– В ближайшие несколько дней мы вас не отпустим! – сказала ему Лоранс.
– И хотел бы остаться, да не могу, – отвечал маркиз. – Если бы события не отдалили нас друг от друга – вам случалось преодолевать куда большие расстояния, нежели то, что разделяет наши дома, – вы, мое дорогое дитя, знали бы, что у меня есть дочки, невестки, внучки и внуки и все мое семейство переполошится, если я не вернусь сегодня же вечером. А это значит, что мне предстоит проехать еще восемнадцать лье.
– У вас неплохие лошади, – заметил маркиз де Симёз.
– Да, но я уже успел побывать в Труа: ездил туда вчера по делу.
После неизбежных расспросов о семье, о супруге маркиза и обо всех тех мелочах, справляться о которых велит этикет, хотя в действительности они никого не волнуют, г-н дʼОтсер утвердился во мнении, что г-н Шаржбёф приехал, чтобы призвать своих молодых родственников к осторожности. Со слов маркиза, времена изменились и никто не может предсказать, какая участь уготована императору.
– Он станет богом! – воскликнула Лоранс.
Благообразный старик заговорил о том, что нужно мириться и уступать. Услышав, что эти соображения высказываются куда более настойчиво и уверенно, нежели он когда-либо позволял себе, излагая свои доктрины, г-н дʼОтсер чуть ли не с мольбой воззрился на сыновей.
– И вы согласны служить этому человеку? – спросил у маркиза де Шаржбёфа маркиз де Симёз.
– Согласен, если этого потребуют интересы моей семьи.
Наконец старик в весьма туманных выражениях намекнул на грядущие опасности; когда же Лоранс попросила его говорить яснее, маркиз предложил молодым людям забыть об охоте и поменьше выезжать из дома.
– Вы по-прежнему считаете Гондревилль своим, – сказал он де Симёзам, – и тем самым разжигаете в некоторых ненависть. Вы удивлены? Что ж, значит, вам неизвестно, что у вас есть злопыхатели в Труа, где ваше мужество не забыто. В городе только и разговоров, что о том, как вы скрывались от имперской полиции, причем одни считают это подвигом, а другие думают, что вы чуть ли не враги императора! Некоторые сеиды[61] удивляются, что Наполеон проявил к вам снисхождение. Но главное не это. Вы оставили с носом людей, полагавших, что они хитрее вас, а эти выходцы из социальных низов никого не прощают! Рано или поздно слуги Правосудия, которое в этом департаменте вершится по прихоти вашего врага, сенатора Малена, расставившего своих прихвостней всюду, даже в министерских кабинетах, с радостью обнаружат, что вы замешаны в каком-нибудь очень неприглядном деле. К примеру, крестьянин затеет с вами ссору, застав на своем поле, а нрав у вас горячий, и дело кончится несчастьем. На вашем месте лучше сто раз подумать, чем совершить опрометчивый поступок. И у меня есть основания так говорить! Полиция до сих пор тщательно наблюдает за округой и в такой захудалой дыре, как Арси, держит специального комиссара, чтобы вы, не приведи господь, не замыслили чего-нибудь против сенатора Империи. Мален боится вас и не скрывает этого.
– Он делает все, чтобы нас очернить! – вскричал младший из де Симёзов.
– Он на вас клевещет, и я это понимаю. Но чему поверит толпа? Вот что важно! Мишю намеревался застрелить сенатора, и тот об этом не забыл. После вашего возвращения графиня взяла Мишю к себе, и многие – да что там, большинство! – решили, что Мален прав. Вы не представляете, насколько шатки позиции эмигрантов, если дело доходит до противостояния тем, кто ныне владеет их имуществом. Префект, разумный человек, вчера упомянул о вас в разговоре – всего пара фраз, но меня они встревожили. Словом, я бы предпочел, чтобы вы уехали…
Эта тирада вызвала глубочайшее изумление. Мари-Поль поспешил позвонить, вызывая слугу.
– Готар, – сказал он прибежавшему юноше, – приведи к нам Мишю.
Бывший управляющий Гондревилля не заставил себя ждать.
– Мишю, друг мой, – начал маркиз де Симёз, – это правда, что ты собирался убить Малена?
– Да, господин маркиз. И когда он снова приедет сюда, я его подстерегу.
– А знаешь ли ты, что, по слухам, ты действовал по нашей указке? И наша кузина, отдав тебе ферму, тем самым навлекла на себя подозрение, что и она в этом замешана?
– Святые небеса! – вскричал Мишю. – Неужели я и правда проклят? Неужели я не смогу малой кровью избавить вас от Малена?
– Нет, славный мой Мишю, не сможешь, – сказал Поль-Мари. – Тебе придется оставить службу и уехать из департамента. Мы о тебе позаботимся, подыщем тебе место с хорошим жалованьем. Продай все, чем владеешь, продай землю, и мы отправим тебя в Триест к нашему другу. У него большие связи, и он найдет чем тебя занять до тех пор, пока обстоятельства не изменятся к лучшему для всех нас.
Слезы навернулись на глаза Мишю, который стоял будто пригвожденный к месту.
– Кто-нибудь еще видел, как ты целишься в Малена? – спросил маркиз де Шаржбёф.
– Нотариус Гревен. Они были заняты разговором. Это-то и помешало мне убить сенатора – к счастью! Госпожа графиня понимает, что я имею в виду, – сказал Мишю, глядя на свою хозяйку.
– А еще кто-нибудь, помимо Гревена, об этом знает? – спросил пожилой маркиз, которому совершенно не нравился этот допрос, хоть и проводимый в семейном кругу.
– Да, шпион, который приехал арестовать моих господ. Он тоже был в курсе, – отвечал Мишю.
Г-н де Шаржбёф встал – будто бы для того, чтобы полюбоваться садом.
– Полагаю, Сен-Синь приносит вам неплохой доход.
С этими словами он вышел. Братья де Симёз и Лоранс, которые догадались, к чему это было произнесено, последовали за стариком.
– Вы благородны и щедры, но по-прежнему слишком беспечны, – сказал им старый маркиз. – Если бы дело ограничилось досужими сплетнями, к тому же лживыми, – бог с ним. Но вы своими поступками даете людям слабым, таким как дʼОтсеры с сыновьями, основания считать, что все это – правда! О юность, юность! Вам придется оставить Мишю здесь и уехать самим. Самим! Или же, если вы все-таки решите остаться, напишите сенатору: мол, только что из моих уст вы узнали, как о вашем фермере Мишю отзываются в окрýге, и отослали его с глаз долой!
– Нам писать Малену? – вскричали братья. – Убийце наших отца и матери, человеку, отнявшему у нас состояние?
– Все, что вы говорите, правда. Но теперь Мален – один из виднейших деятелей имперского двора, полновластный правитель департамента Об…
– Который в свое время проголосовал за умерщвление Людовика XVI в случае, если армия Конде ступит на французскую землю, или по меньшей мере за его пожизненное заключение! – сказала графиня де Сен-Синь.
– …и, возможно, выступал за то, чтобы казнить герцога Энгиенского! – добавил Поль-Мари.
– Что ж, если вы настаиваете на перечислении его заслуг, – вскричал маркиз, – стоит добавить: «тот, кто дергал Робеспьера за полу редингота, чтобы тот поскорее пал, когда выяснилось, что противников у него гораздо больше, чем сторонников»; «тот, кто отдал бы Бонапарта под расстрел, если бы переворот 18 брюмера не удался»; «тот, кто вернет в страну Бурбонов, если позиции Наполеона ослабнут»; «тот, кто всегда окажется рядом с сильнейшим, чтобы по его распоряжению схватить шпагу или пистолет и прикончить соперника, которого стоит опасаться»! И все же… есть еще один довод.
– Как низко мы пали, – проговорила Лоранс.
– Дети, – сказал пожилой маркиз, беря всех троих за руки и уводя в сторонку, к слегка припорошенной снегом лужайке, – вы сердитесь, слушая умудренного опытом старика, но защищать вас – мой долг; и вот что я бы сделал на вашем месте: я бы позвал в посредники какого-нибудь старика, к примеру меня, и поручил бы ему стребовать с Малена миллион за ратификацию продажи Гондревилля. О, он наверняка согласится, и об этом никто не узнает. Принимая во внимание нынешнюю доходность вкладов, это даст вам сто тысяч ливров ренты. Вы уедете и на другом конце страны купите отличную усадьбу, в Сен-Сине оставите управляющего – г-на дʼОтсера, а потом тяните жребий – да хоть на соломинках! – чтобы решить, кто из вас станет мужем этой прекрасной наследницы. Жаль только, что речи стариков в ушах молодых звучат так же, как и речи молодых – в ушах стариков: будто бы и слова, а смысла в них нет…
Маркиз зна́ком дал трем своим родственникам понять, что не желает слышать ответ, и вернулся в гостиную, где во время их беседы появились аббат Гуже с сестрой. Предложение прибегнуть к жребию, чтобы решить, кому достанется рука их кузины, возмутило де Симёзов, и Лоранс внутренне содрогалась, думая о горечи рекомендованного пожилым маркизом «лекарства». Их обращение со стариком оставалось любезным, но без прежней сердечности. Г-н де Шаржбёф, ощущая эту холодность, то и дело сочувствующе посматривал на трех своих очаровательных родственников. И хотя разговор шел на общие темы, он еще раз упомянул о том, что нужно покоряться обстоятельствам, и похвалил настойчивое стремление г-на дʼОтсера устроить сыновей на военную службу.
– Бонапарт раздает герцогские титулы. Он создает новые, имперские фьефы, он создает графов. Мален хочет стать графом де Гондревиллем, и эта идея может принести вам некоторую выгоду, – добавил старик, глядя на господ де Симёз.
– Или погибель, – проговорила Лоранс.
Как только подали лошадей, маркиз засобирался домой. Все вышли его проводить. Уже сидя в экипаже, он подозвал Лоранс, которая легко, как птичка, вспорхнула на подножку.
– Вы – женщина незаурядная и должны меня понять, – шепнул старик ей на ухо. – Малену есть в чем себя упрекнуть, и в покое он вас не оставит – обязательно устроит вам какую-нибудь ловушку. По крайней мере, будьте осмотрительны в своих поступках, даже самых незначительных. И заключите с ним мировую – вот мой последний совет!
Стоя рядом с кузиной посреди лужайки, близнецы долго смотрели вслед старенькой коляске, которая, выехав через ворота, свернула и унеслась по дороге в Труа. Лоранс передала кузенам последние слова маркиза. Что ж, жизненный опыт часто имеет неосторожность являться перед молодежью в старомодной полуберлине, в узорчатых чулках и с глупым мешочком для косы на затылке… Ни одно из этих юных сердец не могло составить представление о том, какие перемены происходят во Франции; их души будоражило негодование, благородная кровь закипала в жилах.