застыли, сверкая влагой и обнажая ровные белые зубы. Тонко очерченное лицо утопало в подушке. А потом ее челюсти вдруг сжались.